Еще – директор Нохчи-Келойской сельской школы 69-летний старик Сайд-Магомед Аласханов и учитель истории той же школы Абдул-Вахаб Сатабаев, который возвращался домой с педагогического совещания в Шатое.
Четвертый труп принадлежал нохчи-келойскому леснику Шахбану Бахаеву. Пятый – племяннику многодетной Зайнап, который сопровождал ее в поездке, – так тут принято, и звали племянника Джамалайли Мусаев. Шестой – водителю микроавтобуса Хамзату Тубурову, отцу пятерых детей, которого знала вся округа, потому что каждый день именно он возил, кого требовалось, из Шатоя по горным селам и обратно.
К вечеру 12 января все убийцы были арестованы. Сотрудники Шатойской районной прокуратуры благодаря показаниям случайного свидетеля майора военной разведки Виталия Невмержицкого, оказавшегося на месте трагедии, смогли добиться санкции на их арест – и это беспрецедентно для Чечни. Вскоре спецназовцев передали следователям военной прокуратуры, и было возбуждено уголовное дело № 76002.
Все вроде бы, как положено. Я встречалась с полковником Андреем Вершининым, военным прокурором в Шатойском районе, который вел тогда это нашумевшее дело, и весной 2002 года он был еще полон оптимизма. Говорил, что доказательств вины предостаточно и дело обязательно дойдет до суда – его почти невозможно будет развалить, как это происходит сплошь и рядом с другими делами, ведь сотни не доведенных до «точки», – до суда, уголовных дел числятся сегодня за прокуратурами всех уровней. И большинство по одной причине – обвиняемых в преступлениях военнослужащих командиры их подразделений побыстрее отправляют прочь из Чечни, следствие захлебывается, прокуратуре не дают работать, запугивают, затыкают рот…
Так вот, прокурор Вершинин сумел сделать тогда почти невозможное: он добился, чтобы бойцы ГРУ, пока идет следствие, сидели бы под арестом на гауптвахте 291-го полка, потому что именно в его расположении в Шатойском районе находится военная прокуратура, то есть под непосредственным круглосуточным присмотром полковника…
Прокурор Вершинин не виноват в том, что произошло дальше, когда обвиняемых все-таки забрали из Шатоя и перевезли в тюрьму за пределами Чечни и полномочий полковника. Те, кто непосредственно осуществил казнь у селения Дай – лейтенант Александр Калаганский и прапорщик Владимир Воеводин, – пробыв в тюрьме города Пятигорска девять месяцев, были отпущены на свободу, потому что Главная военная прокуратура России даже не обратилась в суд за продлением им срока заключения, и это значит: их обязаны были автоматически выпустить «под подписку о невыезде в Щелковском районе Московской области».
Тут очень важно понять, что означает это последнее, – почему именно «в Щелковском районе Подмосковья» оказалась подписка о невыезде для двух преступников? Это, между прочим, поощрение и повышение им по службе. До Чечни и казни, которую они учинили, оба служили на краю света в Бурятии, а теперь оказались переведены в Подмосковье… У нас это означает одно – ГРУ и Генштаб решили Воеводина и Калаганского поощрить, считая, что те, как и Буданов, верно служили Родине, а Родина не оценила…
Под стражей удалось оставить только капитана спецназа ГРУ Генштаба Эдуарда Ульмана, который отдавал 12 января 2002 года непосредственный приказ уничтожить людей. На свободе гуляет организатор и подстрекатель к убийству майор Алексей Перелевский, в тот момент бывший заместителем командира 641-го отряда ГРУ (он руководил спецоперацией), и это именно Перелевский приказал Ульману: сделай из всех «груз-200» (труп – на военном сленге), и тогда офицеры приняли решение расстрелять…
Что это? Как это называется? Виновных в этом громком и жутком военном преступлении просто выводят из-под ответственности. Я представляю себе, что произошло бы, если бы на территории Чечни какой-нибудь чеченский боевик расстрелял шестерых российских военных, а потом сжег бы их трупы. На свободе бы он точно не оказался. Как сказал адвокат Абдула Хамзаев, «за 41 год моей работы в органах суда, прокуратуры и адвокатуры я не встречал ни одного уголовного дела, где лицо, привлекаемое за умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами, находилось бы «под подпиской о невыезде».
Я спросила тогда адвоката Хамзаева:
– Если идея с Международным уголовным трибуналом по Чечне, которую обсуждает Совет Европы, дойдет до реального воплощения, лично Вы сможете предоставить такому трибуналу материалы по делам, где российские правоохранительные органы не желали бы вести следствие против военных преступников, всячески их заматывали и преступников выпускали на свободу?
– Сколько угодно. Таких дел – сотни.
Перед Россией, как и перед Соединенными Штатами времен окончания вьетнамской войны, стоит сейчас вопрос: так кто же они – эти солдаты и офицеры, ежедневно убивающие, грабящие, пытающие и насилующие в Чечне? Типичные военные преступники? Или же бескомпромиссные и жесткие участники всемирной борьбы с международным терроризмом всеми доступными ими способами, и благородная цель спасения человечества оправдывает средства, которые они используют? И идеологический статус и градус этой современной борьбы таков, что должно быть списано все?…
Пока в России ответа нет.
Западный человек, надеюсь, ответит на эти вопросы просто: есть суд, и он обязан все расставить по местам при наличии доказательств.
Современный российский человек – человек времен правления президента Путина, с промытыми пропагандой мозгами, но все-таки еще не полностью разучившийся самостоятельно думать, как это дозволялось при президенте Ельцине, – наш человек не станет спешить с ответом и, скорее всего, призадумается. Теперь, когда позади уже четыре года жесточайшей второй чеченской войны, когда больше миллиона солдат и офицеров прошли и продолжают проходить через нее и, отравленные войной на собственной территории, стали серьезным фактором мирной жизни, который уже просто так не скинешь со счетов, возникает много вопросов: а за что они, собственно, воевали?…
Дело полковника Буданова и Дайское дело – яркие, трагичные и драматичные – такие, какими они в результате получились, вывернули наизнанку все наши проблемы, всю нашу жизнь вокруг второй чеченской войны, весь наш иррационализм вокруг войны и Путина, все наши понимания, кто же прав на Северном Кавказе, а кто виноват, и, главное, какие болезненные изменения претерпела при Путине и на фоне войны система отечественного правосудия. Судебная реформа, которую пытались внедрить демократы и всячески двигал вперед Ельцин, – она рухнула под напором дела Буданова.
Но она – и возродилась… Пример судьи Букреева – тому ярчайшее доказательство. Пример прокурора Вершинина – тоже…
Однако, невзирая на отдельные личности, способные на поступок, стране продемонстрировано, что независимого суда и прокуратуры как таковых у нас нет. На их месте – суд по политическому заказу, в зависимости от сиюминутной политической конъюнктуры…
Таня, Миша, Лена, Ринат…
Что с нами стало?
Действительно, куда все мы ушли? Мы – жившие в СССР? Имевшие в основном стабильную работу и четко, по строго определенным числам, выплачиваемый заработок – с нашей неограниченной и непоколебимой уверенностью в завтрашнем дне, как в сегодняшнем? В том, что врачи обязательно вылечат, а учителя научат? А мы при этом не потратим ни копейки? Какой жизнью зажили мы после того, как всего этого не стало? Или – по-другому – какую судьбу влачим? Каким образом перераспределились по постсоветскому пространству с наступлением трижды новых времен?
Я подчеркиваю: именно «трижды». И вот почему: в первый раз мы пережили свою личную революцию (помимо, конечно, общественной) – вместе с падением СССР и в годы царствования Бориса Ельцина, когда вмиг не стало ничего ни идеологии, ни дешевой колбасы в магазинах, ни денег, ни уверенности, что где-то в Кремле сидит «Большой Папа» и, если он даже очень плохой и деспот, но в конечном счете, – он за нас в ответе.
Во второй раз – в связи с дефолтом 1998 года, когда то, что многие из нас сумели заработать за годы с 1991 года (время фактического старта рыночной экономики) и начал формироваться средний класс (наш, российский, мало похожий на западный, но все же средний класс – опора демократии и рынка), опять превратилось в дым. Надо было снова начинать все с самого начала, а многие очень устали к тому моменту от борьбы за жизнь и поэтому так и не сумели подняться – и скатились на дно.
