— А вот и мы, — сказала она, протягивая Дугласу газету и вновь покидая зал.

Дуглас листал страницы, пока не добрался до статьи об «обезьяне-писателе». Он пробежал заметку. Там содержалась одна из вещей, которые всегда выводили Анни из себя, к тому же она была сейчас раздражительна из-за течки и поэтому Дуглас взвесил про себя, не утаить ли ему статью. Но это было бы несправедливо.

— Анни, — ласково позвал он.

Та подняла взгляд.

— Здесь статья про тебя.

«Я прочитаю», — просигналила она, откладывая книгу на пол. Анни подошла и забралась на софу рядом с Дугласом. Он смотрел, как движутся ее глаза, задерживаясь на каждом слове. Ему было неуютно. Анни продолжала читать. Вдруг она бросилась прочь с дивана, словно ныряльщик с вышки. Дуглас побежал следом за Анни, метнувшейся к двери. Плюшевая собачка, которая всегда была любимой игрушкой Анни, затрещала в ее могучих руках раньше, чем Дуглас успел понять, что она ее схватила. С криком разрывая игрушку на части, Анни выбежала во двор. Придя в ужас от собственной агрессивности, она взлетела на дерево, рассыпая, как снег, клочья набивки.

Дуглас смотрел, как тень дерева покрывается обрывками пенорезины и искусственного меха. Ветки вздрагивали. Долгое время спустя Анни перестала трясти дерево и уселась неподвижно. Она говорила сама с собой, шевеля длинной обезьяней ладонью. «Не животное, — говорила она, — не животное».

Дуглас внезапно понял, что Тереза боится обезьян. Она осторожно рассматривала Анни, пока они вчетвером шагали вдоль границы пришкольного участка. Дуглас знал, что Тереза не может так, как он, оценить грациозность походки Анни, игру ее мышц; язык знаков, на котором они общались, так же мало напоминал тот, которым пользовалась Тереза со своими глухонемыми детьми, как британский вариант английского языка — креольское наречие Ямайки. Таким образом, Тереза не могла оценить и способность Анни к творческой беседе. Плохо, когда человек боится обезьян — независимо от того, насколько они образованны.

Дуглас пригласил Терезу на прогулку, надеясь, что ей понравится поучаствовать в его рабочей жизни. До сих пор она всего два раза ненадолго сюда заглядывала. Вернон тащился позади, время от времени делая снимки дорогой, но неломкой фотокамерой, специально приспособленной для его рук. Несколько раз Вернон сфотографировал Анни и один раз Дугласа, но только тогда, когда Тереза отошла от них посмотреть камыши на берегу ручья.

— Анни, — окликнул Дуглас, показывая вперед. — Смотри, кардинал. Вон та красная птица.

Анни ковыляла впереди. Она оглянулась, чтобы посмотреть, куда показывает Дуглас, а затем замерла неподвижно, опустившись на корточки. Дуглас подошел к ней и они вместе рассматривали птицу. Птица улетела.

«Ушла», — Анни вздохнула.

— Ну, разве она не славная? — спросил Дуглас.

Они не торопясь пошли дальше. Анни часто останавливалась, чтобы обследовать какой-нибудь блестящий мусор или больших жуков. Они не часто уходили так далеко от школы. Вернон пронесся мимо них — темно — рыжий сгусток юношеской энергии.

Вспомнив о Терезе, Дуглас обернулся. Она сидела на пне далеко позади. Он почувствовал раздражение. Он же ей велел надеть джинсы и соломенную шляпу, потому что будет колючая трава и жаркое солнце. И посмотрите-ка — вот она сидит в шортах, с непокрытой головой и с несчастным видом потирает голые колени. Дуглас нетерпеливо хрюкнул. Анни подняла на него взгляд.

— Я не тебе, — пояснил он, гладя ее по шерсти. Анни похлопала его пониже спины.

— Иди дальше, — сказал Дуглас, и пошел назад. Подойдя к Терезе, он спросил:

— В чем дело?

— Ни в чем, — она встала и двинулась вперед, не глядя на него. — Я просто отдыхала.

Анни остановилась, чтобы потыкать палкой во что-то, лежащее на земле. Дуглас ускорил шаг. Несмотря на их ум, его подопечные все-таки оставались орангутанами. Он всегда боялся, что они съедят что-нибудь такое, от чего заболеют.

— Что это? — крикнул он.

«Дохлая кошка», — просигналил Вернон. Анни подбросила падаль своей палкой, и Вернон ее сфотографировал. Тереза поспешила вперед.

— О, бедный котик… — начала она, опускаясь на колени.

Казалось, Анни слишком занята палкой и трупом, чтобы заметить приближение Терезы; лишь очень быстрый глаз мог бы уследить за ее прыжком. Дуглас опешил. Обе закричали. И все кончилось. Анни, всхлипывая, прижалась к ногам Дугласа. Тереза выругалась. Она лежала на земле, перекатываясь с боку на бок и держась за левую руку. Кровь каплями просачивалась у нее между пальцев.

Дуглас оттолкнул Анни.

— Это был плохой поступок, очень плохой, — сказал он. — Ты меня слышишь?

Анни уселась на землю и накрыла голову лапами. Ей уже очень давно не доставалось подобных выволочек. Вернон стоял рядом, качая головой и жестикулируя:

«Неумно, павианья морда».

— Вставай, — сказал Дуглас Терезе. — Я пока не смогу тебе помочь.

Тереза была бледной, но глаза ее оставались сухими. Она кое-как встала и побледнела еще сильней. Повыше локтя у нее свободно свисал целый кусок кровоточащей плоти.

— Смотри.

— Иди. Возвращайся в дом. Мы пойдем следом, — Дуглас старался говорить спокойно, предостерегающе опустив руку на плечо Анни. Тереза застонала; ей перехватывало дыхание.

— Больно, — сказала она, однако смогла идти, хотя и прихрамывая.

— Пошли, — строго сказал Дуглас. — Просто прогуливаемся. Анни, от нас ни шагу.

Они двигались молча. Тереза шла впереди, роняя в грязь капли крови. Капли становились все больше и падали все чаще. Один раз Анни коснулась пальцем кровавого пятна и понюхала кончик пальца. Ну почему не может все быть тихо и мирно, ломал голову Дуглас. Обязательно что-нибудь происходит. Обязательно. Надо ему было знать, что не следует сводить Терезу и Анни. Обезьяны не понимают этой уязвимости, из которой скроена Тереза. Он и сам-то ее не понимал, хотя когда-то, наверное, именно она его и привлекла. Нет, наверное, он даже не смог разглядеть ее по-настоящему, пока не стало слишком поздно. Он просто думал, что Тереза «славная», пока их жизни не оказались настолько переплетены, что освободиться стало уже невозможно. Почему она не может быть такой сильной, как Анни? Почему она вечно воспринимает все так серьезно?

Они добрались до школьного здания. Дуглас отправил Анни и Вернона по их комнатам, а Терезу проводил в амбулаторию. Он посмотрел, как Джим, их универсальный санитар и помощник ветеринара, осматривает ее руку.

— По-моему, это скорее всего придется зашивать.

Джим вышел из комнаты, чтобы совершить нужные приготовления. Тереза посмотрела на Дугласа, не сводившего взгляда с ее продолжающей кровоточить руки.

— Почему она меня укусила? — спросила она.

Дуглас не ответил. Он не мог придумать, как ему об этом сказать.

— Есть у тебя какие-то мысли на этот счет? — настаивала Тереза.

— Раз уж ты спрашиваешь, так это все твой скулеж.

— Мой…

Дуглас видел, что в ней закипает гнев. Он не хотел сейчас спорить. Он жалел, что привел ее сюда. Он это сделал ради нее, а она все испортила. Все испортила.

— Не заводись, — только и сказал он, бросив на нее предупреждающий взгляд.

— Но, Дуглас, я ведь ничего не сделала.

— Не заводись, — повторил он.

— Понятно, — холодно сказала Тереза. — Снова каким-то образом я у тебя виновата.

Вернулся Джим со своими причиндалами.

— Хочешь, чтобы я остался? — предложил Дуглас. Он ощутил вдруг укол чувства вины, осознав, что рана действительно серьезная, раз она требует к себе столько внимания.

— Нет, — спокойно отказалась Тереза.

Когда Дуглас выходил, глаза ее смотрели вдаль и вовсе не в его сторону.

В тот самый день, когда школа получила самое большое пожертвование за всю свою историю, приехала группа с телевидения, чтобы сделать про них передачу.

Дуглас видел, что все возбуждены. Даже шимпанзе, живущие в северной половине школы, повисли на ограде и смотрели, как разгружают телевизионный фургон. Женщина-репортер выбрала для съемок комнату игр, хотя, похоже, ей было неуютно сидеть на полу рядом с гигантскими обезьянами. Люди перелистывали сценарий, протягивали кабели, устанавливали юпитеры и микрофоны, обсуждали углы отражения и качество звука, показывая на высокий потолок зала, обустроенный под джунгли.