Волна поднатужилась и прыгнула к их ногам.

– Ай, кусается! – вскрикнула Марго и отскочила в сторону. – Ай! – вновь испуганно вскрикнула она, наступив на что-то скользкое.

Орест наклонился, нащупал напугавший её предмет. Это был трепанг, выброшенный на берег волной. Орест взял его в ладонь. Холодный, мягкий на ощупь, покрытый бородавками, похожий на огурец моллюск скользнул внутрь его плавок:

– Ну, трусишка, вынь его!

Марго брезгует. От него пахнет рыбой.

– Конечно, пахнет, а как же! А ты пахнешь мидией, мой трепанг сейчас лопнет от зависти.

Он с трудом разжимает створки раковины, язычок мидии сокращается.

–У-у-у, какой сильный мускул!

Мидия ослабла, он глубоко вдыхает.

– Гляди, сейчас нос прищемит! – смеётся она и обхватывает руками его голову, волосы длинные, мокрые, жесткие, как ламинария.

И вот створки раковины раскрылись окончательно.

В минуту наивысшей радости её охватывает тревога, её счастье скоротечно, слёзы текут, и пальцы её впиваются ногтями в его тело, она готова разорвать его на части, растерзать. Они плывут в тёмной воде, волны успокоились, от каждого движения море искрится планктоном. Марго пытается ухватиться ногами за узкие бёдра Ореста, ложится на спину, он поддерживает её. Их окружают яркие звёзды в темном небе. Они разлетаются в брызгах из её рук, вокруг её тела…

– Мы как созвездия, – говорит он шёпотом.

Его голос окутала темнота. Через пролив, до самого острова Садо протянулась млечная река. Марго несказанно счастлива, без единой мысли в голове, крохотная искорка, живая, между двумя половинками небытия, которые принимают её и удерживают в свободном парении. Все её интеллектуальные ценности, вроде гегелевской эстетики, тщеславных планов и дзэн-буддизма рассыпаются в прах, в пепел александрийской библиотеки. Умереть бы сейчас, не узнав никогда о том, что умер…

– Если сможешь, роди, – говорит Орест.

Он сказал таким тоном, что она не поняла, действительно он хочет, чтобы она родила ему, или он бравирует. «Как грубо!» – думает она, но не подаёт виду. Ей больно. Нестерпимо больно. «Если сможешь, если сможешь…» – отзываются эхом его слова в сердце Марго.

– Ты посмотри, рубашка сбилась на шее в шарфик! – смеясь, произносит она и расправляет рубашку.

– А ты в следующий раз повязывай шею моим шарфиком заранее, – предложил всегдашний пересмешник Орест.

Они громко смеются. До слёз…

Два тёмно-бордовых лепестка завядшей розы, прошелестев, отвлекли Марго от её воспоминаний. «Роза содрогнулась и с лёгким треском, похожим на догорающий хворост в костре, обронила лепестки на пол», – мысленно записывала Марго в коллекцию своих маргиналий.

…Орест имел в виду тот самый красный шерстяной шарфик с бахромой на концах и черными полосками, который она подарила ему на день рождения. Этот шарфик запечатлён на его многочисленных фотографиях: он идёт по берегу моря, нагишом, в одном шарфике; на киноплёнке тоже имеется несколько кадров. «Если вы увидите, что этот шарфик греет чью-то шею, то знайте, из чьих рук он пошёл по рукам», – продолжала сочинять Марго, романизируя свою жизнь. Потом она вздохнула: «Как хороша была моя каморка!»

Тем временем, пока Орест бродит по городу, Марго, выкроив свободный час, листает словари или сочиняет какой-нибудь конгениальный текст – труд всей её жизни. Она сочиняет его уже в течение пяти лет. Орест тоже приложил к нему руки: перекладывает листы из одной папки в другую. Раздался звонок в дверь. Так протяжно и нетерпеливо звонят чужие. Она неохотно отрывается от бумаг, покрывает стол платком.

– Кто бы это мог быть?

На пороге её милый друг – запыхался, потный.

– Дорогая, все путаны вышли в город, а ты сидишь над своими книжками. В город прибыл аргентинский корабль или французский миноносец с визитом дружбы, проведать наш форпост. Красавцы в белых штанах и чёрных ботинках, при беретах, ходят парами или гурьбой по городу, выбирай-не-хочу! – выпалил на одном дыхании Орест, весь взмыленный от жары и ходьбы. Он стоит на пороге, прислонившись плечом к стене.

– Ах, значит, ты решил выдать меня замуж? – безразличным тоном спрашивает Марго.

– Ну, ты же мечтала жить в предместье Парижа, в Сен-Дени, возвращаться домой на штрейкбрехерской электричке!

– Что ты такое говоришь несусветное?

– Сусветное или несусветное, одевайся! – велит Орест.

– Ну, ладно-ладно!

Марго потускнела, улыбка скисла. Она устала от его затей.

«Ну, что ты такая квашеная капуста, хрум-хрум? Давай, снаряжайся! Скидывай халатик, надевай самое красивое платье, покажи всем, какие у тебя красивенькие ножки.

– Из Аргентины, говоришь?

– Ага, круизный лайнер, «Малькольм» называется.

– Правда, что ли? Стало быть, наконец-то он прибыл со всеми своими хулиокортасаровскими персонажами прямым рейсом.

– Ну да! Кругосветное путешествие победителей в лотерею с заходом в порты Йокогама и Владивосток.

– В таком случае я собираюсь. Нельзя пропустить такого квазилитературного события. Вот достану только свои наряды, – сказала она и, спешно переменив настроение, стала принаряжаться. Всё-таки мужчина выводит её в люди, нельзя отказать. Однако её что-то смущает.

– Я только приму душ, а потом пойдём гулять, – объявляет он, скидывает одежду, дефилирует перед ней и закрывает дверь в ванну.

– Ах, Аргентина! Страна серебра, страна рыбьей чешуи!

Марго вновь открыла шкатулку. Насупив брови, она перебирала улики прошлого, пока не обнаружила в ней счёт из кафе «Льдинка». Эту шкатулку можно «читать», словно книгу Просперо.

Влюблённые выпорхнули из своего гнезда солнечным и ветреным днём около пяти часов вечера 18 августа 1991 года. На нём тонкие бежевые брюки и рубашка с короткими рукавами; на ней клетчатая юбка, которую сшила своими руками, и белая блузка с отложным воротником. В воскресенье в городе не так многолюдно, только к вечеру на остановках толпится народ, зато пляжи переполнены как детьми, так и взрослыми, даже вечером. Марго боится, что кто-то из знакомых увидит их вместе, держится скованно, и всё же берёт его под руку. Она бы предпочла, чтобы в этот их совместный выход вымер весь город, и невольно старается быть незаметной. Марго не поспевает за ним. Он один шаг, она три. Цок, цок, цок!

Кивая глазами на иностранного моряка, она пытается шутить:

– Слушай, а этот мореход ничего, симпатичный.

Орест оборачивается, потом сверху вниз с укором смотрит на Марго.

– Да, панамка хорошая. Военная форма к лицу любому мужчине.

Они заходят в кафе, заказывают кофе.

– Ах, дальние страны! – романтично загрустила Марго. – Выиграть бы нам в какую-нибудь лотерею и отправиться в странствия по ту сторону ветра…

Она как в воду глядела. Судьба говорила с ней случайными оговорками. Не она заметила эту обмолвку, а Орест, смышлёный и глазастый. Он черпает информацию не в знании, а в наблюдательности. Свой выигрышный номер Марго уже разыграла три с лишним года назад, когда выгнала Ореста со своей лекции, чем и разозлила его. Её лотерейным билетом был этот нагловатый парень. Не бог весть какой выигрыш, и всё же…

Не будучи ни азартной, ни смелой, она ожидала, что однажды на выходе из трамвая ей встретится некая белокурая бестия, которая сотворит из её жизни восхитительный шабаш. «О нет, никогда!»

Орест терялся в догадках, какова природа её ревности: к его женщинам, о которых умалчивал, чем еще больше вызывал подозрения, или к тому, как он, флайер, свои проигрыши оборачивает в выигрыши?..

Они заказали бы по сто грамм водки. Потом еще по сто, но – увы! Пришлось ограничиться двумя порциями мороженого, одним яблоком. Кофе и торт. Ещё раз повторили. Сладкоежка Орест заказал для себя два разных пирожных. «Просто разорение!» – калькулировала в уме Марго…