И он опустился в кресло.

— Сударь, — сказал представитель фирмы «Кортхалс», — разрешите мне заметить…

— Де Маттос, — скомандовал Боорман, — откройте ворота, чтобы этот господин мог убраться отсюда. И карета тоже.

Человек из Гента ушел, от удивления даже не устроив скандала. Когда похоронная карета выехала на улицу, он немного постоял перед домом, затем поправил на голове шляпу, еще раз покосился на большую вывеску «Всемирного Обозрения» и наконец сел в машину рядом с шофером.

— Де Маттос, — сказал мой патрон, — взгляните поскорей, когда отходит поезд в Гент. По-моему, через два часа. Значит, без десяти два мы встречаемся на станции, у касс. У вас как раз хватит времени, чтобы перекусить. Жаль, что вы еще не сбрили бороду, впрочем, для Кортхалса и так сойдет. В нашем контракте это не оговорено, потому что о таких вещах не принято писать, но завтра же бороду придется убрать. А усы постричь. Посмотрите в телефонной книге, не значится ли там Пармантье? Это было бы великолепно.

Мы явились на станцию одновременно, и я увидел, что моя пунктуальность его обрадовала.

— Не люблю людей, которые приходят раньше времени, — сказал Боорман, когда мы уже сидели в вагоне. — А являться с опозданием, понятное дело, совсем никуда не годится. Так как, есть у фотографа телефон?

Да, телефон у него был. Я записал номер.

— Наше счастье. Без телефона дело было бы плохо. Итак, две тысячи пятьсот франков плюс семьдесят пять за разгрузку — это две тысячи пятьсот семьдесят пять франков, стало быть, две тысячи шестьсот, включая чаевые на двоих. Если к этому добавить шестьсот франков, в которые встанут мне все экземпляры, то общая сумма составит три тысячи двести франков… и ни одним сантимом меньше, пусть он хоть треснет! Этот тип у меня попляшет! Если только мы раздобудем снимки! Мы, конечно, и без снимков наведаемся к Кортхалсу! Однако, когда ты вооружен уликами, это придает силу, которую другими путями не обеспечишь. Впрочем, вполне возможно, что Кортхалс, после того как был сделан первый снимок, подлинный номерной знак и в самом деле заменил фальшивым. Тогда снимки нам ни к чему. Ладно, поживем — увидим.

В Генте мы взяли такси, и Боорман назвал адрес: улица Хоохпоорт, дом номер 1. Я сказал, что, по данным телефонной книги, фотограф живет в доме номер 64, но мои слова остались без ответа.

— А теперь давайте прогуляемся по улице и посмотрим, действительно ли у него в витрине выставлен епископ. Мне бы не хотелось обращаться к человеку, который не имел никакого отношения к каретам Кортхалса. В таком городке, как Гент, надо соблюдать осмотрительность.

Мы пошли фланирующей походкой по улице Хоохпоорт, где в доме номер шестьдесят четыре за стеклом витрины красовался гигантский портрет епископа.

— Не останавливайтесь, — сказал Боорман.

— А теперь зайдем сюда, — распорядился он. И мы зашли в кафе на углу первой же поперечной улицы.

— Мой патрон заказал две рюмки портвейна, тотчас же осушил свою, велел мне сделать то же самое и расплатился.

— Вот так, — сказал Боорман. — Теперь, как только вы позвоните по телефону, мы сможем уйти, не привлекая к себе внимания. А если закажешь большую кружку пива и сам не притронешься к ней, потому что тебе некогда, тогда люди начинают глазеть на тебя и проявлять излишнее любопытство. А теперь звоните фотографу. Скажите, что вы от фирмы «Кортхалс и сыновья», что вы послали к нему двух клиентов, которым он должен передать оба снимка вашей машины. И больше ничего не говорите, если только его вопросы не вынудят вас что-либо ответить. Как только вы убедитесь, что он вас понял, положите трубку или скажите в телефон «бр-р-р». Я бы сам позвонил, но я еще не вполне избавился от своего акцента. Нам повезло, что он говорит по-французски, — гентский выговор Кортхалса было бы невозможно изобразить. А теперь — живо! Прорепетируйте сначала при мне, только не слишком громко. Итак, я — фотограф, и я спрашиваю:

— Кто говорит?

— «Кортхалс и сыновья». Я звоню, чтобы сказать вам, что уполномочил одного из своих клиентов зайти к вам за обеими фотографиями моей машины. Он будет у вас с минуты на минуту… — Тут я кладу трубку.

— Великолепно, — сказал Боорман. — Ступайте.

Я зашел в телефонную будку, назвал номер тринадцать-двадцать и услышал голос девушки, которая в ответ на мою тираду сказала просто: «Хорошо, мсье», после чего я повесил трубку и доложил обо всем моему патрону.

Боорман тотчас же встал, и я вместе с ним зашагал по улице Хоохпоорт назад, к ателье фотографа Пармантье, куда мы вошли с таким видом, словно собирались скупить оптом весь товар.

— Мы пришли за двумя фотографиями машины, мадемуазель, — сказал Боорман миловидной девушке, которая рылась в большой коробке.

— Я их как раз ищу, мсье.

И она запустила руку в коробку.

— Если только еще остались экземпляры, — сказала девушка. — Но если нет, мы вам, конечно, отпечатаем новые. А, вот они! Вам повезло.

— Сколько с меня? — спросил Боорман.

— Шесть франков, мсье.

Он расплатился, и мы вышли из ателье.

Едва мы свернули за угол, Боорман принялся разглядывать нашу покупку, и лицо его просияло.

— Прекрасно! — только и сказал он.

Он передал мне отпечатки, и и увидел, что на обоих снимках на карете был действительно один и тот же номерной знак. Шофер, любитель бутербродов, сказал правду.

К счастью, Кортхалс жил неподалеку, но его не было дома. Не соблаговолим ли мы подождать его в конторе, спросил шустрый мальчуган, который провел нас в задние комнаты.

— Присядем, — сказал мой патрон и подал мне пример.

Мальчишка покрутил ручку копировальной машины, потом просвистел песенку, приложив к губам почтовую открытку, а затем начал вертеться вокруг пишущей машинки, словно играя с кем-то в прятки.

— А вот и папа, — сообщил он, и мгновение спустя появился Кортхалс, а мальчишка сразу же исчез.

— Господин Кортхалс собственной персоной? — спросил Боорман, после того как они внимательно изучили орденские ленточки друг у друга на пиджаках.

— Так точно, сударь. К вашим услугам. С кем имею честь?

Боорман закинул ногу на ногу.

— Я генеральный директор «Всемирного Обозрения Финансов, Торговли, Промышленности, Искусств и Наук», а господин Тейшейра де Маттос — мой секретарь. Однако что же вы стоите?.. Учитывая просьбы различных медицинских кругов, редакционная коллегия решила опубликовать в одном из ближайших номеров статью о современных транспортных средствах для перевозки покойников. Я полагаю, что обратился по верному адресу, с тем чтобы получить самую надежную информацию в этой области, не так ли, сударь?

Этот вопрос Боорман задал с таким почтительным видом, что Кортхалс от растерянности запутался в шнурке своего пенсне. Кое-как выпутавшись, он сложил руки и начал сбивчиво разглагольствовать:

— Я полностью одобряю вашу инициативу, сударь, полностью одобряю, тем более что до сего времени на эту тему писали только люди, которые в этом ровным счетом ничего не смыслят. Не думайте, что журналисты интересуются мнением специалистов. Нет, сударь, они пишут, что им в голову взбредет. Я могу подробнейшим образом рассказать вам о похоронах по высшему разряду — ведь это моя специальность. В последние годы было много споров о разрядах, и вы, конечно, знаете, что социалисты — поборники хилых похорон. Их просто бесит, что наших дорогих усопших хоронят надлежащим образом, как это в силах обеспечить только первоклассная фирма. А когда умирает какой-нибудь из их вожаков, который годами ходил без воротничка и не раз сидел в кутузке, тут они все сбегаются, как на парад, со знаменами, музыкой и венками. И при этом косятся на всех, словно им надо свести счеты со всем миром. Едва ли, конечно, я должен объяснять вам, что фирма «Кортхалс и сыновья» уже многие годы занимает ведущее положение в своей области.

— Молоко не убежит? — спросил чей-то визгливый голос.

Кортхалс на минутку выскочил из конторы — явно для того, чтобы заглянуть на кухню, затем, бормоча себе что-то под нос, возвратился назад и закрыл дверь, пинком отшвырнув кошку, вертевшуюся у него под ногами.