Г. Я. Голинченко, первым из исследователей проанализировавший деятельность Скорины как ученого-астронома, пришел к выводу, что мыслитель придерживался аристотелевско-птолемеевской системы мира. В «Малой подорожной книжице» Скорина ввел некоторые поправки в юлианский календарь в соответствии с новейшими астрономическими расчетами, определил время вхождения Солнца в каждое созвездие Зодиака. На основе достижений астрономической науки своего времени мыслитель сообщил о шести лунных и одном солнечном затмении. Астрономические сведения Скорины отличались большой точностью и оставались уникальными в восточнославянской кириллической литературе на протяжении XVI—XVIII вв. По предположению Г Я. Голенченко, при составлении сводки затмений Скорина пользовался книгой «Астрономические таблицы» выдающегося астронома эпохи Возрождения Иоганна Региомонтана (см. 34, 32—35). Об интересе мыслителя к естественным знаниям свидетельствуют и некоторые места из его комментариев.

Глава IV. «О мудрости, о науце, о добрых обычаех» (этика)

предисловии к «Апостольским деяниям» Скорина рассказывает, что евангелист Лука в молодости занимался врачебной практикой, однако со временем убедился в том, что во врачевании в большей степени нуждается человеческий дух, и «возжеле быти лекарем душ наших, еже на образ и на подобенство превечного бога створеных». Скорина целиком и полностью одобряет «переквалификацию» Луки, к которому относится с особой симпатией, выделяя его из всех евангелистов: «Святый Лука писал ест о слове божием навышшей, наистей и нарядней, нежели иные» (3, 117). Что привлекало в Луке Скорину? По-видимому, не только литературно-художественные достоинства его евангелия, но и сходство судьбы. «Избранный муж, в лекарских науках доктор», Франциск Скорина предпочел профессии врача миссию просветителя и морального проповедника, посвятив себя служению «посполитому, доброму», «размножению мудрости, умения, опатрености[9], разуму и науки» (там же, 24). Поэтому деятельность свою Скорина считал сродни апостольской. Для человека эпохи Возрождения такое самосознание вполне оправданно. Поместил же Скорина в Библии свой портрет!

Нравственно-философская направленность деятельности Скорины обусловила то обстоятельство, что вопросы этики в его произведениях занимают ведущее место. Для Скорины характерна попытка интерпретации целого ряда библейских сюжетов в духе ренессансного гуманизма. Стремление при помощи Библии обосновать некоторые, главным образом этические, идеи эпохи Возрождения составляет одну из существенных особенностей философско-комментаторского творчества мыслителя. Библейско-христианская этика синтезируется мыслителем с этическими идеями античной философии, модернизируется и адаптируется в соответствии с духовными запросами эпохи Возрождения, актуальными социально-политическими и национально-культурными задачами белорусского, украинского и русского народов — трех братских народов, от имени которых он выступал. В целом же мировоззрение Скорины синкретично, не приведено в строгую систему.

Скорина пытается пересмотреть ортодоксально-христианскую трактовку проблемы человеческого существования, согласно которой земная жизнь человека не представляет самодовлеющей ценности, а является лишь приготовлением к жизни потусторонней. Мыслитель утверждает самоценность человеческой жизни, реабилитирует земное бытие, не отвергая в то же время и веры в потустороннюю жизнь. Этика Скорины ориентирует человека преимущественно на реальную, практическую, общественно полезную жизнь, служение «пожитку посполитому», овладение знаниями, постоянное интеллектуально-нравственное совершенствование, «абы научившися мудрости» люди «добре жили на свете». «Без мудрости и без добрых обычаев,— утверждает Скорина, — не ест мощно, почстиве жити людем посполите на земли» (там же, 20), т. е. общественная жизнь — таковой, полагает вслед за Аристотелем белорусский мыслитель, только и может быть земная жизнь людей — невозможна без знания и совершенной нравственности.

Большой интерес представляют рассуждения Скорины о смысле жизни и высшем благе. Эти проблемы рассматриваются мыслителем в предисловиях к Притчам Соломоновым, Премудрости Иисуса, сына Сирахова, Екклезиасту и др. В иудейской традиции эти книги считались философскими и не были включены в канон. Такое же отношение к некоторым из них было и в Древней Руси. В частности, книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова была широко известна древнерусскому читателю и рассматривалась как светское морально-дидактическое сочинение. В Притчах Соломоновых, например, высокое признание получают разум, мудрость, утверждается ценность реальной земной жизни и т. д. Проповедь земного счастья и наслаждения содержится в Екклезиасте. В частности, некоторые идеи Екклезиаста сходны с этическими воззрениями античных эпикурейцев и стоиков (см. 148, 97—104). В книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова также обнаруживается отсутствие веры в загробную жизнь и воскрешение мертвых, утверждается самоценность земного бытия, в духе философии стоиков обосновывается мысль о тождестве естественной и божественной мудрости, логоса (разума, закона природы) и бога (см. 22, 133—134). Весьма симптоматично, что многие из этих идей привлекли внимание мыслителя и получили отражение в его предисловиях. В предисловии к Притчам Соломоновым Скорина утверждает, что главное предназначение человека заключается в совершенной земной жизни, а объектом этики является проблема, «яко ся имамы справовати и жити на сем свете» (3, 17). В комментариях к Екклезиасту мыслитель фиксирует множественность смысложизненных позиций реального человека, плюрализм его ценностных ориентаций. В частности, Скорина замечает, что автор Екклезиаста «пишет о науце всех людей посполите сущих в летех мужества, приводячи им на паметь суету, беду и працу сего света, понеже в розмаитых речах люди на свете покладают мысли и кохания своя: едины в царствах и в пановании, друзии в богатестве и в скарбох, инии в мудрости и в науце, а инии в здравии, в красоте и в крепости телесной, неции же во множестве имения и статку, а неции в роскошном ядении и питии и в любодеянии, инии теже в детех, в приятелех, во слугах и во иных различных многых речах. А тако единый каждый человек имать некоторую речь пред собою, в ней же ся наболей кохает и о ней мыслит» (там же, 28).

Данный фрагмент свидетельствует о хорошем знакомстве Скорины с античными философско-этическими концепциями высшего блага, в частности аристотелевской, эпикурейской, стоической. Скорина не приемлет этической концепции эпикуреизма, а пытается синтезировать христианские моральные нормы с нравственными принципами аристотелизма и умеренного стоицизма. Мыслитель правильно подмечает диалектический характер рассуждений «премудрого Саломона», в которых отражена противоречивость нравственного сознания и поведения человека, многообразие жизненных позиций, сложность человеческого бытия, не укладывающегося в жесткую, догматическую схему той или иной этической концепции. Скорина с пониманием относится к реальной, земной морали людей, в то же время он противопоставляет ей нравственный идеал, в качестве которого у него выступает гуманистически модернизированная христианская концепция жизни. Для Скорины высшее благо — благо земное, интеллектуально насыщенная, нравственно совершенная и общественно полезная жизнь на земле. Это служение людям, а потом уже богу, или, вернее, служению богу посредством служения людям.

Скорину интересует человек, его духовный мир, интеллект, нравственность, общественное предназначение. «Да совершен будеть человек божий,— постулирует мыслитель,— и на всяко дело добро уготован, яко святый апостол Павел пишеть. И сего ради святые писма уставлена суть к нашему навчению, исправлению, духовному и телесному, различными обычаи» (там же, 9). Однако духовное совершенство человека Скорина понимает отнюдь не в духе посланий апостола Павла. В частности, для Скорины характерен ярко выраженный интеллектуализм, культ знания, взгляд на познание как на одну из существенных функций духовной природы человека. Человека Скорина рассматривает главным образом в трех измерениях: как существо разумное, нравственное и общественное. В основе его этической концепции лежит мысль о необходимости и возможности постоянного совершенствования человеческой природы, о том, что от этого совершенствования зависит совершенство общественной жизни. Признавая приоритет «духовных» ценностей, Скорина не отвергает ценностей «плотских». Он не противопоставляет духовное и плотское начала в человеке, а пытается отыскать возможности для их примирения, гармонического сосуществования. Скорина, как это вытекает из его комментариев к Екклезиасту, понимает всю важность для реального, земного человека не только духовных ценностей, но и «богатества», «имения», «красоты и крепости телесной».