Вот и ночь с субботы на воскресенье я провел… хотел сказать «хорошо», но вспомнил, что французы на вопрос: «Как вы провели ночь?» отвечают: «Я спал», потому что «хорошо провести ночь» означает не спать, а развлекаться, и притом в приятном обществе.

Проснувшись пораньше, хотя обычно в воскресенье я позволял себе поваляться подольше, я повел себя как истинный профессионал, который в подобных делах не упускает ни одной мелочи и поэтому не допускает просчетов.

Когда профессионалу приходится сталкиваться с любителем, он всегда имеет явное преимущество: он хорошо подготовлен в теоретическом и практическом отношении и, готовясь к этому столкновению, заранее детально продумывает все возможные варианты не только своего поведения, но и поведения объекта своих устремлений. Если для объекта все, что с ним происходит в процессе столкновения, является зачастую полной неожиданностью и он оказывается просто не готов к этому, то профессионал вступает в борьбу полностью отмобилизованным и всесторонне подготовленным к любым неожиданностям.

Совсем другое дело, когда происходит столкновение профессионалов. В этом случае их шансы, в некотором смысле, уравниваются, потому что они обладают примерно одинаковыми знаниями и знакомы с методикой подготовки к ответственным мероприятиям. Кому случалось, к примеру, бывать на соревнованиях по дзюдо, тот обратил, наверное, внимание на одну особенность: когда встречаются мастер и, скажем, второразрядник, мастер может продемонстрировать каскад великолепных приемов и быстро одержать чистую победу. Но поединок выглядит совсем иначе, когда встречаются мастера международного класса. Иногда никому из них не удается провести ни одного приема, потому что соперник тоже знает эти приемы и умеет им противодействовать, и победа присуждается тому, кто был активнее.

Но в нашем деле при равенстве профессиональной подготовки даже активность не гарантирует победы. Вот и сегодня мои противники, несомненно, будут активнее меня, более того, я сам отдам им инициативу, но это совсем не значит, что они возьмут верх.

После стольких лет безаварийной работы в разведке я имел основания считать себя настоящим профессионалом, поэтому свой трудовой день начал с интенсивной зарядки, включив в нее, помимо дыхательной гимнастики, несколько любимых упражнений из арсенала «рукопашного боя». Так в среде воздушных и морских десантников, а также чекистов зовется тот стиль ведения поединка, который в случае достаточно умелого им владения гарантирует смертоубийство.

Я делал упражнения и прислушивался к тому, как постепенно мое тело настраивалось на предстоящую борьбу. К концу зарядки оно «звучало», как скрипка Страдивари, из чего я сделал вывод, что физически я готов превосходно. Я был уверен, что мне не придется сегодня применять мои познания в каратэ и других видах боевых единоборств, и этот настрой кому-то мог бы показаться излишним, но ведь в здоровом теле — здоровый дух! А мне сегодня без здорового духа никак нельзя!

Потом я побрился, подправил усы, придав им задиристую форму, соответствующую моему настроению, а затем принял душ, несколько раз переключая горячую и холодную воду. Тщательно растерев себя махровым полотенцем, я надел такой же халат и, не садясь за стол, высосал полную банку сгущенки, запивая ее теплым чаем с лимоном. Такой завтрак не вызвал прилива крови к моему желудку, что, как известно, отрицательно сказывается на умственной деятельности, и прибавил мне уверенности в сегодняшнем дне.

Особое внимание я уделил одежде. Она должна быть легкой, обеспечивать свободу движений и соответствовать официальной цели моего выхода в город. Мне вспомнилась одна давняя флотская традиция, в соответствии с которой перед серьезным сражением полагалось надевать все чистое, а по возможности даже новое. Я так и поступил, надев новый тренировочный костюм, который я купил давно, но специально берег для какого-нибудь неординарного случая. Вся одежда и обувь были сделаны на фирме «Адидас», что тоже должно было поднять мои акции в предстоящем деле, так как подтверждало, что я не какой-нибудь крохобор, очень себя ценю и денег поэтому для себя не жалею.

Оставалось провести психологическую подготовку: на ней, как известно, и базируется эмоционально-волевая устойчивость, которая мне сегодня была нужна больше, чем воздух. Дышат все, а вот предают, к счастью, не все.

Но прежде мне надо было позвонить, чтобы дать моим противникам возможность именно сегодня конспиративно вступить со мною в контакт. Если они настоящие профессионалы, а любителей среди сотрудников западных секретных служб я, по правде, не встречал, хотя и там есть разные люди, они должны, просто обязаны воспользоваться моей любезностью, потому что другой такой возможности у них может долго не быть.

Я поднял телефонную трубку и представил, как встрепенулась вся служба подслушивания телефонов и на пульте оператора, контролирующего разговоры сотрудников советских учреждений, загорелось световое табло. Я набрал «двойку», и моментально эта цифра появилась на табло. Оператору стало интересно: с кем это я собрался пообщаться ранним воскресным утром? Я набрал «четверку», потом «восьмерку», и оператор, к большому своему разочарованию, понял, что я звоню в свое родное посольство, потому что наизусть знал номера всех наших телефонов.

Когда мне ответил дежурный комендант, акустомат запустил магнитофон и магнитная лента стала записывать мои первые слова:

— Валерий Иванович? — специально переспросил я, чтобы дать оператору время вспомнить русский язык. — Это Вдовин…

Фамилию свою я тоже назвал вполне сознательно, хотя Валерий Иванович отлично узнавал меня по голосу. Оператор спросонья мог спутать меня с кем-нибудь другим, а он не имел права этого делать, потому что я был важным объектом и должен был стоять на особом контроле у руководства контрразведки. Если бы оператор напутал, его бы сурово наказали, а у него могли быть дети, к тому же он сорвал бы мне все веселье, что, откровенно говоря, заботило меня гораздо больше, чем его служебные неприятности.

«А теперь записывай!» — мысленно приказал я оператору и сказал в трубку:

— …Я через полчасика поеду в Олимпик-парк, немного побегаю. Вернусь домой в одиннадцать. Запиши в журнал на всякий случай, а то вдруг я кому-нибудь понадоблюсь..

Этот короткий разговор был заранее тщательно продуман и даже согласован с шефом. В нем не было ни одного лишнего слова, каждое из них несло конкретную смысловую нагрузку. Когда оператор срочно доложит о моем разговоре своему руководству, а я очень рассчитывал на его исполнительность, и контрразведчики со свойственной им скрупулезностью разжуют каждое сказанное мной слово, они догадаются, что через полчаса я совершенно один выезжаю в малолюдное место, удобное не только для занятий спортом, любовных свиданий и прочих развлечений, но и для конспиративных встреч, и пробуду там до половины одиннадцатого, потому что в одиннадцать я должен быть дома, и поэтому им надо спешить, а не то они упустят удобный случай.

То, что я вытаскивал их на встречу в выходной день, ничего не меняло: если уж они решили меня вербовать, они должны быть готовы к этому в любое время. Конечно, я поставил их в жесткие условия, дав всего полчаса на подготовку и минут примерно сорок на всю возню со мной, но им ничего не оставалось, как принять мои условия и, хотели они этого или не хотели, укладываться в отведенное им время. Через сорок минут они будут просто обязаны меня отпустить: запись в журнале означала, что, если я не вернусь к указанному мной времени, мне придется объяснять, где и почему я задержался, а это не должно было входить в их планы, раз они рассчитывали меня завербовать.

В этом деликатном деле любая накладка может привести к провалу.

Установив жесткий регламент на все разговоры, я тем самым создал им дополнительные трудности, потому что завербовать человека, который этого не очень хочет, за сорок минут очень сложно, невольно придется форсировать беседу, спешить, а в спешке снижается способность критически воспринимать происходящее и улавливать возможные ошибки в моем поведении. А такие ошибки не исключались, потому что я в первый и, уверен в этом, в последний раз иду на предательство.