Сейчас я, конечно, посмотрел бы, но тогда постеснялся, о чем жалею до сих пор. Тем более что Люда была симпатичная полненькая блондинка, какие мне уже тогда нравились».

(Из очерка Ю. И. Потапова [Там же. С. 534])

Рассказывает гендиректор «Гидроспецгеологии» Ю. С. Татарчук.

«В 1980-е гг. были проведены работы по бурению горизонтальных и восстающих скважин (до 15 градусов) протяженностью 1200 м12. <…>

Специалисты ВИТРа здорово помогли решить эту непростую научно-техническую задачу. А буровой мастер В. Ф. Разговоров был награжден за эту работу орденом Ленина. С его награждением был казус. Оно проводилось на коллегии Мингео СССР. Ребята из управления кадров мне говорят: „За такой орден надо бы сказать пару слов благодарности“. Но какой оратор из буровика, впервые оказывающегося на коллегии? Я стал его „накачивать“. Говорю: „Не волнуйся, скажи два слова: ‘Спасибо партии и правительству! Постараемся работать еще лучше’“. А он говорит: „Да что Вы волнуетесь? Все будет, как надо“.

Мы стояли на втором этаже нового здания перед входом в зал коллегии, и инструктаж я проводил на глазах членов коллегии, проходивших в зал.

И вот министр Е. А. Козловский вручает ему орден. Аплодисменты. Разговоров говорит: „Спасибо генеральному директору, что представил меня к этой награде“.

Хохот всех присутствующих. Я красный, как рак, что еще больше привело присутствующих в восторг. Я был уверен, что все понимали, что это выступление — не результат моей „накачки“. Но все равно чувствовал себя неуютно».

(Из очерка Ю. И. Потапова [ГЖМ-18. С. 562])

Георгий Сергеевич Момджи был крупным геологом, д. г.-м. н., специалистом по железным рудам. В 1964–1970 годах он был директором ВИМСа. Отличался твердым характером, был сух и негибок, не скрывал своих антипатий к ряду влиятельных сотрудников института. Его сняли с поста директора, так как партийная организация института проголосовала против его кандидатуры на тайных выборах в партком. Это было выражением недоверия со стороны партии, и в таких случаях министерство обязано было реагировать. Г. С. ходил по коридорам с каменным выражением лица. Я не был с ним лично знаком. Одна его сотрудница как-то сказала мне, что те, кто заискивал и ползал на брюхе перед директором, теперь едва с ним здороваются. Так обычно оно и бывает. И тогда я при случайных встречах с Момджи в коридорах стал подчеркнуто четко говорить: «Здравствуйте, Георгий Сергеевич!» Он, отвечая, как-то странно смотрел, видимо, пытался вспомнить, кто я такой. Но нас с ним ничего не связывало. Я тогда не был даже кандидатом наук. Потом где-то с 4-го раза он, отвечая на приветствие, стал задерживаться и протягивать мне руку.

Прошло много лет. В начале 1980-х годов я начал готовить докторскую диссертацию, посещал докторские защиты. Момджи выступал с жесткой критикой едва ли не всех работ. При этом он открыто говорил, что будет голосовать против. Не берусь сказать, насколько он был прав. Вероятно, в меньшинстве случаев. Так, он выступил против прекрасной докторской работы С. В. Малинко по борным минералам (там явно была личная неприязнь к ее мужу). Все диссертанты боялись Момджи. Некоторые товарищи меня предупреждали: Момджи тебя разнесет; в его глазах, да и глазах ряда членов совета, у тебя есть три личных дефекта: ты молод (около 40 лет), не геолог, да еще и Соломонович — в общем, выскочка: в отраслевой геологии так «рано», в 40 лет, докторские почти никто не защищает. Но директор ВИМСа А. Н. Еремеев меня поддерживал. И у меня были авторитетные оппоненты: профессора В. М. Винокуров (заведующий кафедрой минералогии и петрографии в Казанском университете) и А. С. Марфунин (ИГЕМ, членкор РАН, позже ставший заведующим кафедрой минералогии в МГУ). И вот наступил день защиты — 10 февраля 1984 г. Заседание совета началось в 15 часов. Я сделал доклад за 37 минут. Пошли вопросы. Г. С. Момджи также задал вопрос — довольно мирный, я на него легко ответил. А около 16 часов к директору подошла его секретарь и передала записку. А. Н. Еремеев прочел, наклонился ко мне и сказал: «Меня вызывают в райком, умер Ю. В. Андропов, собирают всех директоров. Председательствовать остается В. Т. Покалов, желаю Вам успеха, я сам сейчас проголосую». Затем он объявил о кончине Андропова, предложил встать и почтить его память. Процесс защиты продолжался. Итогом голосования ученого совета было: 24 голоса за; против и воздержавшихся не было. Думаю, что внезапное объявление о смерти Андропова подействовало в мою пользу: думали уже о другом, и никто не решался в такой день устраивать «бузу», даже если и были не симпатизирующие диссертанту. Впрочем, думаю, что Г. С. Момджи все равно проголосовал бы за.

И потом все сложилось удачно. «Черного оппонента» мне не назначили, а месяца через три домой вдруг позвонили из ВАК. Это был профессор Семенов Евгений Иванович, член экспертного совета ВАК, выдающийся минералог из ИМГРЭ, с которым мы тогда не были знакомы. Он задал мне 17 вопросов, потом сказал, что удовлетворен, будет представлять диссертацию к утверждению ВАК.

В начале 1980-х гг. начальник 1-го главка позвонил в ВИМС заведующей кристаллофизической лабораторией Л. М. Родионовой, которая года за три до того сменила на этом посту Л. М. Шамовского. Он сообщил, что из АН СССР к нему пришло на согласование представление от имени Коми филиала АН большой группы (по моему, почти 30 человек) на премию Совета Министров СССР. Представлялся цикл работ по освоению крупнейшего месторождения флюорита близ Амдермы. Коллектив представленных к премии возглавлял известный геолог Н. П. Юшкин, будущий академик из Сыктывкара, глава Коми филиала. Скажу сразу: все понимали, что никакого отношения к этой крупной научно-практической минерально-сырьевой работе ВИМС не имел. Просто заявку от Академии наук по геологической тематике, естественно, послали на согласование в Мингео СССР, и замминистра ее переадресовал начальнику 1-го главка Н. Ф. Карпову, куратору ВИМСа, поскольку слышал, что по флюориту в ВИМС что-то делали.

А незадолго до этого отмечался юбилей Карпова. Среди подарков ему был красиво ограненный и отполированный крупный кристалл искусственного флюорита, выращенный в ВИМСе, в лаборатории Шамовского. Дело в том, что еще до войны Лев Матвеевич получил первые в мире кристаллы искусственного флюорита, и у него было авторское свидетельство на способ их выращивания. Но те кристаллы были неважного качества, и в 1960-х гг. Шамовский поставил тему по усовершенствованию способа их выращивания и взял для этого двух молодых инженеров: А. Д. Шушканова и П. М. Степануху. Шамовский надеялся, что кристаллы флюорита с примесью европия станут новыми эффективными сцинтилляторами для счетчиков ионизирующих излучений.

Этого не случилось, но двое инженеров много лет (а один из них всю свою жизнь) возились с этой темой, которая периодически камуфлировалась различными словами и возобновлялась. По существу же за этим стояло вот что. Щушканов научился прекрасно обрабатывать флюорит — гранить и полировать полученные разноцветные цилиндры и создавать из них яркую привлекательную композицию на подставках. Особенно красиво выглядели кристаллы с двухвалентным европием: неокрашенный кристалл излучал фиолетовую люминесценцию, возбуждаемую падающим дневным или электрическим светом, впечатление было более сильное, чем просто от окраски кристалла. Постепенно красивые монокристаллы стали дежурным предметом для подарков — прежде всего, дирекции, начальникам, начальникам этих начальников и т. д. Еще одна тонкость. У геологов принято дарить к юбилеям красивые друзы, жеоды, изделия из драгоценных и поделочных камней, это давно стало общим местом. Искусственные же камни и какие-нибудь пластмассы презираются. Однако в нашем случае кристаллы флюорита стали исключением из правила: уж очень они были красивы и необычны. Наверное, за много лет подобных подарков было изготовлено сотни две.