– Но зачем? Коля говорит, небогатые люди… Может, месть?

– Может, и месть. Работаем, Савелий.

– Может, из-за квартиры?

– То есть ты думаешь, Савелий, что дочка жертвы наняла киллера, чтобы прибрать к рукам отцовскую квартиру?

– Ну… да! Я читал!

– Вряд ли, – с сомнением сказал Федор. – Во-первых, не верю, а во-вторых, услуги профи стоят намного дороже. Кстати, что там за квартира, капитан?

– Обыкновенная двушка, спальный район. Понимаете, как-то это все… – Коля покрутил головой. – Как-то не по рангу… что ли. Федя прав.

– Как это – не по рангу?

– Капитан хочет сказать, Савелий, что обыкновенных людей так не убивают. Обыкновенного небогатого человека грабят в подворотне, бьют по голове кирпичом или ножом, хватают кошелек и делают ноги. А тут убийца пришел домой, использовал серьезное оружие, профессионально стреляет, не оставляет следов. Понимаешь? Похоже, профи. Что есть странно, так как не по рангу, по словам капитана. Такая работа стоит денег, Савелий. Так убирают конкурента или с целью серьезного грабежа. Но в квартире жертв не было ни золота, ни антиквариата, ни денег. Не было, Коля?

– Откуда я знаю, что там было? Зачем-то он приходил, правда?

– Может, у него был компромат на кого-нибудь, он ведь в банке работал, – сказал Савелий.

– Он на пенсии уже пять лет, Савелий. А потом, кого этим компроматом сейчас испугаешь? Чтобы дошло аж до убийства, а?

– Или что-то ценное…

– Или, или… Не знаю.

– А первая жертва…

– Вдовец, давно на пенсии, жил один. Старик под девяносто. Почти не выходил. Обстановка скромная, даже бедная. Две комнаты, в одной что-то вроде мастерской, всякие инструменты, полно хлама: поломанные часы, цепочки, коробочки с мелкими детальками – пружинками, винтиками, колесиками. Кроме того, ему иногда приносили чинить сложные старые часы, правда, в последнее время все реже. Он любил возиться со всякими механизмами, там одних часов с кукушкой на стенах девятнадцать штук в целости и сохранности. Убийца разнес вдребезги все, что было на столе, – использовал для этого мраморное пресс-папье – осколки по всей комнате. Похоже, он засветился, были свидетели. Парень и девушка видели на лестничной площадке человека, здорового мужика в черной куртке и вязаной шапочке, надвинутой на глаза, возможно, пьяного…

– Почему они решили, что он пьян?

– Он вроде пошатывался, задел свидетеля плечом и как-то кренился. С какого этажа он спускался, они не заметили. Лифта там нет.

– Ружье под курткой! – догадался Савелий.

– Соображаешь, Савелий. Только у него был пистолет, а не ружье, забыл? Так что не то кренился, не то не кренился – дело темное. Свидетель обозвал его «козлом», а он даже не ответил. В подъезде горела лампочка, но свет был слабый, лица этого типа он не рассмотрел. А девушка вообще стояла спиной.

– Их счастье, – заметил Федор. – Если это был он.

– Может, он не нашел то, что искал, и поэтому разбил… – сказал Савелий. – Разозлился и…

– Вряд ли, как я уже сказал, хладнокровия ему не занимать. Не похоже…

– А зачем тогда? Может, месть?

Ему никто не ответил.

– А чего это мы как канадские лесорубы? О работе и о работе? – спохватился капитан. – Мы ж тут по делу. Савелий, с днюхой тебя! Желаем тебе большого человеческого счастья, крепкого здоровья, новых интересных книжек! Вот ты скажи, Савелий, мне по-человечески интересно: ты что, их все подряд читаешь? По долгу службы? Весь рабочий день? А дома зомбоящик с сериалами?

– Сериалы я почти не смотрю, не успеваю. Только новости.

– Ясно. Я тоже не смотрю. Трудная у нас работа, Савелий. За тебя!

Они выпили. Бармен Митрич принес блюдо бутербродов и бутылку коньяка имениннику от себя лично. Они снова выпили, причем Митрич присоединился – они были его любимыми клиентами.

Потом Федор сказал:

– Я бы поработал по ключам. Возможно, не отмычка…

– Работаем, господин философ, сами не дураки. Ключей не теряли, хищения не было, второй комплект на месте. Также проверили мастера из телеателье, его вызывали за две недели до убийства. Подозрений он не вызвал, тем более старики были не одни – дочка забежала проведать. Говорит, мастер был все время на виду. А кто еще приходил… поди знай! Все никак не научится народ не открывать дверь! Жулье стало хитрое – то под видом социальной службы, то льготные продукты для ветеранов, то давление померить. А народ ведется, привык верить по старой памяти. Можно не только слепок снять, а и всю обстановку вынести… Стрелять мало!

– И покопался бы в документах, – добавил Федор.

– Покопались уже. Паспорта, квитанции, пенсионные удостоверения, старые письма, открытки к праздникам. Дневников они не вели, был компьютер, переписали на всякий случай, с кем общался по электронной почте. Еще какие будут распоряжения, господин философ?

Зовут меня Анна Ломакина, работаю я иллюстратором в издательстве «Арт нуво», хотя закончила архитектурный факультет нашего инженерно-строительного института. Ни великого художника, ни успешного архитектора из меня, к сожалению, не вышло. Или к счастью. Иногда я думаю самокритично, что Амалия была права. Она мечтала о карьере переводчицы для меня – заграница, культурный уровень, интересные поездки и встречи… большая любовь в итоге. Но сомневалась. Оказалось, не зря. Для успеха нужны характер, сила воли, целеустремленность… и еще целый ряд… всего. У Амалии этого было в избытке, но иногда мне приходит в голову крамольная мысль: ведь из нее тоже ничего путного не получилось! Одинокая старая дева. Говорят, она всю жизнь любила моего отца. Мои единственные родственницы, тетки отца, Аичка и Лелечка, знают об этом якобы романе досконально, и тетя Ая, кажется, до сих пор жалеет, что отец женился на маме. Я по привычке называю их тетя Ая и тетя Леля, хотя они мне скорее бабушки, а я их внучатая племянница. Уф, сложно это все! Лелечка по секрету рассказала мне, что папа в молодости шарахался от Амалии, как от чумы, хотя она была умница, отличница и друг детства. Но характер, характер! Характерец! Верховный главнокомандующий с манией величия.

– Я ее тоже побаивалась, – призналась Лелечка. – Ее все боялись. Она была замужем, но об этом… никому! Это тайна. Целых полгода. А потом он сбежал. Сказал, за пиццей, а она ему запрещала – пицца вредна для здоровья, она очень следила за здоровьем, и он не вернулся, даже вещи не забрал. И Амалия вычеркнула его из своей жизни. Аичка ее очень любила… Знаешь, Анечка, – добавила она шепотом, – Аичка и Амалия… они… ну, прямо как родные сестры!

…Я помню, как мы сидели за столом – был какой-то праздник или чей-то день рождения: мои родители, Амалия, которая тогда уже жила с нами, тети Ая и Леля – Ая в красном платье, Лелечка – толстая; еще там была очень красивая женщина по имени Эвелина, которую я считала принцессой. Был еще мальчик, чуть постарше меня, которого я почти не помню…

Мои родители погибли в авиакатастрофе по дороге в Таиланд четырнадцать лет назад. Они летели на международную конференцию хирургов-трансплантологов, организованную Фондом Кристиана Барнарда[5]. Я долго не могла поверить, что их нет. То, что я испытывала, было скорее растерянностью, чем горем. Так и осталась у меня уверенность, что они существуют где-то в параллельной реальности, и не последним доводом было то, что нигде нет их могил. Наличие могил было бы непреложным доказательством их гибели, а так… была надежда.

Я была замужем, недолго, правда. Мой муж был тренером по вольной борьбе – красивым мускулистым молодым человеком с танцующей походкой, избалованным победами, лаврами и поклонницами.

Баська терпеть его не могла и называла приматом. Я обижалась, но не могла не признать, что известная доля истины в словах Баськи была. Мой муж из печатного слова признавал только объявления в газетах и спортивные журналы. После трех лет брака мы спокойно расстались, он даже не претендовал на жилплощадь, хотя Баська предупреждала, что оттяпает половину как пить дать. Правда, с другой стороны, он ушел не на улицу, а к женщине с трехкомнатной квартирой. Мы, можно сказать, остались друзьями, пересекаемся иногда, забегаем в какую-нибудь кафешку – я пью кофе, он – травяной чай.