А пока, продолжала она, я помогаю Алану с отчетами и тому подобным, так что он экономит на услугах секретаря.

Ах, Алану, сказал я.

Выводя эти слова, я представляю себе, будто излагаю свои антидемократические взгляды скептически настроенному читателю, который будет без конца сравнивать их с общеизвестными фактами: согласовываются ли мои размышления о демократии с реальным положением дел в демократической Австралии, в демократических Соединенных Штатах, и так далее? Читателю не следует забывать, что на каждую демократическую Австралию приходится две Белоруссии, или два Чада, или две Республики островов Фиджи, или две Колумбии, которые тоже используют формулу подсчета избирательных бюллетеней.

По всем меркам Австралия — это страна продвинутой демократии. Это также страна, где процветают цинизм по отношению к политике и презрение по отношению к политикам. Однако и цинизм, и презрение внедрились в систему вполне безболезненно. Если вы (продолжим спор о демократии) не во всем поддерживаете систему и желаете изменить ее, делайте это в рамках системы: баллотируйтесь на пост члена правительства, подвергайте свою кандидатуру рассмотрению и голосованию ваших сограждан. Демократия не принимает во внимание политику за пределами демократической системы. В этом смысле демократия тоталитарна.

Если во времена, когда каждый объявляет себя демократом до мозга костей, у вас имеются разногласия с демократией, вы рискуете потерять связь с реальностью. Для восстановления связи с реальностью вы должны постоянно напоминать себе о том, каково это — столкнуться с государством (не важно, демократическим или каким-либо другим) в лице госчиновника. После чего задавать себе вопрос: кто кому служит? кто слуга, а кто господин?

Я с Аланом живу, пояснила она. И взглянула на меня. Взгляд ее не говорил: Да, я фактически замужняя женщина, так что, если вы вынашиваете некие планы, они будут расцениваться как тайное прелюбодеяние, со всеми вытекающими; ничего подобного, напротив, взгляд ее говорил: Кажется, вы считаете меня большим ребенком, так вот, не пора ли обратить ваше внимание на тот факт, что я далеко не ребенок?

Мне тоже нужен секретарь, сказал я, беря быка за рога.

Да? сказала она.

Обычные члены общества звонят на радио-ток-шоу, чтобы поделиться следующими своими соображениями: хотя они и признают, что пытки вообще-то скверная штука, иногда они, пытки, всё же необходимы. Отдельные граждане даже выдвигают предположение, что творить зло допустимо во имя добра. В целом они презирают убежденных противников пыток — такие люди, говорят они, витают в облаках и понятия не имеют о реальном мире.

Макиавелли утверждает следующее: если вы как правитель полагаете, будто каждое ваше действие должно рассматриваться с точки зрения морали, вас неминуемо низложит тот, кто не подвергает свои поступки подобным проверкам. Чтобы удержать власть, необходимо не только постичь искусство обмана и вероломства, но и быть готовым при необходимости это искусство применить.

Руководящим принципом Макиавелли является необходимость, necessita. С домакиавеллиевской точки зрения, верховным законом считался закон морали. Если случалось так, что закон морали попирался, событие это расценивалось как злосчастье; впрочем, в конце концов, правители всего лишь люди. С новой, макиавеллиевской точки зрения, нарушение закона морали оправданно, если необходимо.

Так в современной политической культуре появился дуализм, выражающийся в том, что культура эта одновременно поддерживает абсолютную и относительную систему ценностей. Современное государство обращается к морали, религии и естественным законам как к идеологической основе собственного существования. В то же время государство готово попрать мораль, или религию, или естественные законы, или всё сразу, в интересах самосохранения.

Да, сказал я, видите ли, я по профессии писатель, сроки поджимают, вследствие чего мне нужен секретарь, который бы напечатал мою рукопись, и, может быть, заодно ее и отредактировал — короче, привел бы к общему знаменателю.

Вид у нее был озадаченный.

Я имею в виду, привел бы мои записи в порядок, разложил всё по полочкам, объяснил я.

Обратитесь в бюро, сказала она. Например, в бюро на Кинг-стрит — туда Аланова компания обращается, когда работа срочная.

Макиавелли не отрицает безусловности требований, налагаемых на нас моралью. В то же время он утверждает, что в интересах государства правитель «часто вынужден [necessitate| действовать вопреки принципам лояльности, милосердия, гуманности, а также религии»[4].

У разновидности людей, характеризующейся звонками на радио-ток-шоу и заявлениями в пользу пыток применительно к заключенным, тоже двойные стандарты: отнюдь не отрицая безусловных требований христианской этики (возлюби ближнего своего как самого себя), такие люди утверждают, что властям — армии, тайной полиции — следует развязать руки, дабы власти могли делать всё, что сочтут необходимым для защиты народа от врагов государства.

В подобных случаях типичная реакция либеральных интеллектуалов — ухватиться за явное противоречие: как нечто в одно и то же время может быть дурно и хорошо, или, по крайней мере, дурно и приемлемо? Либеральные интеллектуалы не видят одного: так называемое противоречие выражает квинтэссенцию макиавеллизма — а следовательно, современности, — хорошо усвоенную обывателем. Миром правит необходимость, а не какой-то абстрактный моральный кодекс, говорит обыватель. Приходится делать то, что необходимо.

Если вы хотите возразить обывателю, не стоит ссылаться на принципы морали; тем более не стоит заявлять, будто люди должны жить так, чтобы между их словами и поступками не возникало противоречий. Жизнь обычного человека полна противоречий; обычные люди научились к ним приспосабливаться. В данном случае лучше оспорить метафизический, надэмпирический статус necessita и показать ложность этого понятия.

Не хочу я обращаться в бюро, сказал я. Мне нужен человек, который брал бы рукопись по частям и быстро возвращал на дисках. Этот человек также должен обладать чутьем, или интуицией — без интуиции в нашем деле никуда. Может, вас это заинтересует — ведь мы с вами почти соседи, вдобавок вы сейчас, по вашему выражению, в подвешенном состоянии? Я заплачу, сказал я, и назвал почасовую ставку, способную удержать от скоропалительного «нет» даже бывшую королеву гостиничного бизнеса. Потому что работа срочная, сказал я. Потому что сроки очень поджимают.

Австралийский парламент готовится ввести антитеррористическое законодательство, на неопределенный срок отменяющее целый ряд гражданских свобод. Для характеристики реакции правительств Соединенных Штатов, Великобритании и вот теперь Австралии на террористические атаки правильнее всего использовать слово «истерическая». Слово не плохое, не лишенное образности, однако сути явления оно не объясняет. Почему наши правители — в большинстве своем флегматичные люди — неожиданно демонстрируют истерию в ответ на булавочные уколы терроризма, в то время как десятилетиями они преспокойно занимались своими делами, отлично зная, что в глубоком бункере где-то на Урале враг, держа палец на кнопке, только и ждет провокации, чтобы стереть с лица Земли их города?

Одно из объяснений заключается в следующем: новый враг иррационален. Старые советские враги были вероломны и даже дьявольски коварны, однако они не были иррациональны. Они играли в ядерную дипломатию, словно в шахматы: в их арсенале имелся так называемый ядерный ход, но решение сделать этот ход в конечном счете было бы рациональным (подход к принятию решений, основанный на теории вероятности, считается сверхрациональным, хотя самой своей природой предполагает риск и волю случая), что характерно для решений, принимаемых на Западе. Таким образом, обе стороны играли по одним и тем же правилам.