Неделю все шло гладко. Ранстед, занятый историей с «бэби-стоп» и АГИ, перестал дышать мне в спину, и я полностью взял дело в свои руки.

Тексты писали ребята из отдела Тильди. Темпераментная молодежь; порой за день они едва выдавливали из себя пару строк, а порой с горящими глазами, словно одержимые, катали страницу за страницей – только успевай останавливать. Тильди направляла их, редактировала и передавала мне лучшие из лучших текстов: сценарии девятиминутных роликов, остроумные подписи под плакатами, статьи для размещения, новостные сюжеты, короткие заметки, слухи, которые предстояло распространять из уст в уста, забавные стишки, шутки и каламбуры, приличные и не очень, которые должны были разойтись по всей стране.

В визуальном отделе шла лихорадочная работа. Наши труженики кисти и камеры по-настоящему увлеклись, создавая из ничего историю Венеры. Требовалось создать рекламные плакаты типа «до и после» – и вкалывали они с таким энтузиазмом, словно по-настоящему творили новый мир.

Научный отдел каждый день радовал нас новыми фокусами. Однажды, когда я спросил Колльера, не слишком ли он оптимистичен, тот ответил:

– Мистер Кортни, все дело в энергии. А на Венере энергии полно. Совершенно другой уровень! Она ведь ближе к Солнцу. Солнце изливает на планету море энергии в виде тепла и скоростных потоков частиц. Здесь, на Земле, такого уровня легко доступной энергии и близко не найти. У нас здесь кинетическая энергия атмосферы вращает ветряные мельницы – на Венере будет вращать турбины. Если на Венере нам понадобится электричество, достаточно будет соорудить аккумулятор, положить его под громоотвод, а самим отойти подальше.

Отделы маркетинговых исследований и промышленной антропологии трудились в Сан-Диего: показывали тестовым группам из Калифорнии-Мехико тексты Тильди, плакаты и фильмы наших визуальщиков, изучали их реакцию, экстраполировали и интерполировали. Хэм Харрис, заместитель Ранстеда в Сан-Диего, постоянно был со мной на прямой связи.

Вот типичный рабочий день в отделе Венеры. С утра – краткая мотивационная речь в моем исполнении, затем все докладывают, как у них дела, выслушивают критику, обмениваются предложениями. Харрис по телефону сообщает Тильди, что на ключевые слова «безмятежная атмосфера» тест-группа реагирует вяло, и просит разработать список альтернатив. Тильди спрашивает Колльера, можно ли употребить в статье для размещения выражение «топазовые пески», как бы намекая на обилие на Венере драгоценных и полудрагоценных камней. Колльер советует визуальщикам сделать небо в панораме «До» краснее. А я говорю: не стоит, небо вышло очень живописное. А если в реальности у него немного другой оттенок – кого это волнует?

Сверив часы, все берутся за работу. Я тоже. Целый божий день я на проводе: за всеми слежу, всех координирую, даю указания, а потом еще несколько раз объясняю, что имел в виду.

Перед концом рабочего дня – финальное совещание, посвященное какому-либо конкретному вопросу: например, интеграции продуктов «Старрзелиус» в венерианскую экономику или предполагаемому доходу венерианских колонистов, необходимому для достижения оптимальной покупательной способности через двадцать лет после высадки.

А потом начинается лучшая часть дня. Кажется, у нас с Кэти наконец все налаживается! Мы еще не съехались, но уверен, что и это не за горами. То она меня куда-нибудь приглашает, то я ее. Отправляемся в город и веселимся до упаду: едим в лучших ресторанах, пьем, танцуем, просто наслаждаемся жизнью. Мы молоды, красивы и почти счастливы. Ни о чем серьезном она не заговаривает, и я ее не тороплю. Чувствую, что время на моей стороне.

Однажды, перед тем как уехать в лекционное турне, вместе с нами выбрался в город и Джек О’Ши. Мы – такая шикарная пара, что вместе с нами развлекается главная мировая знаменитость… Разве не прекрасно жить на свете?!

Через неделю успешной и плодотворной работы я сказал Кэти, что мне пора выехать «в поле»: посетить космодром в Аризоне и наши тестовые площадки в Сан-Диего.

– Здорово! – сказала она. – А можно мне с тобой?

Помню, я едва не запрыгал от дурацкой щенячьей радости. Значит, у нас с ней в самом деле все на мази!

Осмотр ракеты оказался не особенно интересным. У меня была на космодроме пара своих людей – связанных с Вооруженными Силами, Республиканской авиацией, «Телефонной компанией Белла» и «Американским стальным трестом». Сначала они провели нас с Кэти вокруг ракеты, а потом показали ее и изнутри, треща как заправские экскурсоводы:

– …Стальной корпус… кубометраж больше, чем в стандартном офисном здании Нью-Йорка… замкнутый цикл восстановления пищи, воды и воздуха… одна треть – двигательный отсек, вторая – грузовой, третья – жилой… героические первопроходцы… герметичность… выработка энергии… моторы, работающие на солнечном тепле… беспрецедентный труд… великая жертва нации… национальная безопасность…

Как ни странно, больше впечатлила меня не сама ракета, а огромное пустое пространство вокруг нее. На целую милю кругом – отчасти ради безопасности, отчасти опасаясь радиации – снесли все. Ни домов, ни теплиц, ни пищевых цистерн, ни солнечных батарей. Во все стороны простиралась бесконечная пустыня – лишь яркое солнце играло на ирригационных трубах. Удивительный пейзаж: едва ли еще хоть один такой найдется в Северной Америке.

Эта пустота действовала на нервы. Уже много лет мне не приходилось смотреть вперед дальше, чем на несколько ярдов.

– Как непривычно! – проговорила рядом со мной Кэти. – А можно нам туда выйти?

– Прошу прощения, доктор Нейвин, – ответил один из наших «проводников». – Там мертвая зона. У охранников на вышках инструкция стрелять в каждого, кто туда направится.

– Так отмените приказ, – потребовал я. – Мы с доктором Нейвин хотим прогуляться.

– Разумеется, мистер Кортни, – отвечал наш «проводник», явно обеспокоенный. – Сделаю все, что смогу, но это потребует времени. Нужно будет получить разрешение у военной разведки, разведки ВМФ, ЦРУ, ФБР, у Службы авиационной безопасности…

Я взглянул на Кэти. Та, беспомощно улыбнувшись, пожала плечами.

– Ладно, не стоит, – сказал я.

– Слава богу! – выдохнул наш «проводник». – Извините, мистер Кортни. Знаете, такого мы никогда раньше не делали, и я просто не представляю, через какие каналы обратиться, чтобы решить вопрос… ну, вы меня понимаете.

– Понимаю, конечно, – вздохнул я. – Скажите, все эти системы охраны себя окупают?

– Похоже, что да, мистер Кортни. Ни одной попытки диверсии или случая шпионажа, будь то со стороны иностранных разведок или консов, пока не было.

И он суеверно постучал костяшкой пальца правой руки по обручальному кольцу из мореного дуба, красующемуся на среднем пальце левой. Я мысленно сделал себе заметку проверить расходы нашего «проводника». Человек с его зарплатой едва ли может позволить себе такое украшение.

– А консов тоже интересуют полеты в космос?

– Кто их разберет! Военная разведка, ЦРУ и Служба авиационной безопасности считают, что да. Разведка ВМФ, ФБР и Секретная служба – что нет. Кстати, не хотите ли пообщаться с коммандером Макдональдом? Глава местного отдела разведки ВМФ. Специалист по консам.

– Кэти, мы хотим посмотреть на специалиста по консам? – спросил я.

– Если у нас есть время, – ответила она.

– Если понадобится, я прикажу задержать самолет, – вставил «проводник», явно стремясь чем-то загладить фиаско с охраной.

Он провел нас через лабиринт строительных вагончиков и складов к административному зданию: здесь, пройдя семь охранных постов, мы наконец добрались до кабинета коммандера.

Макдональд был типичным военным: честный служака, сильный и надежный, один из тех, глядя на которых испытываешь гордость за Америку. По значкам и нашивкам на рукавах я понял, что он специалист-контрактник, специализируется на разведке, служит уже третий пятилетний срок в «Детективном агентстве Пинкертона». На руке у него я заметил сосновое кольцо с вырезанным на нем открытым глазом: простое и скромное, никакой вычурности. Знак выпускника Военно-детективной школы «Пинкертон» – знак качества, свидетельство того, что этот человек с детства готовился к своей работе.