И только на следующий день Дима обратился к Федорину с просьбой уделить ему несколько минут для личной беседы. И вот во время этой беседы он и поделился своими наблюдениями относительно той возни, которую со свойственными ему наблюдательностью и склонностью к анализу он зафиксировал еще несколько недель назад, но постеснялся обратиться к Юрию Васильевичу, наивно полагая, что все это его досужие домыслы и вообще ерунда. На совещании же он не стал поднимать эти вопросы, поскольку не хотел посвящать своих коллег в некоторые особенности сложившейся вокруг него обстановки, чтобы те не разнесли это своими перьями и устами по всему свету, да и не исключал, что все его предположения — плод журналистской фантазии, а в этом случае коллеги над ним здорово посмеются.

Откровенность Колчина, на которую мы очень рассчитывали, когда готовили это совещание, позволила Федорину дать ему несколько полезных советов, не рискуя навлечь на Рольфа какие-либо подозрения, потому что эти советы проистекали теперь не из полученной нами информации, а из наблюдений самого Колчина.

Прошло еще около месяца, и Рольф сообщил мне, что буквально несколько дней назад второй секретарь нашего посольства Авдеев, жена которого Лариса Васильевна работала уборщицей, на посольской автомашине столкнулся с местным автобусом. Столкновение, в общем-то, было пустяковое, пассажиры автобуса и сам Авдеев при этом не пострадали, да и автомашина получила незначительные повреждения. Весь инцидент можно было разрешить на месте, но полицейские, прибывшие на место происшествия, обратили внимание, что Авдеев находится в состоянии алкогольного опьянения. Его пригласили в полицейский участок, где взяли аналитическую пробу, и эта проба показала наличие значительной дозы алкоголя, после чего был составлен соответствующий протокол.

Во время нахождения в полицейском участке Авдеев не только не требовал вызова советского консула, как это предписывается соответствующей инструкцией, но и умолял не сообщать о случившемся в МИД и советское посольство и даже предлагал полицейским деньги. Поскольку дело касалось дипломата, комиссар дорожной полиции информировал о задержании Авдеева контрразведку.

Рольф также сообщил, что в участок выезжал заместитель начальника Управления национальной безопасности Эрик Боден, курирующий работу «русского отдела», и беседовал с Авдеевым. Результат этой беседы Рольфу не был известен.

Это была, безусловно, очень серьезная информация, потому что Авдеев о дорожном происшествии ни консула, ни посла в известность не поставил, а его поведение давало контрразведке повод осуществить к нему вербовочный подход.

На следующий день мы вместе с Федориным осмотрели автомашину Авдеева и на левом крыле и на левой передней дверце обнаружили свежие следы ремонта. Что касается самого Авдеева, то в его поведении в последние дни не отмечалось никаких изменений, он вел себя, как обычно, был исполнителен и корректен.

И в этом сигнале тоже следовало разобраться, и притом как можно скорее, потому что это событие могло получить, если уже не получило, самый нежелательный оборот. Мы по опыту знали, что контрразведка, почувствовав, что Авдеев не доложил об этом инциденте руководству посольства, не оставит его в покое, а будет стремиться «дожать».

И тогда мы обратились за помощью к Валерию Ивановичу, который, помимо того что был дежурным комендантом, был еще и ответственным за использование посольского автотранспорта. Он организовал внеочередной осмотр всего автотранспорта, а потом написал докладную на имя посла, в которой в числе ряда выявленных недостатков указал также, что на машине Авдеева обнаружены хоть и незначительные, но все же повреждения.

На основании этой докладной консулу было поручено провести административное расследование, он побеседовал с Авдеевым, и тот не стал запираться. Из его рассказа следовало, что действительно у него произошло столкновение с автобусом, однако он в этом не был виноват, потому что ехал справа, а автобус ударил его слева, о чем свидетельствуют повреждения на левом крыле и левой передней дверце его автомашины, поэтому виновным был признан водитель автобуса, но он не хотел терять времени на полицейские формальности и поэтому отказался от составления протокола, решив отремонтировать автомашину за свой счет, после чего участники инцидента разъехались с миром.

Никакие полицейские участки, мольбы, деньги и беседы с заместителем начальника Управления национальной безопасности, которому подчиняется «русский отдел», в рассказе Авдеева не фигурировали, и консул, следуя нашим рекомендациям, добиваться его признания не стал, чтобы не подтолкнуть Авдеева на необдуманные поступки. Он только спросил, зачем ему понадобилось скрывать от руководства посольства данный инцидент и тратить собственные деньги на ремонт автомашины, если она застрахована от всех возможных неприятностей и он ни в чем не виноват. Последний вопрос не был лишен определенного смысла, потому что все посольство знало, что Авдеев чрезвычайно скуп; за все время пребывания в стране он никого ни разу не пригласил к себе в гости, считал каждую копейку, то есть местные «пиастры», а его жена Лариса Васильевна вынуждена была работать уборщицей, чтобы иметь хоть какую-то свободную наличность на собственные нужды, а тут вдруг такие расходы!

Авдеев помялся-помялся и ответил, что поступил таким недостойным советского дипломата образом потому, что у него уже было несколько дорожных происшествий, и хоть в последнем он и не был виноват, но все же не без оснований опасался, что посол наложит на него взыскание и из-за этого ему задержат присвоение очередного ранга.

Такие доводы хоть и объясняли, и притом довольно логично, существо дела, но никакой ясности в него не внесли, потому что кто-то из двоих был, мягко говоря, неточен в изложении фактов. И если неточность Авдеева была бы самым настоящим враньем и могла бы свидетельствовать о его полной неискренности, что в данной ситуации было равносильно стремлению скрыть факт вербовочного подхода, то неточность Рольфа, никоим образом лично не заинтересованного в сокрытии или искажении фактов, имела бы другое объяснение: либо он не все знал, а это было вполне допустимо, потому что все знать в контрразведке нельзя, тем более когда не являешься непосредственным исполнителем или участником той или иной акции, либо сознательно вводил нас в заблуждение, что тоже было вполне допустимо, по крайней мере, до тех пор, пока у нас не было абсолютной уверенности в его надежности.

Мы долго размышляли над всеми этими головоломками, пока Скворцов наконец не сказал:

— У нас нет оснований не верить Авдееву и нет оснований не верить Рольфу. Рассудить их может только тщательная проверка каждого из них! И начинать надо с Рольфа…

Проверка Авдеева входила в компетенцию Федорина, мне же предстояло провести мероприятие по проверке надежности Рольфа.

Может быть, я заблуждался, но моя задача казалась мне все же несколько проще той, что стояла перед Федориным. По крайней мере, пути ее решения были более очевидными, в то время как Авдеев рассказал Федорину все, что знал или что хотел рассказать, и ничего другого уже не скажет. Независимо оттого, всю ли правду он рассказал или только часть ее, или вообще сказал неправду, теперь он будет упорно стоять на своем, во всяком случае, до тех пор, пока его не уличат во лжи.

Поэтому шеф был сто раз прав: начинать надо было с Рольфа! И вот почему. Во-первых, он уже имел задание «копать» дальше, и мы очень надеялись, что Рольф «раскопает» что-нибудь еще, какие-нибудь документы или фотографии, и поможет выбраться из создавшейся тупиковой ситуации.

Во-вторых, даже если ему не удастся больше ничего выяснить, все равно у нас оставался шанс во всем разобраться, и сделать это можно было, проверив надежность самого Рольфа.

Если он честно сотрудничает с нами, значит, всему, что он нам сообщает, можно верить. Если он нас обманывает, значит, нельзя верить и его информации.