И вспомнила, что говорил дед: каждая руна чему-то учит. Урок наутиз — понять, что нужно именно тебе, и либо добиваться желаемого, либо смириться с тем, что имеешь. Горькая пилюля, но по-настоящему целебная. Осталось решить, смириться ли со своей судьбой или очертя голову ринуться в бушующие воды неизвестности…

Должно быть, моя улыбка вышла печальной. Глупо мечтать о чем-то несбыточном, а еще глупее беситься из-за того, чего не можешь изменить. Кажется, последние слова я невольно произнесла вслух: мальчишка прикусил губу, но не сдержался.

— Если не мечтать о чудесах, они никогда не произойдут! — выпалил он, вздернув упрямый подбородок, и лихо остановился у дома доктора Торольва.

— Они и так не произойдут, — я пожала плечами и делано безразлично отвернулась. — Лучше не ждать и не надеяться. Обманываться бывает невыразимо больно…

А на губах — соленая горечь эвкалипта. Или слез?

Петтер несмело коснулся моего плеча, разорвав цепь полынно-горьких воспоминаний. Прозрачный голубовато-фиолетовый аромат ладана — веры — словно подсвечивал его лицо.

Я на мгновение опустила веки, пряча сожаление. Как мне временами недоставало той юной убежденности! Жизненный опыт стер эту наивную веру, как горничная стирает пыль. Взмах, другой, и осколки надежд бесполезными пылинками разлетаются вокруг…

Хватит уже тосковать о несбывшемся.

— Разве можно жить, не надеясь ни на что? — голос Петтера был тих.

— Можно! И прошу вас, Петтер, — мой голос звучал холодно и звонко, будто сталь на морозе, — не нужно душеспасительных бесед!

В его темных глазах, как в океане, забурлили волны чувств: гнев, обида, разочарование.

— Как прикажете, госпожа Мирра! — ломкий юношеский басок, поначалу деланно-безразличный, на моем имени дал петуха. Петтер выскочил из авто и распахнул дверцу с моей стороны. Он старательно отводил взгляд. И запах — обжигающая горечь розмарина, напоминающая звон рвущихся гитарных струн.

Пожалуй, я пересолила. Примирительно улыбнулась, глядя на прямого, как меч, юношу в чуть великоватой для него шинели. Интендант заменил обмундирование Петтера, но оно все равно было далеко от идеала.

— Не обижайтесь, Петтер, но так будет лучше. — И мягко попросила: — Подождите меня здесь, думаю, я быстро управлюсь.

— Слушаюсь! — сухо отозвался Петтер.

Я поморщилась — сущий мальчишка! — и направилась к дому…

У доктора Торольва меня встретили в буквальном смысле с распростертыми объятиями.

— Госпожа Мирра, как же я рад вас видеть! Да-да, рад, очень рад! — воскликнул доктор, разводя руки, словно надумал обнять меня по-родственному. И пахло от него соответственно: брызжущим радостью апельсином и щекотной горечью корицы. Как будто нить янтаря всех оттенков, от ярко-оранжевого до почти каштанового.

— Я тоже очень рада! — заверила я искренне. — Простите, доктор, я пришла по делу и у меня совсем мало времени.

— Да я уж не сомневался, что не просто так вы старика навестить решили, да-да, не сомневался! — ворчливо заметил он, качая яйцеобразной лысой головой. — Да вы присаживайтесь, присаживайтесь! И рассказывайте, что у вас стряслось.

— Благодарю! — Я поставила на стол перед доктором Торольвом склянку с остатками какао. Он поднял на меня вопросительный взгляд, и я пояснила: — Мне нужно выяснить, имеется ли в этом напитке атропин.

— Атропин?! — удивился он. Осторожно открыл пробку и со всеми подобающими предосторожностями понюхал жидкость. До меня доносился насыщенный аромат специй: корица, мускатный орех, гвоздика… — Хм, какао? Да-да, какао! Но откуда в нем взяться атропину?

— Именно это меня интересует, — несколько покривила душой я. — Но для начала нужно подтвердить официально, есть ли он там вообще.

— А, вот оно что, вот оно что! — покивал доктор. Потом, внимательно прищурившись, посмотрел на меня и поинтересовался хитро: — А доктор Ильин что же, не мог проверить? Зачем вы пришли к старику, да-да, к старику?

— Доктор Ильин… — произнесла я, чувствуя, как само это имя горчит на языке, словно ивовая кора. Подумала и призналась честно: — Видите ли, он меня не одобряет. К тому же доктора Ильина я совсем не знаю, а в вашем профессионализме уверена. Простите, если потревожила!

Доктор расцвел:

— Ну что вы, что вы! Я всегда рад. Да-да, всегда рад! Подождите немножко, буквально пол часика, да-да, всего пол часика. А я пока все выясню!

И, суетливо собрав баночку, очки и еще какие-то мелочи, он буквально бросился в соседнюю комнату (где, как мне было известно, находилась лаборатория).

Расторопный слуга принес журналы, полный кофейник и хрустящее миндальное печенье. Аппетита у меня не было, как желания рассматривать модные платья. Я прикрыла глаза и старалась думать о чем-нибудь приятном — о штормовом море, о старой беседке, увитой виноградом, о сыне… Однако мысли упрямо сворачивали к недавнему разговору с Петтером. Я запоздало подбирала аргументы и хлесткие фразы, стараясь избавиться от смутного ощущения неправильности.

— Вот и я, да-да, вот и я! — вывел меня из раздумий голос почтенного доктора. — А вы, вижу, задремали?

— Простите, я немного устала, — повинилась я, с трудом поднимая веки, под которые словно сыпанули горсть песка. Лицо доктора казалось озадаченным. — Внимательно вас слушаю!..

Из дома я вышла в полной растерянности. С одной стороны, догадки мои подтвердились, а с другой… Решительно непонятно, что же в таком случае произошло!

Мальчишка ждал меня, настежь распахнув окна в машине, как будто ему не хватало воздуха.

— Петтер, будьте добры, отвезите меня снова в дом госпожи Бергрид, — попросила я вежливо, усевшись в авто.

— Как прикажете, — подчеркнуто холодно ответствовал он, трогаясь с места.

С минуту я сидела неподвижно, внимая исходящей от него вяжущей горечи дубовой коры, а потом сорвалась:

— Петтер, прекратите вести себя как… как манекен! В конце концов, чего вы от меня хотите?!

— Что вы, госпожа, — голос мальчишки, преисполненный почтительности, бил по нервам, как фальшивый аккорд. — Я всего лишь ординарец вашего мужа, как я могу чего-то от вас хотеть?

— Хорошо, — со вздохом произнесла я, — признаю, что была не права и безосновательно вам нагрубила. Надеюсь, вы довольны?

Он лишь дернул плечом, неотрывно глядя на дорогу. Отчаянно захотелось его стукнуть или хотя бы вслух выругаться. Но к моему лицу давно приросла маска спокойствия.

Пожалуй, уговаривать мальчишку бесполезно — он всерьез обиделся и твердо решил вести себя как образцовый слуга. Лучше сменить тактику.

— Не понимаю, — произнесла я негромко, словно просто размышляя вслух. — Доктор Торольв заверил, что в какао нет никаких следов глазных капель! Следовательно, доктор Ильин неправ в своем авторитетном диагнозе, — каюсь, последние слова я проговорила с нескрываемым удовольствием. — Но тогда неясно, чем отравилась госпожа Бергрид?! И кто ее отравил?

Петтер взглянул на меня искоса, открыл рот… и, закрыв, упрямо сжал губы. Вот вредный мальчишка!

— Разумеется, первым делом в голову приходит муж. — Продолжила я задумчиво, будто не замечая напряженного молчания. — Он значительно моложе жены, очень красив и беден.

— Ну и что? — не выдержал Петтер. — Это же не значит, что он женился по расчету!

— А как иначе? — приподняла брови я. — Молодой привлекательный мужчина, влюбленный в богатую старуху… Никогда не поверю!

Мальчишка неожиданно нажал на тормоз, и меня швырнуло вперед. Вскрикнув, в инстинктивно выставила вперед руки (и пребольно ими ударилась!). Поначалу я решила, что Петтеру пришлось резко затормозить, потому что кто-то выскочил на дорогу. Однако никаких препятствий не обнаружилось.

— Вы с ума сошли?! — воскликнула я, убедившись, что каким-то чудом жива и невредима. — Если хотите покончить с собой, то выберите какой-нибудь другой способ!

Петтер словно не слышал: замер на водительском сиденье, стиснув зубы и подавшись вперед. Отчего-то мне стало жутко, захотелось тихонько выбраться из авто и бежать, куда глаза глядят. «Ты сама его дразнила, сознательно и намеренно!» — напомнила я себе, но ощущение опасности не ослабевало.