– Чего уставилась?
Это Артур на Таньку орёт.
– Интересно, да?
– А это… это кто там?
– А то сама не знаешь.
Танька не знает. Таньке страшно.
– Мы своё взяли, теперь он своё возьмёт…
Танька бежит за Артуром, только бы не обернуться, только бы не видеть то, непонятное, а то сейчас как поднимет окровавленную морду, как кинется за Танькой…
Вот теперь Танька заживёт.
Вот теперь. Когда у неё айфон есть, новее некуда, ни у кого нет, у Таньки есть, Танька ещё кулончик себе золотой прикупила, хоть человеком себя почувствовала. Ну и ещё много чего, толком не разобрала даже, ну это дома разберёт. Только надо, чтобы мамка-папка не видели, а то начнут приставать, откуда деньги, откуда… блин, от верблюда…
Совсем уже собралась домой Танька, тут Артур выходит, бледный какой-то, сам не свой, что за чёрт…
– Танюш… там это…
– Чего?
– Он тебя… видеть хочет.
– Кто он?
Артур фыркает.
– А то сама не знаешь…
Танька так и похолодела. Сам. Боязно так. Уж к директору в школе ходила, не так страшно было, а тут…
Идёт Танька. К двери, за которую никому заходить не велено.
– Ты чё? Так пошла, что ли?
– А чё?
– А то. В его времена, знаешь, девки так не ходили, в сороковых годах, ты уж не пугай старичка… Юбка до библейского места, блин, сиськи еле прикрыты… Чего ты там накупила, платье какое-нибудь надень, бусы там…
Боязно Таньке. В маленьком чёрном платье уже и не Танькой себя чувствует, а не пойми кем. И входит за Артуром в комнату с приспущенными шторами, оглядывается испуганно, вот-вот появится что-нибудь из тёмного угла…
Точно. Появляется. Вот он. Не как на фотках во всяких там учебниках, и не как ночью показался из темноты, а какой-то другой. Истлевший скелет, еле сохранивший человеческие черты. Пахнет от него так… вот так пахло, когда крыса под ванной сдохла, ещё три дня не могли найти, откуда воняет. И палёным чем-то подванивает. Ну да, где-то Танька слышала, тело его на костре сожгли.
И Артур потихоньку делает знаки, мол, терпи да помалкивай, нравится не нравится, спи, моя красавица. И этот Таньке руку целует, галантно так. Таньке никто ещё никогда руку не целовал. И говорит что-то. Хрипло так, невнятно, ну ещё бы он внятно говорил, горло у него уже сгнило всё, и на костре обуглилось.
Танька ничего не понимает, у Таньки выше двойки с минусом по немецкому и не было никогда. И Артур опять знаки делает, дескать, что там вообще понимать, киваешь и улыбаешься, и хорош… Главное, не стошниться за чайным столиком от трупного запаха.
Вот рассказать кому, с кем Танька за одним столом сидела, чай пила, не поверят. Девки все подохнут от зависти, так им и надо, Лариске особенно. Да и не расскажешь, а то потом то же самое в дурке рассказывать будешь…
…отморозки забрали ордена и подожгли дом ветерана…
Димка читает. Перечитывает. Сжимает кулаки. Что-то происходит в городке, что-то доселе невиданное. Будто какая-то тьма вырвалась на волю. И представляет себе Димка, как полицейские в очередной раз разводят руками, ну, мы, конечно, преступников поищем… но только вряд ли что-то найдём…
Хочется поговорить с кем-то, что в городе творится. С Танькой… Да что с Танькой, с Танькой как про серьёзное что-нибудь заговоришь, у неё глаза делаются стеклянные-стеклянные, как бусины, хоть сейчас на нитку нанизывай.
Да и что он теперь Таньке скажет, как он Таньке в глаза смотреть будет. А уж деду её и подавно. Верно дед говорил, и не денег жалко, а памяти жалко…
Что-то происходит в городке. Как будто тёмное что-то вырвалось откуда-то из темноты. Долго таилось, долго ждало своего часа, и вот, выбралось потихонечку, под шумок, в лихие годы, когда людям было ни до кого и ни до чего, и ни до самих себя. Знать бы ещё, где это тёмное прячется, что оно уже и стариков не боится, и крадётся в дома, где ордена…
Так Димка думает.
Идёт через дохленький лесок, зря пошёл, тут и днём ходить как-то нехорошо, а ночью так и вовсе не по себе делается. Шепотки, шепоточки, шепоточечки, шорохи какие-то по кустам, по кустам. Сейчас вылезет какая-нибудь косматая харя, м-мил чел-лек, сто р-рублей не будет…
Нет, тут другое. Запашок смерти. Запашок чего-то отжившего, истлевшего. Какие-то тени за деревьями, недобрые тени, темнее самой ночи.
Спешит Димка.
Надо что-то делать.
Только сначала выбраться отсюда. И скорее.
Тени обступают, вот уже видны истлевшие скелеты в солдатской форме, скалят тёмные черепа. И нужно бежать, и не бежится, ноги будто приросли к земле, шар земной качается под ногами…
– Чего? Чай, небо с овчинку показалось? – хрипло спрашивает скелет.
– Ага-а…
– А не боись… чего дрожишь, озяб?
– Есть маленько.
– Так посиди, погрейся у костерка, ночь-то холодная… Что у вас за одёжа, на рыбьем меху, срам один…
Земля качается у Димки под ногами.
– А… вы кто?
– Меня Андреем зовут, – к Димке тянется истлевшая рука, – это вон Лешка, вон Илья…
Димка смотрит на истлевшую пилотку со звездой. Начинает догадываться. Нет. Быть не может. Немыслимо.
– Задумался, сам не понял, как на могилку набрёл?
– А-а… из-звините. Правда, задумался.
– Да уж извиним… мы уж любим, когда к нам народ хаживает… Старичок тут один ходил, Матвей Иваныч, сейчас запропал куда-то…
Димка глотает слюну.
– Уб-били… его.
– Кто убил? Война, вроде, уже шестьдесят лет как того…
– Да… отморозки какие-то ордена крадут.
– А-а, этот опять… – кивает Андрей.
– Кто этот?
– А то сам не знаешь… этот и есть… Как ни гоняй, а где-нибудь да и вылезет… Ну что, парни, оружие к бою… ночка сегодня весёлая будет…
Боязно Таньке.
Вот уж, казалось бы, сколько раз на дело ходила, а всё боязно. Нет, в красивых фильмах всё не так бывает, там супергероиня в облегающем костюме врывается в дом, стреляет с обеих рук, охранники какого-нибудь банка в панике разбегаются, героиня добивает главу охраны ногой по шее…
А тут всё не так.
Страшно тут.
А что страшно, сама виновата, сама напросилась, это Артур, идиотище, всё над Танькой посмеивался, малява, малява, вот Танька и кинулась доказывать, что не малява она никакая, в одиночку в дом чужой заберётся, ордена вынесет…
А сейчас боязно.
Какая там Лара Крофт…
Забирается Танька на подоконник, теперь, главное, вниз спрыгнуть потихонечку, мешок с орденами к себе прижимает…
– Тебе чего, девочка?
Оборачивается Танька, смотрит на хозяина с хозяйкой, муж и жена, одна сатана, проснулись-таки, черти…
Прыгает Танька, падает оземь, больно так, ордена-медали по траве рассыпаются…
– Девочка!
И некогда подбирать, ничего некогда, чиркает Танька спичкой, бросает в солому, политую бензином.
Ревёт пламя. Бежит Танька к забору, теперь бы ещё через забор перелезть, вот что сложно ещё…
Тёмные тени появляются из темноты ночи, радостно ёкает сердце, вот и Артур на подмогу… Нет, не Артур, истлевшие скелеты в истлевших пилотках с красными звёздами, бросаются к дому, сбивают ревущее пламя. Из темноты вываливается ещё кто-то, замирает возле Таньки.
– Танька? Ты?
Танька узнаёт голос, сама не поняла, как узнала, сквозь грохот бьющегося сердца, сквозь рёв пламени, которое уже сбивали парни там, там…
– Тань… ты чего?
Димка идёт к ней, не понимает, не верит, как Танька, почему Танька, откуда Танька, вот так, здесь…
– Ты чего?
Танька и сама не понимает, она чего. а чем она хуже, у всех в классе шмотки как шмотки, у Таньки оторви и брось, придёт в школу в юбчонке задрипанной, и Лариска, дура, хохочет, бомжа пришла…
А дедам на хрена ордена эти…
Танька бежит – через палисадник, через невысокий забор, и дальше, к шоссе, пока не поймали, не наподдали, вон там уже синие мигалки мигают, ой-ой-ой, лови-лови-лови…
