Теперь от Исмира больше не пахло ягодным соблазном. Бархатное контральто сандала сменилось звонким альтом лимона.

Отвечать на его вопрос сходу я не стала. Издали скалы как скалы, но кто знает, что там вблизи?

С некоторой опаской подошла к ним, всмотрелась в неровную поверхность… И едва не вскрикнула: трижды повторенная руна альгиз воинственно топорщила свои лучи, похожие на листья осоки.

— Здесь руна альгиз! Защитный знак! — произнесла я, полуобернувшись.

Такие наносят, когда хотят оградить что-то потаенное от чужого любопытства или найти укрытие от опасности. Считается, любая руна действует сильнее, если ее повторить трижды. Три, восемь, девять и двадцать четыре — священные числа Севера.

Дракон не нуждался в лекции о магии. В мгновение ока он оказался рядом со мною и спросил:

— Вы сможете пробраться мимо них?

В его голосе звучало затаенное напряжение, а пахло от него лимоном и горькой полынью — тревожно и сосредоточенно.

Я пожала плечами и двинулась в обход, где виднелся просвет между скалами.

Стоило сделать всего несколько десятков шагов, и взгляду открылся берег моря. Усеянный осколками льда песок, хмурое свинцово-серое море, а на отмели возвышалась статуя. Величественная фигура хель смотрела прямо на меня — яростно, отчаянно, но сквозь гнев будто протаивали отчаяние и мольба. Пришлось тряхнуть головой, освобождаясь от завораживающей власти этого взгляда.

Внизу, у подножия статуи, алели пролитой кровью руны: соуло — солнце, кеназ — факел и дагаз — день.

На подгибающихся ногах я сделала несколько шагов вперед, завороженная нездоровым багровым сиянием знаков. И не удержалась от вскрика, заметив то, что раньше ускользало от взгляда: весь низ фигуры хель был будто оплавлен. Я с замершим сердцем вдруг поняла, что статуя просто таяла! Здесь, в вечных льдах, где лето длится только месяц, но и тогда снег не уступает отвоеванных позиций, и лишь кое-где, в теплых долинах и на прибрежных скалах, пробуждается жизнь.

Это было так нелепо, так неуместно, что я не сразу осознала. Причиной плачевного состояния статуи были руны, огненные руны!

Боги, милосердные мои боги, как вы могли это допустить?!

Для нас, людей, таяние снега — это праздник. Сколько бы мы ни подражали хель, весенний Бельтайн радует сердце куда больше первого снега. Но для хель это — смерть.

— Мирра! Мирра!

Голос дракона, казалось, доносился издалека, как сквозь снежную толщу.

Я вдруг осознала, что стою на коленях у статуи хель и яростно тру лед, пытаясь стереть злосчастные руны. Но ничего не выходило: как зачарованные, они не поддавались моим усилиям, только все ярче светились мерзким багровым светом. Никогда не думала, что знаки огня могут вызывать такое отвращение!

— Мирра! — в голосе Исмира звучала неподдельная тревога. — Мирра, да отзовитесь вы, йотун вас раздери!

От этого нелепого пожелания я расхохоталась — до истерики, обхватив себя руками — отчаянно пытаясь унять смех.

— Что с вами стряслось? Мирра, вы слышите меня?

— Слышу! — отозвалась я, силой давя прорывающийся нервный хохот. Он клокотал в груди, колол горло острыми смешинками. — Здесь… Здесь статуя и руны…

Отчего-то мысли путались, а язык будто позабыл слова. Магия или попросту усталость? Только сейчас я вспомнила, что толком не спала почти двое суток.

«Девять часов сна — залог здоровья! А от бессонницы хороши хмель, лаванда, сандал…» — учила бабушка, капая на мою подушку масло лаванды. Мы, малышня, озоровали и все никак не хотели уняться, хотя давно наступило время укладываться в постель. Разумеется, бабуля никак не могла обойтись без попутной лекции по аромагии.

— Идите ко мне, Мирра! — ворвался в мои сонные размышления требовательный голос Исмира. Мысли громоздились торосами, сталкивались с грохотом. — Немедленно!

— Сейчас…

Не помню, как я выбралась.

— Что вы делали там делали? Неужели вы не соображаете… — набросился на меня дракон, стоило оказаться в пределах его досягаемости.

Недослушав, я покачнулась.

— Холодно, — пожаловалась тихо, вдруг осознав себя в надежных объятиях Исмира.

— Во имя Исы, вы совсем замерзли!

— Очень… наблюдательно! — с усилием отозвалась я, силясь насмешливо улыбнуться. Веки слипались, будто покрытые клейкой смолой, а тело почти не чувствовалось. Мир вокруг плавно кружился, укачивая своевольную дочь…

И умиротворяющее благоухание сандала совсем рядом…

— Не смейте спать! Слышите меня, не смейте! Йотун вас раздери! — ругался дракон, зачем-то торопливо меня раздевая.

— Повторяетесь, — прошептала я с дурацким смешком. В конце концов, мне все это снилось, а во сне можно позволить себе вести себя нелепо…

Сначала я даже не почувствовала, что делал Исмир. Этот бессовестный дракон стянул с меня почти всю одежду и прижал меня к себе, гладя спину, плечи, руки, лицо, шепча что-то непонятное…

Странно, но становилось все теплее и теплее, холод неохотно отступал и в отместку колол руки и ноги тысячами тоненьких иголок.

Говорят, замерзающий человек в конце концов перестает чувствовать мороз и умирает тихо, будто заснув. Значит, и я умираю? Но уже было решительно все равно, лишь бы дальше лежать вот так, нежась в объятиях дракона…

— Что вы делаете? — встрепенулась я, осознав, что отнюдь не сплю, а руки Исмира беззастенчиво скользят по моей спине под тонкой рубашкой. Если учесть, что сам он по-прежнему был в одних штанах, то ситуация складывалась пикантная.

— А вы как думаете? — отозвался он почему-то недовольно. — Разумеется, грею вас!

Мы лежали на собственной одежде, брошенной прямо на лед. Ума не приложу, почему снизу совсем не тянуло холодом. Разумеется, сразу вспомнились многозначительные эвфемизмы из дамских романов о «согревании постели»…

Следует отдать ему должное, дракон вовсе не пытался — пока — воспользоваться ситуацией. Не знаю, радовало меня это или огорчало. С другой стороны, ледник — не лучшее место… Боги, о чем я думаю?!

— Благодарю, я уже вполне согрелась! — произнесла твердо.

Боюсь, еще немного, и голова многоуважаемого полковника Ингольва украсилась бы рогами — надо думать, ледяными. Хотя… об этом стоит поразмыслить! Впрочем, не здесь и не сейчас.

Исмир на мою честь не посягал. Поставил меня на ноги и даже, как заправская камеристка, помог одеться.

Я тихо фыркнула, поймав себя на мысли, что благоверный не зря столь ревностно следил за моей нравственностью — стоило оказаться вдали от него и в обществе привлекательного дракона, как в голову тотчас полезли мысли — даже, пожалуй, мечты — о супружеской измене.

Хотя Ингольву грех жаловаться, учитывая его похождения. И меня нисколько не мучили моральные терзания по поводу «падения».

— Будьте добры, расскажите, что там, за скалами? — жадно поинтересовался объект моих размышлений, явно весьма далекий от романтических поползновений.

Рассказ вышел сбивчивым, но, задав два-три десятка вопросов, Исмир наконец узнал все, что его интересовало.

— Пойдемте! — велел он, решительно шагая к просвету в скалах. Шаг, другой… и прошел мимо!

— Куда вы? Это здесь! — позвала я, останавливаясь перед проходом.

Дракон вернулся, прошипел раздраженно:

— Чтоб их! Я не вижу тут никакого просвета!

Я взглянула под ноги, на отчетливые отпечатки моих следов.

— Разве вы не видите, где я прошла?

— Нет! — отозвался он коротко, встряхнув светлыми волосами. — Попробуйте провести меня за собой.

— Как? — спросила я, разводя руками. — Тут ведь руны!

— Они вряд ли смогут меня задержать. Это отвращающие знаки, а не боевые, — ответил Исмир, выказывая немалые познания в магии.

Мне не оставалось ничего иного, кроме как согласиться.

Взяв за руку дракона, я устремилась в расщелину. Славные у него руки: длинные артистичные пальцы, гладкая и нежная кожа, крепкое пожатие…

Шли осторожно, понемногу, каждый миг чего-то опасаясь. Идти было тяжело, словно сквозь сильную метель, но ничто угрожающее не заступало путь.