Маргрит великодушно предоставила ему свободу действий, и его губы продолжали блуждать по ее телу. Раньше она была замкнута в себе, словно боялась выйти наружу, боялась жить. Господи, ей почти тридцать, а она даже не знает, каким это все могло бы быть!

Этот мерзавец Сергель должен был бы ответить за все…

Ее пальцы взъерошили ему волосы, потом соскользнули к плечам и вдруг конвульсивно сжались: она была готова. Но сначала…

Марфит была абсолютно неопытна, и, вооружившись всем своим умением, Густав стал тактично поощрять ее робкие попытки выразить свою страсть. Для него сейчас самым важным было доставить ей удовольствие. Неважно почему, потом он разберется. А теперь нужно ей показать, какой она может быть желанной, убедить ее в том, что недопустимо связывать себя с…

– Густав, прошу тебя, помоги мне, помоги…

Эти слова, произнесенные одними губами, почти совсем заглушил стук дождя по металлической крыше, но он их расслышал, точнее почувствовал. И тогда, потрясенный этим вечным чудом, вошел в нее. У него не было больше сил сдерживаться, и, когда она судорожно задвигалась под ним, неизбежное наступило.

Чтобы угодить ей, Густав не хотел торопиться, но – Господи! – разве он рассчитывал на такое? Ошеломленный глубиной ощущения, он был вовлечен в необратимый поток, и когда почувствовал ее неистовые, полные радости объятия, то поспешил взобраться на самую высокую волну, чтобы несколько мгновений, трепеща и замирая, парить на ее гребне, а потом в изнеможении опять соскользнуть в спокойные воды.

Блаженствуя, они медленно плыли в золотистой теплой дымке, не замутненной ни словом, ни даже связной мыслью. Где-то на востоке прогрохотал гром, последние порывы дождя прошумели и затихли вдали.

Одеваясь при свете свечи, оба молчали. К сожалению, места было маловато. И когда Маргрит, нечаянно натыкаясь на Густава, вполголоса чертыхалась, он что-то невнятно бормотал в ответ.

Если бы, если бы, если бы!.. Маргрит босиком промчалась по высокой мокрой траве и забралась в машину Густава. Если бы он не поехал вслед за ней, если бы она успела одеться и собраться, если бы у нее хватило здравого смысла не поддаться безумию минуты, соблазну близости и коварству непогоды!..

– Завтра утром я сюда вернусь и посмотрю, не забыла ли ты чего-нибудь, – сказал Густав, выезжая из ворот.

Вместо обычного грузовичка он вел сегодня темно-коричневый «СААБ». Он не разрешил Маргрит сесть за руль ее машины, сославшись на размытую ливнем дорогу.

Не глядя на него, она еле слышно возразила:

– Не до утра же сохранится опасность. Я бы предпочла переночевать здесь. – Маргрит чувствовала, что вечер в компании сейчас ей явно некстати. Один Александр чего стоит. А ехать к «очень хорошему другу» Густава Бервальда ей совсем уже не под силу. – Не понимаю, почему ты против. Если в наши края и занесет какой-нибудь смерч, то он с таким же успехом сорвет и крышу с твоего дома.

Хотя, конечно, самый жестокий смерч не произведет большего разрушения, чем только что отбушевавшая гроза в душе Маргрит…

Если бы Густав имел хоть малейшее понятие, до какой степени она потрясена, то и не ждал бы от нее другого поведения. Если бы имел представление о том, что с Маргрит сделала их близость, что она значит для нее, то ругал бы себя на чем свет стоит за преступное легкомыслие.

Если бы только он вспомнил, что говорил про случайные связи. Что свои отношения с женщинами он ухитряется строить на дружеской симпатии, не более и не менее…

Валери Норен приветствовала их с обезоруживающим дружелюбием. Ей было слегка за тридцать. И Маргрит давно уже не встречала настолько привлекательной женщины. Нет, хорошенькой в общепринятом смысле этого слова Валери не была, но живость в общении и естественность поведения заставляли забыть о не правильности черт ее лица.

Густав тепло обнял ее, но это почему-то совсем не задело Маргрит. Он представил хозяйке гостей, и с этого момента события вечера потекли перед оцепенелым сознанием Маргрит как в замедленной киносъемке. Валери начала с того, что провела их по своей мастерской.

Просторная комната со стеклянной крышей, сочетающая деревенский уют с городской изощренностью убранства, была увешана как ее собственными картинами, так и работами других художников. В иное время Маргрит развлекалась бы, наблюдая за реакцией Александра на дюжину больших, в высшей степени оригинальных пастелей. Он буквально истекал слюной.

Встав немного поодаль, молодая женщина смотрела, как эти трое общаются друг с другом, но не делала ни малейшей попытки истолковать их действия. Шел спокойный разговор, с ее губ тоже порой слетали какие-то реплики, о содержании которых, впрочем, она не имела никакого понятия и только надеялась, что не выставляет себя полнейшим профаном в области искусства.

И еще Маргрит улыбалась. С лихорадочным блеском в глазах через определенные промежутки времени поворачивала к ним голову и улыбалась, улыбалась, улыбалась…

Легкий ужин а-ля фуршет состоял из аппетитных яств, поданных на самодельных керамических блюдах. Марфит искусно смешала их на своей тарелке, не обращая внимания на недоуменные взгляды Густава и изучающие – хозяйки мастерской.

Александр холодную телятину, копченого угря, селедочную икру с лимоном, блинчики с ежевичным джемом поглощал с отсутствующим видом, но в больших количествах.

После кофе с коньяком Валери сказала:

– Густав, пока я тут прибираюсь, можешь показать Александру мою печь для обжига керамики. Когда живешь и работаешь в одной комнате, пусть даже такой большой, как эта, приходится терпеть некоторые неудобства. Маргрит составит мне компанию, если только…

Маргрит подозревала, что ей сейчас учинят вежливый допрос, и не очень была этим воодушевлена, но не могла побороть искушения хоть на время укрыться от внимательных глаз Густава. Она начинала чувствовать себя как букашка под микроскопом. Если Густав полагает, будто она готова потерять голову только оттого, что несколько часов назад он стал ее любовником, то жестоко разочаруется! Даже если это ее убило, она и виду не подаст!

Все свое внимание Маргрит перенесла на хозяйку, загорелую блондинку в юбке из небеленого холста и черной шелковой блузке.

– Вы, наверное, заметили, что произвели впечатление на Александра.

Валери собралась блюда с остатками еды и отнесла их за перегородку, отделяющую импровизированную кухню от рабочего пространства мастерской. За ними последовала и грязная посуда.

– По-моему, он весьма подвержен сомнениям, хотя и старается казаться непогрешимым в своих суждениях. Или здесь дело в другом? – спросила обаятельная художница. – А впрочем, он довольно мил и хорошо разбирается в искусстве. Думаю, мы с ним поладим, если он не станет зарываться и требовать лишнего.

Маргрит неожиданно развеселилась. Ей понадобилось пять лет, чтобы открыть то, что, несмотря на свой опыт и блестящую интуицию, Александр ошибается не меньше, чем любой другой человек. Валери же раскусила его моментально и теперь полностью контролировала ситуацию. Тем не менее Маргрит сочла своим долгом предупредить ее, что Александр Болиндман остается холодным бизнесменом, даже когда искренне восторгается незаурядным талантом открытого им художника.

– Когда дело доходит до контракта, он становится чертовски упрямым… Но в этом, я подозреваю, вы ему не уступите.

– До недавнего времени я выставлялась в одной стокгольмской галерее. Держала ее чета настоящих акул, но я сумела и в этом случае обойтись без потерь. Думаю, и сейчас в накладе не останусь. Видите ли, мой тайный козырь в том, что мне, собственно, на все это наплевать. Я знаю себе цену. В деньгах я не нуждаюсь, а признание для меня ничего не значит.

Если моя работа отвечает моим требованиям, я счастлива. Уже из-за этого игра стоит свеч.

Маргрит дожевала жареную шляпку гриба с беконом и куриной печенкой.

– Он потребует тридцать процентов от прибыли плюс перевозка за ваш счет.