Его друзья могли делать и говорить всё, что им вздумается ему, но не ей.

И снова твари потеряли интерес к борьбе и возобновили шествие к тюрьме.

Сиенна и Уильям последовали за ними. Вскоре лодыжки и запястья Париса приковали к разрушающейся каменной стене в камере четыре на четыре фута без всяких удобств.

Чудовища покидали камеру, царапая когтями пол и радостно ликуя хорошо проделанной работе.

Сиенна отвела от Париса взгляд, бросилась к нему и дрожащими пальцами начала копаться с одной из металлических оков.

Парис мог и сам освободиться. Или, чёрт возьми, его мог освободить Уильям, но воину нравилось прикосновение её нежных, изящных рук.

Они были его любимой частью её тела. Каждое движение — экзотический танец.

Хрипло дыша, Сиенна произнесла:

— Горгульи приковывают всех, кто выживает в пути от подъёмного моста до замка, а как только задача выполнена, теряют всякий интерес к заключённому. Здесь ты можешь беспрепятственно передвигаться.

Парис на мгновение закрыл глаза, позволяя её голосу дрейфовать по его сознанию. Хриплый, низкий, ласковый… воин больше пропустил, чем понял. Он мог слушать её вечно.

Неужели часть Париса всё ещё ненавидела Сиенну? Ага. Определённо. Ненавидела то, что Сиенна ему сделала, то, что он ради неё сделал; ненавидела то, насколько сильно Сиенна действовала на него.

И под всей этой ненавистью, Париса возмущало, что она ничего не замечала из-за собственной ненависти, когда несколько месяцев назад выбрала его тем способом, которым он выбрал её.

Парис привёл бы Сиенну домой, баловал бы её. По крайней мере, именно это он себе говорил. Он не стал размышлять над тем, что сделал бы с ней, прежде чем приступил к балованью. Парис не хотел думать о допросе, который он планировал, или о цепях, которые собирался купить для неё.

— У меня проблема… я не могу… Падение, должно быть, оказалось гораздо хуже, чем я предполагала. — Её голос понизился до едва различимого шёпота. — Так… жаль… — Сиенна убрала от него руки и резко двинувшись вперёд, прижавшись к его груди.

— Сиенна? — Требовательно вопросил Парис, но ответа не последовало. Он знал, что любой, кто мог видеть её и прикасаться, мог нанести вред её форме духа. Но не испытывая нужды в сердцебиении или дыхании, она быстро восстанавливалась. Так ведь? Вот только кровяные подтёки вокруг её рта… как у Сиенны могла идти кровь? Сейчас Париса волновал этот вопрос.

— Наверное, она лишилась чувств от вида моей красоты, — со вздохом заметил Уильям. — А как же битва, которую я запланировал.

Проигнорировав его, Парис дёрнул рукой и вырвал из стены цепь. Он обнял Сиенну за талию и крепко прижал к себе.

Она идеально подходила ему.

Вырвав цепь и освободив вторую руку, Парис положил Сиенну на пол и посмотрел на неё сверху вниз. Сердце вызывало буйство чувств в его груди.

Сиенна повернула голову в сторону. Девушка была бледнее, чем раньше. Рывок, затем ещё один и Парис освободил ноги.

Парис рванул оковы, и они упали на пол. А затем он сделал то, чего желал с тех пор, как впервые увидел Сиенну.

Он прикоснулся к ней, откинул волосы со лба. Её кожа оказалась такой же нежной на ощупь, как и на вид, и тёплой, такой чудесно тёплой. Парис так отчаянно жаждал этого момента, снова и снова мечтал о нём, и едва не убил себя сотню раз, чтобы заполучить его.

К его восхищению, реальность оказалась гораздо лучше мечты. Парис не только ощущал тепло Сиенны, он ощущал её аромат, который окутывал его. Полевые цветы, кокосовая сладость амброзии — две составляющие создавали пьянящий мускус возбуждения.

Почему амброзия? Парис не мог отмахнуться от этого факта. Она зависима от неё? Если это так, то Парис готов поспорить, что кто-то, скажем, Кронос, заставил Сиенну употреблять амброзию. Она не была тем типом женщин, которая добровольно станет употреблять наркотики. Из того немногого, что Парис знал о Сиенне выделялось то, что во всём она любила контроль и порядок.

"Я защищу её от плохого обращения", — подумал Парис. Сиенна была его. Хоть и на короткое время, но она принадлежала ему.

Демон Разврата прыгал вверх и вниз.

"Возьми её, возьми её, возьми её".

Инстинкт требовал, чтобы Парис подчинился. Тем не менее, воин сопротивлялся ему. "Не таким образом, Не сейчас, когда Сиенна без сознания".

Демон Разврата разочарованно вздохнул, возможно, даже пробормотал "с тобой никакого веселья", когда Парис осматривал Сиенну, закрыв её от взгляда Уильяма, когда приподнимал её одежду, чтобы проверить ранения.

Каждый, вновь открывавшийся дюйм её кожи, действовал на Разврат подобно языкам пламени, заставляя демона шипеть и дрожать.

"А может с тобой и весело".

Хотя Парис восхищался телом под собой также страстно, как и его тёмный спутник, он зашипел и задрожал по другой причине.

Опять в нём начала подниматься тьма, снова забурлил гнев. Под постепенно исчезающими синяками, на женщине Париса оказались такие же метки от когтей и клыков, как и на нём, и кровь сочилась маленькими ручейками боли.

Следующая миссия Париса стала предельно ясна: найти способ отомстить горгульям и заставить их заплатить за каждый шрам.

"Я заставлю их заплатить", — решил он, когда заметил глубокую, воспалённую борозду в боку Сиенны. Парис сделал вздох и попытался успокоиться, но так резко втянул воздух, что лёгкие заработали как мини-пылесосы, всасывая кислород с силой бойца диверсионно-десантного отряда.

Его мышцы напряглись, голову снова и снова окутывал туман, рот наполнился слюной. Парис практически мог почувствовать вкус амброзии в воздухе. Нахмурившись, он наклонился и потянул носом вдоль линии шеи Сиенны. Чем ближе он был к ней, тем сильнее становился запах.

— Странно, — произнёс Уильям.

— Ты можешь быть серьёзным?

— Я был серьёзен. Всегда считал, что ты способен только трахаться. Своего рода, скрытный, оставляющий девушку гадать, был ты здесь или нет. Но я не думал, что ты совершенно скрытен.

— Приятно знать, что ты следишь за моей сексуальной жизнью, — проворчал Парис.

— А разве кто-то этого не делает?

— Пошёл ты.

— Опять же, а разве не всех ты посылаешь?

— Это бессмысленно. — Парис снова втянул воздух. Туман сгущался, мозг Париса практически плыл через него. Мог ли аромат исходить от крови Сиенны? Ещё раз принюхавшись, он снова почувствовал дурманящую плотность тумана. Да, определённо, дело в её крови… в которой большое количество амброзии. Больше, чем сможет употребить наркоман. Аромат Сиенны была настолько сильным, как будто она выросла в поле амброзии.

Что в принципе невозможно. Правда же? Амброзию собирали на специальных лугах на небесах, столь же далёких от этого тёмного царства, как луна от Земли.

Собирали лавандовые лепестки с листвы, выдавливали чистую, опьяняющую жидкость, а затем высушивали и измельчали в порошок.

Никто не мог справиться с жидкостью, даже бессмертные, а люди, конечно, не могли справиться даже с порошком.

Но Сиенна больше не человек.

Парис испытывал стыд за то, что чувствовал искушение укусить её, пить из неё, смаковать каждую каплю.

Он прошёл через зависимость, убежал от неё, правда ему каким-то образом удалось избежать соблазнов во время путешествия сюда, ведь Парис знал, что для достижения успеха ему потребуется ясный ум. Если бы сейчас это только уменьшило сладкий, дразнящий соблазн ею… но нет.

— Это так интересно, и, честно говоря, не хочу прерывать ваш соблазнительный процесс, — произнёс Уильям, сделав воздушные кавычки на двух последних словах, — но ты собираешься заняться более важными делами или как?

— Я думал, что сказал тебе заткнуться.

— Нет, ты послал меня, и это было пять минут назад. С тех пор многое изменилось. Например, мне стало скучно.

Прикусив язык, пока не почувствовал привкус меди, Парис закончил осмотр наличия травм. И, дерьмо, он испытал ещё один приступ желания — собственного, а не своего демона. Он не должен был пялиться на милые розовые соски, не должен был замечать мягкую впадинку её живота или длиннющие ноги. Парис не должен был пересчитывать её веснушки и планировать, как будет скользить по ним языком — он бы начал с более тёмных, что располагались на её животе, и двинулся к более светлым на бедрах. Он был ублюдком. Больным извращенцем. Его стоило высечь.