— Разве можно себе представить! Люди, поставленные охранять закон, берут взятки! Как же мы будем строить коммунизм?..
Всегда считающий себя знатоком международных отношений, Хрущев и на пенсии внимательно следил за тем, что происходит в мире. Сергей Хрущев вспоминает, что отец рядом с телевизором повесил на ширму большую политическую карту мира — по ней он уточнял места событий, о которых сообщалось в новостях.
Особенно интересовали его события в Африке, где шел процесс становления молодых независимых государств.
Но главным делом для Хрущева в эти последние годы жизни стали его мемуары. Сергей Хрущев свидетельствует, что отец не любил читать мемуарную литературу. Ему привозили книги Черчилля, де Голля, дневники Валуева, записки Витте, но он только листал их и откладывал в сторону. Все началось с воспоминаний военных, которые стали широко издаваться в шестидесятые годы. Хрущев, прошедший почти всю войну, считал, что и мемуары, и художественная литература о войне не говорили всей правды, искажали истину. Задевало Хрущева и то, что о нем нигде не было ни малейшего упоминания. Опального правителя приказано было забыть, и цензура строго за этим следила.
Никите Сергеевичу рассказали, что на одной из встреч генералу Батову, прошедшему с ним полвойны, задали вопрос о роли Хрущева в войне и был ли Хрущев в Сталинграде? Батов замешкался, а потом сказал, что не знает, был ли Хрущев в Сталинграде, и что он вообще не знает, где тот был во время войны.
Изо дня в день, диктуя воспоминания, Хрущев как бы заново переосмысливал свою жизнь. Он все глубже погружался в себя и в переживаемые события, стремясь по возможности честно передать потомкам свое понимание исторического творчества. «Заранее знаю-, говорит он на первых страницах своих мемуаров, — что нет такого мнения, которое бы всех удовлетворяло, да я и не преследую этой цели. Но хотел бы, чтобы среди тех мнений, которые будут в той или иной форме записаны и останутся как наследство для будущих поколений, и мое мнение было известно… Не думаю, что то, что я скажу, — обязательная истина. Нет, истину будет находить каждый, сопоставляя разные точки зрения по тому или иному вопросу в то или иное время. Только этого я и хочу».
Да, Хрущев на пенсии, вдали от властных интриг и амбиций, — это совсем другой человек: искренний, размышляющий, терпимый. Нет уже самоуверенного правителя, безапелляционно раздающего ценные указания. В прошлом остались «долгие продолжительные аплодисменты», славословия в честь «великого ленинца», «несгибаемого борца за мир».
Когда Хрущев начал работу над мемуарами? Обратимся к стенограмме беседы с ним в КПК 10 ноября 1970 года.
Хрущев. Я знаю и повторяю вам, что ряд положений, которые имеются в этих диктовках, правдивы, и я за них абсолютно ручаюсь… Вы помните, товарищ Пельше, разговор у товарища Кириленко. Записи тогда не было. Я сказал: если бы мне помогли, дали бы машинистку, ЦК получил бы эти материалы.
Пельше. То есть с самого начала вы действовали нелегально.
Хрущев. Не пугайте меня нелегальщиной. Нельзя упрощенно подходить… Меня вызывали в ЦК.
Пельше. Это было в 1968 году.
Постовалов. А писать вы раньше начали.
Хрущев. Я тогда только что начал писать.
Итак, 1968 год! Но, похоже, что Хрущев здесь слукавил. К воспоминаниям он приступил, как минимум, в начале 1967 года. Хрущев надиктовал уже большой массив материала, от XIV партконференции до Женевской встречи 1954 года, но тут на Ближнем Востоке летом 1967 года разразилась шестидневная война. Естественно, что он откликнулся на происходящее, причем, очень эмоционально, как в лучшие свои годы.
«С арабскими странами, — диктовал Хрущев, — мне пришлось возиться очень много, особенно после 1956 года, когда мы спасли Египет во время Суэцкого кризиса. Это очень важный район мира, и мы ему уделяли большое внимание. Но многие руководители арабских стран — люди молодые, неопытные, не прошедшие серьезную школу политической борьбы». Хрущев прямо признает, что эту войну по сути дела спровоцировал президент Египта Насер, потребовав от У Тана вывода войск ООН из пограничной зоны, но поражение арабов его расстроило: он лишний раз убедился в слабости арабских армий, их неумении воевать.
Потерпели сокрушительное поражение, а «потом начинают рассказывать сказки, — негодует он, — что там их офицеры к бабам ходили и поэтому их армию застали врасплох. Все офицеры ходят к бабам во всех странах, и нельзя на это списывать поражение… Туда ездили наши инструкторы, обругали их… А почему их разбили? Потому, что они проср…, и другого аргумента тут нет». Израиль победил, потому что он «имеет более высокую культуру, лучшую дисциплину в армии, а его офицеры обладают боевым опытом и отлично подготовлены». Тут же он выступает в роли предсказателя и считает, что в конце концов Израиль будет разбит: «Арабы ведь не глупее евреев. Все люди имеют равные возможности, надо только умело их использовать. Сегодня евреи более развиты, но это вопрос времени. Если взять первые годы нашей революции, то у нас в составе партийного актива евреи тогда имели очень высокий процент. И это вполне понятно, потому что они были более грамотные люди. Теперь же этого нет? Русские подтянулись. Ничто не вечно под луной!»
Это хрущевское отвлечение от размеренного повествования и позволяет примерно датировать начало работы над мемуарами: рубеж 1966/1967 гг. В противном случае Хрущев попросту бы не успел надиктовать до лета 1967 года большой объем материала.
Да, Хрущеву было что вспомнить. С начала тридцатых годов вращался он в окружении Сталина, был членом Политбюро, активным участником войны, потом десять лет руководил сверхдержавой, с которой в то время считался весь мир. Недаром Хрущев всегда внимательно следил за тем, чтобы ему в зарубежных поездках оказывали почести, соответствующие лидеру великой державы. «Ко мне давно обращаются мои товарищи и спрашивают (и не только спрашивают, но и рекомендуют) записать свои воспоминания, — начинает мемуары Хрущев, — потому что я и вообще мое поколение жили в очень интересное время: революция, гражданская война и все, что связано с переходом от капитализма к социализму, развитием и укреплением социализма. Это целая эпоха… Пройдет время, и буквально каждое слово людей, живших в наше время, станет на вес золота. Тем более тех людей, кому выпала доля близко стоять у руля, который направлял весь огромный корабль на перестройку общественно-политической жизни нашей страны и тем самым оказывал огромное влияние на мировое развитие».
День за днем, неделя за неделей реконструировал он основные вехи своей жизни и деятельности. XIV партийная конференция. Киев. Промакадемия. Знакомство со Сталиным. Московские будни… Ему пришлось отбросить обиды, попытаться посмотреть на себя как бы со стороны. Не всегда это получалось. Ничего не говорит Хрущев о собственном участии в сталинских беззакониях, о том, что на его руках тоже было немало крови. Но не стремился он и обелить себя. Хрущев считал, что дел злых (!) и дел добрых он совершил почти поровну, но добрых — немного больше: «Если положить на весы мои добрые дела и злые, То добрые все же перевесят».
Алексей Аджубей приводит воспоминания Нины Петровны Хрущевой о том, как создавались эти мемуары.
«Не помню точно месяца и года, но Никита Сергеевич немного успокоился и решил писать воспоминания о своей работе. Он диктовал на магнитофон. Делал он это регулярно по утрам, иногда и днем. Я переписывала с магнитофонной ленты текст. Когда накопилось много страниц, Никита Сергеевич передал пленки Сергею, чтобы перепечатала машинистка».
Нина Петровна упоминает о вызове Хрущева в апреле 1968 года к секретарю ЦК КПСС А. Кириленко, который попытался запретить ему писать мемуары и требовал сдать все уже написанное в ЦК. Но Хрущев отказался прекратить работу над мемуарами. «Разве я не имею права работать над мемуарами?» — заявил он Кириленко. Теперь это для него было смыслом всей жизни.
