– Ну, расскажи нам, Ёшихиро, как погиб мой брат, – бросает первый камень Ёшитойо.

Озвучиваю версию Ясино. Особенно выделяю для своих самураев странности с местом охоты и поводом. Мой новый начальник охраны и капитан мечников Тибы мрачнеют. Какие-то выводы они для себя, очевидно, уже сделали. Дядя ходит с козырей:

– На завтра я созываю телёчёдикай, совет старейшин клана Сатоми. Предателям и трусам не место в наших рядах.

Ёшитойо залпом пьет сакэ и с вызовом смотрит на меня и Ясино. Тот судорожно сжимает рукояти мечей. Разговор идет на повышенных тонах.

Испуганные слуги еще раз меняют кушанья и бутылки с алкоголем. Молча, уже без тостов, пьем сакэ.

– На кого это вы намекаете, дядя? – смотрю прямо в глаза самураю.

А у самого, честно сказать, душа в пятки ушла. Но отступать некуда, позади Москва – то есть вассалы, сын, Тотоми… Только о ней подумал – как вот она, легка на помине. Заходит в зал, вся принаряженная, в розовом кимоно, улыбается, кланяется. Приветствует Ёшитойо, интересуется, как себя чувствует его жена Комари-сан. Тот что-то бурчит в ответ, явно раздосадованный.

Оказывается, брат отца женат. Надо было не сакэ хлестать вчера, а изучить личные дела всех важных фигурантов. Кладу в рот еще один кусочек жира и поднимаю тост за клан Сатоми. Пьем. Теперь за женщин. Пьем. Хайра уже готов, взгляд стеклянный, вот-вот упадет. Самураи с обеих сторон тоже поднабрались, но еще держатся. Остаемся мы с дядей. Либо он, либо я. Из этого зала выйдет только один. Второго вынесут. И зачем только Тотоми пришла? Надо ее как-то вежливо отослать. Тут может быть небезопасно.

Ёшитойо начинает потихоньку краснеть, а я в уме пытаюсь высчитать его норму. Предположим, в нем сто кило. За единицу измерения примем десять миллилитров (восемь граммов) чистого спирта, что равно небольшому бокалу (125 мл) вина, банке (около 300 мл) пива или рюмке водки. Пьем мы не вино и не пиво, а сакэ. В нем, насколько я помню, спирта примерно пятнадцать процентов. Выпили мы каждый уже по пол-литра. Получается около семидесяти пяти миллилитров чистого спирта. Так, а теперь переведем все в промилле. Я напряг память. В сотне граммов водки содержится примерно пять – шесть десятых промилле. Когда в России разрешили выпивать за рулем, норма была не больше трех десятых промилле. Свыше трех десятых и до двух промилле – это легкая степень опьянения, средняя – от двух до трех, тяжелая – от трех до четырех, и наконец алкогольная кома – свыше четырех промилле. До комы мне его не допоить, он килограммов на тридцать тяжелее, а вот в среднюю категорию перевести вполне можно. Для этого надо выпить минимум еще два раза по столько же. Мне это будет не так страшно, так как я съел жиру, а он мешает впитываться алкоголю в кровь.

Ну, что? Погнали дальше? Погнали. За самого Ёшитойо выпить надо? Обязательно. За жену? Непременно. И пошло-поехало. За урожай, за здоровье, и опять за императора. Черт, это уже мы по кругу идем. Брат сомлел окончательно и спит сидя. Верные самураи качаются из стороны в сторону. Дядя раскраснелся так, что прикурить можно, – громко хохочет своим шуткам, стучит ладонями по татами. Расстегнул доспехи, стянул с себя панцирь, набедренники и наручи. Достал из рукава веер, обмахивается. И тут все и произошло.

Тотоми, налив дяде новую порцию, повернулась к нему спиной, собираясь спуститься с помоста. При этом наклонилась немного вперед. И тут же получила шлепок веером по попке. Вкупе с похабной шуткой. Может, в другой ситуации все можно было бы спустить на тормозах и ограничиться традиционным мордобитием, что, в общем-то, сомнительно – все железом обвешаны. Но не в этот раз. Я тут же подскочил на ноги и с криком:

– Ксоо! – плеснул в лицо Ёшитойо недопитое сакэ.

Дядя ожидаемо взревел, грузно поднялся на ноги и выхватил меч. Все, дело сделано. На дяде тут же повисли его самураи, крича, что он, конечно, нарушил ва – гармонию этого дома, но они просят их простить. Сакэ и все такое… Только вот сам Ёшитойо извиняться не собирался – одним легким движением он сбросил с себя бойцов и кинулся на меня. Я тоже вытащил меч и закрыл собой Тотоми, которая благоразумно бросилась вон из комнаты.

Рядом со мной встали, пошатываясь, Цурумаки и Ясино. Услышав наши крики, в комнату ворвалась охрана. Однако в бой двух родственников вмешиваться никто не решился.

Первые несколько ударов дяди чуть не поставили крест на моей карьере дайме. Сила у него была чудовищная, и если бы не алкоголь в крови, то никакие унаследованные навыки мне бы не помогли. Слишком разные весовые категории. Двигался Ёшитойо быстро, бил резко и сильно, вот только координация движений страдала. То запнется, то промажет. Я же старался не ставить жестких блоков, а ограничиваться обкаткой выпадов, проваливая его вперед и вправо. На одном из выпадов удалось защитный отбив перевести в финт и резануть по правой ноге дяди. Полилась кровь.

Тут очнулся спавший Хайра и попытался броситься нас разнимать. Но его перехватил Танэда. Все это я видел краем глаза, полностью сосредоточившись на уклонах, скрутках тела. Хороший фехтовальщик до половины силы поражающих ударов гасит за счет движений корпуса. Особенно если его противник очень физически развит. Меч у дяди был замечательной ковки, но и клинок айна не хуже.

И вот она, развязка. Дядя делает мощный засечный удар справа с подшагом, но раненая нога не дает сделать ему правильное движение, и Ёшитойо напарывается на мой встречный выпад. Я с противным хрустом вскрываю грудину дяди как консервную банку. Среди развороченных ребер видно бьющееся сердце. Бьется, правда, оно недолго, и через минуту Ёшитойо Сатоми умирает.

К этому времени зал под завязку забит вооруженными солдатами. Самураи из свиты дяди окружены и разоружены.

Я устало опускаюсь на пол. Чувствую, что вот-вот меня вырвет выпитым сакэ. Вот будет позор. На передний план проталкивается генерал и берет инициативу в свои руки. Тело дяди уносят в замковых ледник, все лишние люди покидают зал, Хиро лично берет письменные показания со свидетелей. Очень предусмотрительно. В комнату вбегает Тотоми. Бледная, но зато с мечом. Меч-то у нее откуда?

– Я вас очень прошу остановить эту варварскую казнь! – Филипп Родригес указывает рукой на шеренгу самураев, приготовившихся совершить сэппуку.

Десять дядиных военачальников и охранников расположились на специальных белых татами во дворе замка. За каждым из них стоит мечник, готовый отрубить голову, после того как сидящий на коленях мужчина вскроет свой живот. И почему Ёшитойо был настолько уверен в себе, что приехал в Тибу, взяв с собой лишь самых близких друзей и соратников? Явись он сюда во главе своего тайдана – тысячи, – неизвестно как обернулось бы дело. Дядины войска подойдут лишь завтра, и Хиро заверил меня, что проблем не будет. Все, кто мог бы поднять бунт и захватить власть, – вот они, на плацу.

– Не буду.

– Почему? Посадите их в тюрьму, вышлите за пределы княжества… Я не понимаю, в чем их вина? В том, что они верно служили вашему дяде? В чем их преступление?!

– Вы в Японии не так давно и еще не понимаете нашей специфики, – ага, так и сказал: «нашей». Потихоньку вживаюсь в местные реалии.

– Двадцать миллионов человек живут на четырех небольших, по европейским меркам, островах. Белковой пищи мало, выращивание риса – весьма рисковое занятие. Ловля рыбы также не гарантирует стабильного питания, да и запасать морских гадов трудно. Свободной земли нет. Крупного животноводства нет. Пара засушливых лет – и крестьяне начинают убивать новорожденных, отвозить пожилых родителей в горы. Поймите, самоубийство – это способ саморегуляции общества. Важный и нужный ритуал. Представьте, что вам в Португалии запретят корриду.

– Да как можно сравнивать убийство быка и человека?! – Глаза иезуита просто мечут молнии.