Анна Львовна сидела в отдалении под пыльной пальмой, острые листья которой мертвенно шуршали при каждом ее движении. На соседний стул она положила блокнот, чтобы сохранить это место до прихода Стамова. Ей хотелось поговорить с ним, а это легче всего было сделать на совещании, где волей-неволей придется сидеть долго.

Сергей вошел, пробрался между рядами стульев, сказал что-то Григорию Романовичу. Тот просиял и заговорил вполголоса, быстро и оживленно. Пока они говорили, Анна Львовна смотрела в сторону. «Сейчас сядет рядом», — думала она. Сергей постоял у стола, оглядывая собравшихся, потом тихо подошел и сел на свободное место рядом с ней.

Она взглянула на него украдкой и нашла, что лицо его изменилось не так значительно, как показалось ей при первой встрече. Осмелев, она склонилась к нему и весело, горячо шепнула:

— Вот мы и встретились, Большой Сережка!

— Да, признаться, я не ожидал, — ответил он, улыбаясь. — Сколько воды утекло! А я замечаю, ты все разглядываешь меня. Разве я переменился?

— Ты возмужал. Очень повзрослел и возмужал. А про меня что скажешь?

— Ты тоже...

— Что — я тоже? — засмеялась Анна Львовна. — Нет, милый, это только юноши мужают, а девушки стареют и вянут. Ты это хотел сказать?

— Нет, не то... — Сергей смутился и помолчал. — У тебя лицо ясное, — сказал он с запинкой, — видно, ты живешь хорошо.

— Вздор, говорю тебе, я постарела. А разве ты жил плохо?

— Нет, не плохо, совсем нет. Конечно, всякие неприятности бывают на производстве. Вот сегодня на острове...

— Не надо говорить о делах, — перебила Анна Львовна. — Давай лучше вспоминать. Наша площадка возле Каштанного бугра за ручьем... Как ручей-то обмелел!

— Он каждую осень мелеет. А болото мы осушили. Ты видела?

— Да-да, это место не узнать. А все-таки я, когда попала туда, сразу вспомнила, как мы заблудились... и ты нес меня на руках. Забыл?

— Я ничего не забыл, — сказал Сергей.

Анна Львовна вспыхнула и испуганно оглянулась — не подслушивает ли кто из соседей. По другую сторону от нее сидела заведующая лабораторией: немолодая, одутловато-желтая, с чинным обиженным лицом. Ее вздернутый подбородок, ядовитые ямочки на щеках и неподвижный взгляд, казалось, говорили: «Вы мне мешаете и, кажется, не способны этого понять, но тем хуже для вас». Сергей говорил вполголоса, но все же слишком громко. Лицо его было взволнованно. Анна Львовна подумала, что надо переменить разговор, но вместо этого вдруг сказала:

— Я все ждала, что ты напишешь. Отчего не писал?

— Да зачем же было писать! — ответил Сергей. — Ведь это все только выглядело просто, а на самом деле...

Он сидел, слегка сгорбившись, крепко зажав руки между колен. От его тужурки пахло кожей, смазочным маслом и потом. Анна Львовна смотрела на его открытую кирпично-красную шею, на подбородок, отливающий синью, на жесткую прядь волос, падавшую из-под фуражки, и ею вдруг овладело сумасбродное желание обнять Сергея за шею, как она часто делала в институте. Лаборантка привстала, прошумев платьем, и метнула в ее сторону короткий, осуждающий взгляд.

«Черт с ней, — подумала Анна Львовна. — Я же ничего такого не говорю. Это все он, Сергей».

— А что же было на самом деле?

Сергей повел плечами, как бы сбрасывая с них тяжесть, и медленно огляделся.

— Давай послушаем, что люди говорят, — сказал он грубо. — Для того и пришли.

Вокруг них все чему-то смеялись и переглядывались. Емчинов постучал карандашом по столу.

— К порядку, товарищи, к порядку, — говорил он, хмурясь и пряча улыбку. — Товарищ Петин оговорился.

Объясняя способ приготовления соли, Петин сказал:

— Это же так просто, а вы говорите - завод! Тут же проще пареной репы!

Это и вызвало смех среди слушателей. Мастер Шеин покрутил головой и усмехнулся:

— Проще пареной репы, верно!

Анна Львовна притихла и отодвинулась от Сергея. Ей было весело и стыдно. «Что такое он сказал?» - думала она, притворяясь непонимающей. Ее веселило и пугало то, что она, не сказав и не сделав ничего плохого, вдруг оказалась в положении человека, вынужденного скрывать что-то. С опаской поглядывала она на лаборантку. Та все вертелась, скрипела стулом и вздыхала. Видно, ей не терпелось поговорить. Она покраснела, подняла руку с пятнами от кислот и обручальным кольцом на пухлом пальце и умоляюще воскликнула:

— Позвольте, позвольте! Алексей Павлович провел весьма ценную работу, — запищала она голосом, дрожащим от волнения и амбиции, — мы все ему признательны, как же! Но вы, Алексей Павлович, верно, забыли о зиме. Во время морозов нефть становится вязкой, не правда ли?

— По морозу нефть вязкая, правда, — заметил Шеин, — как бы не подкачала твоя соль, Алексей.

— Я думал об этом, — ответил Алеша, прикладывая ладонь к пылающему уху. — Конечно, риск есть. Чтобы не подвергать опасности амбары, надо держать пар во время морозов.

— Это мы обеспечим, — сказал Емчинов, — морозы у нас короткие. Так не подкачает соль, Алеша? — ласково обратился он к Петину. — Я вот тоже думаю, не подкачает. Ну, кажется, все ясно, товарищи. Хорошее дело — не конфета, его не обсасывать, а продвигать надо.

Инженеры лениво потягивались, доставая папиросы. Пора кончать. Анна Львовна раскрыла сумку. В круглой рамке зеркала увидела она свое разгоряченное, виноватое лицо с блестящими, испуганными глазами. Нахмурилась, закрыла сумку и встала.

— Постойте, — сказал Сергей Николаевич, — давайте точнее насчет морозов, чтобы потом не хвататься за голову, если что случится...

— Как бы чего не вышло! — насмешливо подхватил Емчинов. — Это, надо думать, неприятности на острове сделали тебя осторожным. Брось, Сергунь!

— ...И не опорочить аварией хорошее дело, — упрямо договорил Стамов. — Надо инструктировать котельную на случай мороза.

Инженер Дятенко, до тех пор безучастно молчавший, вдруг оживился и сказал:

— Надо испытать соль на морозе. Это будет вполне научно. Вот... можно достать искусственный лед и попробовать.

Вокруг смеялись. Все знали, что с самой весны на промыслах не было искусственного льда. Дятенко умолк и обиженно махнул рукой.

— Загнул, брат, загнул, — смеялся Григорий Романович, трясясь всем телом и качая головой. — Позаботимся и насчет пара, позаботимся, — сказал он, вытирая выступившие на глазах слезы. — Милый, да разве я против? Только делайте, не тяните, ради бога!

Вечером в промысловых банях бывало людно. Пахло плесенью, мылом и отсыревшими камнями. В горячем тумане брызгались и визжали дети.

Анна Львовна пришла поздно, и надо было ждать, пока освободится шайка. Она рассматривала свои руки с темными браслетами от въевшейся пыли на запястьях. Мелкая цементная пыль как-то особенно прочно оседала на коже и не создавала впечатления грязи, а покрывала тело ровным смуглым налетом.

Сквозь густой пар фигуры моющихся напоминали привидения. Одно из таких привидений, высокое и дородное, склонилось над другим, маленьким и вертлявым.

— Не садись на пол! Ох, будет тебе выволочка! Не брызгай!

Ребенок взвизгивал, смеялся, и со стороны было похоже, что играют они в какую-то веселую, незамысловатую игру.

Получив шайку, Анна Львовна быстро намылилась и села на скамью. Ей нравилось сидеть так, неподвижно, скрестив ноги, чувствовать, как лопаются, щекоча тело, мыльные пузырьки, и наблюдать их перламутровое мерцание.

Она еще не вполне освоилась с новым для нее состоянием человека, у которого есть что скрывать, и чувствовала себя спокойнее в этом звонком горячем тумане, где никто не мог разглядеть ее лица. Она припоминала свой разговор с Сергеем и говорила себе, что в этом разговоре не было ничего плохого. В институте она привыкла к приставаниям студентов, а потом, выйдя замуж, так же спокойно переносила ухаживания мастеров и инженеров.

Скупые слова Сергея, его волнение, злая и трудная нежность, разорвавшая неподвижность его лица, — все это совсем не походило на обычное ухаживание. Сергей не искал сближения, а избегал его. А она?.. Она испытала ответное волнение, которое не могла скрыть...