— Что случилось? Что ты тут забыл?

— Тебя.

Телефон не плачет.

— Знаешь, у меня новый любовник. Прощай.

— Подожди. Я не могу без тебя жить.

— Поздно. Иди ты на хрен! Ту-у. Ту-у.

Она “тутукает”, а я превращаюсь в койота, воющего на луну. Телефон рычит. Телефон несет вздор. Телефон пищит. Телефон дает отбой. Телефон кричит.

среда

Понтий Пилат — властитель дум нашего времени. Трусы, избегающие ответственности, умывающие руки, чтобы не принимать решения, вот вы кто. Мы все — покорные замороченные Понтии Пилаты, приходящие в ужас при мысли о том, что надо усомниться в этом мире, который выше нашего понимания, и в его тайнах, поскольку мы уже даже не делаем вид, что они — наших рук дело[87]. Ролан Барт говорил: “Понтий Пилат — это не человек, который не говорит ни да, ни нет, а человек, который говорит да”. Мы считаем, что громко негодуем, а на самом деле молча киваем. И к тому же надеемся держать руки в чистоте.

четверг

В “Корове”, ресторане Жан-Люка Деластрита[88], Альберт Монакский ужинает с Клер Небу, а Сесиль Симеон[89] — со мной. Мы теряем время: они обе хранят верность своим мужикам. Ардиссон предлагает переименовать это заведение в “Телевизионный сбор”. Это общественно полезный ресторан. Я уплетаю курицу в кока-коле (блюдо столь же вкусное, сколь и дурацкое). Сандра (или Неизвестная Блядь — когда-то я просто ввел это прозвище в свой мобильник, и всякий раз, когда она мне звонила, на экране высвечивалось “неизвестная блядь”; потом эта кличка стала ее дворянским титулом) говорит, что, работая официанткой в “Бэн-Душ”, она отказывалась от чаевых мелочью и кричала при этом: “Э! Я тебе что, копилка?” В итоге уходила домой с полными трусиками пятисотфранковых купюр. Ее подружка Маню укладывает в тарелку роскошные груди. Хотел бы я быть ее тарелкой. Жан-Ив Бувье отказывается целоваться со мной, зато угощает джин-тоником. Эдуар Баэр только что вернулся из Уарзазате (где снимается в “Астериксе и Клеопатре”) и уже уходит в “Матис-бар” (где подают волшебный эликсир). В 23 часа Сесиль встает и уходит к мужу. Лижу стул, на котором она сидела. Ревную к тарелкам и стульям. Я хотел бы стать чайным сервизом, сиденьем в ее “мини-остине”, махровым халатом в отеле “Лютеция”. Я критикую общество избыточного потребления, но сам мечтаю перевоплотиться в вещь.

пятница

Юные придурки пихаются в очереди за “PlayStation-2” и последним “Гарри Поттером”. Я думаю, можно смело утверждать, что идея Дня без покупок не получила отклика в среде подростков. Надо срочно расколдовать поколение 15—24-летних.

суббота

Мне в лом рассказывать вам о легендарных похождениях Оскара Дюфрена в поезде, который 25 ноября 2000 года доставил в Лондон семь сотен тусовщиков. Потерпите до понедельника…

воскресенье

Все так чудесно в пяти сантиметрах от лица женщины, которую, может быть, сейчас поцелуешь. С этой точки лучше не сдвигаться. Продолжение явно будет не так невинно.

Мне ни в коем случае нельзя было склоняться к Клер, когда я увидел впервые ее белоснежное, чистое тело в весенней ночи. Надо было держаться подальше, на космическом расстоянии.

понедельник

Я бы с удовольствием вспомнил Night Trip[90] : судя по всему, это была тусовка года. Если мне не изменяет память, я ехал на “Евростаре”, арендованном “Техникартом” и “Фабрикой”[91]. По-моему, некоторые даже улыбались:

Ив Адриен в тюрбане из индийского “постатомного” платка, Мазарина Пенжо, которая очень быстро сошла с дистанции (чтобы написать статейку в “Элль”?), Жакно со своей контрабандной выпивкой, Патрик Юделин и Анн Скотт[92] (современные Ромен Гари и Джин Сиберг). Оркестр Дона Карлоса пел “Ла Бамбу” в паузе между двумя диджей-сетами даунтемпо. Остаток лондонской ночи весьма смутен в моем сознании. Помню выставку, провидчески названную “Апокалипсис”, трехэтажный ночной клуб, где ставили добрые старые диски (“When I’m with you” группы “Спаркс” и “To Cut a Long Story Short” “Шпандау бэллет”) и еще подушки, на которых я развалился, пьянствуя… Потом Кетч Ле Му вышла с Гийомом Аллари[93], а какая-то редакторша мод из “Жалюз” принялась усердно меня целовать, касаясь моего вспухшего бугра, о боже, потом я заснул в автобусе, и вот уже поезд идет обратно, а потом все, полный мрак, черная дыра, что это — пресловутый коллапс или просто туннель под Ла-Маншем?

вторник

Гадаю на ромашке, думая о Клер:

— Дура — не дура, плюнет — поцелую, к сердцу прижму — к черту пошлет…

Боль меня не отпускает, я не могу забыть ее.

Когда я ее вижу, мне кажется, что она подурнела, когда не вижу — что похорошела. Она вульгарна, шумна, безумна, слишком громко смеется, безвкусно одевается, этакая Марлен Жобер для бедных, Николь Кидман для нищих, носит шлёпки в разгар зимы, ездит на уродской тачке, набитой детскими креслами, у нее двое детей от разных отцов, она трахается, как ненормальная, один, два, три, четыре раза подряд ей мало, она визжит и засовывает себе туда еще и пальцы, она ненасытна и пресыщена одновременно, ей на все плевать, Клер тоскует, я тоскую по Клер, и всякий раз, бросив ее, чувствую себя опустошенным. Она произошла в моей жизни. Со мной редко кто-то случается.

среда

Эсэмэски — новомодное средство общения. Все посылают друг другу записки на мобильные телефоны. Мы вернулись к телеграмме, к эпистолярному жанру, к опасным связям. Например:

Я по тебе скучаю.

Мне так не хватает твоих рук.

Мои губы шарят по твоему телу.

Ich liebe dich![94]

Я мокну по тебе.

Мне столько лет, сколько хочешь, меня зовут, как хочешь.

А не пойти ли нам в “Квин”?

Ладно, это, конечно, еще не Шодерло де Лакло, но мы потихоньку к нему приближаемся. Скорость и краткость этих записок заставляет преувеличивать чувства и желания. Одна моя подружка пожаловалась вчера:

— Надоели мне эти “эсэмэс-lovers”[95] !

четверг

Во Франции произошла колоссальная революция, а все как воды в рот набрали! Национальная ассамблея разрешила вазэктомию. Это означает, что в скором времени всё растущие легионы Оскаров Дюфренов смогут добровольно себя стерилизовать, чтобы развратничать без гондонов и детей. Вот радости-то: эгоисты, слава богу, перестанут размножаться. Когда же наконец вазэктомию будет покрывать медицинская страховка?

пятница

Валери Лемерсье[96] говорит:

— Я молода, и не собираюсь провести остаток своих дней, смотря “Что почем”[97] !

В этом-то и состоит проблема моего поколения: мы не хотим жить той жизнью, которую наши родители предусмотрели для нас. Мы тоже не прочь бы побунтовать, но слишком ленивы, чтобы кидать булыжники.

суббота

Сижу в “Вип-рум” рядом с Робби Уильямсом. На нем фланелевый костюм в полоску, с приталенным пиджаком, как у банкира из Сити. Хорошая новость: если рок-звезды косят теперь под яппи, это означает, что я наконец смогу реанимировать свой наглый прикид 80-х, чтобы выглядеть звездой.