Что-то физики в почете, Что-то лирики в загоне… Б. Слуцкий Вот и физики тоже сегодня уже не в чести, Прозябают в тоске, позабыв о деньгах и почете. Их одна эмиграция может сегодня спасти, Кто остался в Москве — вы по пальцам их всех перечтете. Нету нынче в соседстве и лириков, как ни зови. Не судите их строго — они виноваты едва ли. Раньше не было секса — теперь не хватает любви, Прежде не было Бога — теперь не хватает морали. Не отыщешь пути во вчерашний распавшийся мир. Где мы были вчера, там давно уже нет нас. И, явясь во плоти, Гумилевым придуманный этнос На обломках империи правит неправедный пир. Не жалейте о них. Им сегодня — полушка — цена. В городах этих черных, где смотрят старухи сурово, Где один полукровка стремится зарезать другого, И разборки ночные вершит в кабаках «крутизна». Мы немногого стоили, судя по нынешним дням, Где свободы короткой народ не удержит, беспутен. От российской истории скоро останется нам Лишь немецкая водка с наклейкою пестрой «Распутин». (1994 г.) Следующая песня посвящена Николаю Николаевичу Трубятчинскому, бывшему начальнику Комплексной морской арктической геофизической экспедиции (Мурманск), участнику Великой Отечественной войны, который «поддавшись на уговоры новой жены, работавшей плановичкой в НИИ морской геофизики, уехал в середине 90-х гг. в Израиль, где через несколько лет умер» [Ампилов. С. 48]. Подполковник Трубятчинский, бывший сосед по каюте! С кем делили сухарь и крутые встречали шторма. Не качаться нам впредь в корабельном суровом уюте, Где скрипят переборки и к небу взлетает корма… Опрокиньте стакан, чтобы сердце зазря не болело, Не кляните судьбу, обо всем не судите с плеча. В зазеркалье у вас все вы пишете справа налево, В иудейской пустыне нашли Вы последний причал. Подполковник Трубятчинский — в прошлом надежда России, Он сидит у окна, а в глазах его черных — тоска. Позади океан ядовитый, пропитанный синью, Впереди океан обожженного солнцем песка. Подполковник Трубятчинский, что Вам мое утешенье? Где бы ни жили мы и какое б ни пили вино, Мы — один экипаж, все мы жертвы кораблекрушенья, Наше старое судно ушло невозвратно на дно. Подполковник Трубятчинский, моря соленого житель, Как попасть Вы смогли в этот город безводный Арат? Надевайте погоны, цепляйте медали на китель, И — равненье на флаг! Наступает последний парад. Сергей Горохов Братьям-геологам (отрывок, 1991 г.) В тундре, сопках, тайге вы торите дороги И по пояс почти измочалили ноги. Забайкалье, Урал, Крым, Алтай, Якутия… Вслед за вами росли города по России. Сколько создано баз шахтам, приискам, ГОКам! Потекли нефть и газ в трубы мощным потоком. Так проходят года. Ну, а как же итоги? Что осталось для вас? Лишь дороги, дороги… Да и ваши находки России без толку — За бугор все скачают наши «новые волки». Вот у них все «по делу», все схвачено жестко: Мерседесы, коттеджи, наряжены броско. Прикормив тех, кто сверху, «зеленою травкой», За горлянку их держат смертельною хваткой. Все сегодня для них — Гагры, Ницца и шопы. Ты же снова в шурфах буквой «зю», кверху ж… Век пахал — и паши! Что тебе перестройка? Жизнь летит и летит русской взмыленной тройкой. [ГЖМ-12. С. 119] Михаил Дмитриев. О 1990-х Брошены тропы и вычеркнут след, Многих уж нет… Съедены кони без всякой вины Нету страны… Мы, как в обломках, как в омуте мы Погребены. [ГЖМ-2. С. 342] Евгений Евтушенко, поэт Летом 1950 г. будущий поэт работал коллектором в поисково-съемочной партии Рудно-алтайской экспедиции. Начальник партии В. И. Чернов (позже ставший д. г-м-н., профессором МГРИ) описал Евгения Евтушенко в очерке, в книге [Смирн. сб.-96. С. 225]: «Была у него особенность психологического свойства. Ілаза Евгения часто выражали некую задумчивость или рассеянность, вовсе ненужные в нашем деле, не было в этом взгляде той готовности к действию, которая отличает человека дела. Тем не менее я должен отметить для себя и два его бесспорных деловых качества — желание быть исполнительным и здравое критическое отношение к критическим замечаниям по его работе. О своих стихах, как и вообще о поэзии, он никогда не заговаривал, но, если его просили прочитать что-нибудь свое, читал легко и упрашивать его не приходилось».
Продукты Мы жили, помнится, в то лето Среди черемух и берёз. Я был посредственный коллектор, Но был талантливый завхоз. От продовольственной проблемы Я всех других спасал один И сочинял я не поэмы, А рафинад и керосин. И с пожеланьями благими Субботу каждую меня Будили две геологини И водружали на коня. Тот конь плешивый, худородный, От утра ветреного мерз. На нем, голодном, я — голодный, Покорно плыл в Змеиногорск. Но с видом доблестным и смелым Во всем таежнику под стать, Въезжал я в город. Первым делом Я хлеба должен был достать. В то время с хлебом было трудно, И у ларьков уже с утра Галдели бабы многолюдно И рудничная детвора. Едва-едва тащилась кляча, Сопя, разбрызгивая грязь, А я ходил, по-детски клянча, Врывался, взросло матерясь. Старанья действовали слабо, Но все ж, с горением внутри, В столовой Золотопродснаба Я добывал буханки три. Но хлеба нужно было много, И я за это отвечал. Я шёл в райком. Я брал на бога. Я кнутовищем в стол стучал. Дивились там такому парню: «Ну и способное дитя!» И направление в пекарню Мне секретарь давал, кряхтя. Как распустившийся громила, Грозя, что все перетрясу, Я вырывал еще и мыло, И вермишель, и колбасу. Потом я шел и шел тропою. Я сам навьючен был, как вол, И в поводу я за собою Коня навьюченного вел. Я кашлял, мокрый и продутый. Дышали звезды над листвой. Сдавал я мыло и продукты И падал в сено сам не свой. Тонули запахи и звуки И слышал я уже во сне, Как чьи-то ласковые руки Шнурки развязывали мне. [ГЖМ-12. С. 178] вернуться По заглавию вроде бы — не по теме книги, но прочтите, что и как написал геофизик! Стихотворение обращено ко всем нам — Б. Г. |
