Мы с Петтером угрюмо молчали, глядя каждый в свою тарелку, а господин Бранд живописал, как, должно быть, билась в конвульсиях Уннер. И это прямо на пороге нашего дома! От смакования тошнотворных подробностей ком стоял в горле, а жадное любопытство Сольвейг, которая внимательно прислушивалась к рассказу, вызывало омерзение.

Представляю, каково было Петтеру это слушать!

Юноша казался странно повзрослевшим, будто сегодняшний день состарил его лет на пять. Он ел, не поднимая глаз, и боль выдавал только запах — холодная полынная горечь и раскаленный металл.

Наконец я не выдержала: отложила столовые приборы, стремительно поднялась.

— Благодарю, я сыта. Поднимусь к себе, голова болит. Спокойной ночи!

И стремительно вышла…

Ванну этим вечером я принимала дольше обычного. Нард, роза и лаванда сняли боль и навеяли сонливость, но душевного успокоения не принесли. Выбравшись из воды, я накинула халат и прошла в спальню.

И первое, что увидела — Ринд, стоящую на коленях у стены. Не замечая меня, девушка что-то сосредоточенно делала, и я, приблизившись на цыпочках, заглянула ей через плечо. Ринд зачем-то запихивала в розетку клок ваты.

— Что вы делаете?! — удивилась я во весь голос.

Ринд дернулась, вскрикнула, испуганно обернулась…

— Госпожа Мирра! — придушенно выдохнула она. — Ой, простите! Я просто…

— Просто — что? — уточнила я, подняв брови. Неужели девица пыталась навести порчу?

— Я затыкала розетку на ночь, — пискнула Ринд. — Ну, чтоб электричество не вытекло!

Слово «электричество» она произнесла по слогам, с явной опаской и благоговением.

Каюсь, я расхохоталась. Я понимала, что это попросту истерика, но никак не могла остановиться.

Надо думать, Петтер услышал странный шум. Распахнул дверь, ворвался в комнату… И замер, во все глаза глядя на меня, покатывающуюся со смеху.

Впрочем, раздумывал он недолго: быстро набрал стакан воды, похлопал меня по щекам и заставил выпить. Пахло от него так знакомо и приятно, что у меня потеплело на душе.

— Ох, спасибо, Петтер! — с чувством поблагодарила я, немного оклемавшись.

— Что случилось? — встревоженно спросил он, посмотрев на едва не плачущую Ринд.

— Ринд решила заткнуть розетки на ночь, — объяснила я. Смех все еще рвался наружу. — Чтобы электричество не вытекло.

Девушка опустила глаза. Щеки ее заливал бурачный румянец.

— Простите, — придушенно попросила она, и я опомнилась. Совсем застыдила девчонку!

— Ничего страшного, — улыбнулась я.

— Давай, я расскажу тебе об электричестве, — великодушно предложил Петтер, распахивая дверь перед Ринд. — Нечего его бояться!

Она просияла, кивнула, потом бросила на меня опасливый взгляд.

Я кивнула, заставляя себя не выдать… ревности?

Они ушли, а я все сидела, невидяще глядя на пламя камина. По стенам метались тени, за окном завывал ветер… Я грела руки у огня, чувствуя себя бесконечно одинокой.

Ночью я почти не спала. Ни масла, ни книжка, ни даже теплое какао не помогли. Я крутилась со стороны в сторону, чутко прислушиваясь, не раздастся ли в коридоре тяжелая поступь мужа. И только ближе к рассвету забылась тревожным сном…

За завтраком я чувствовала себя совершенно разбитой и вяло ковырялась в омлете. На Петтера я старалась не смотреть.

Господин Бранд довольно апатично (после выпитого вчера у него сильно болела голова) сообщил, что Ингольв дома появится только завтра, так что сегодня Петтер должен отвезти меня к морю, а после на пикник.

Сомневаюсь, что дела заговора требуют дневать и ночевать в казарме. Надо думать, муженек рванул на пару дней к любовнице. Впрочем, я ничего не имела против. Пусть развлекается, только подальше от меня!

Уже на выходе из дома меня вдруг окликнула Сольвейг.

— Госпожа!

— Что вы хотели? — поинтересовалась я, натягивая перчатки.

— Можно вас на минутку, госпожа Мирра? — она неуверенно мяла передник. — Я хочу… обсудить с вами меню!

От домоправительницы в кои-то веки тянуло не уксусом, а цитрусами — их запах тонизирует и пробуждает аппетит, к жизни в том числе. На обычно желтоватых скулах Сольвейг сегодня виднелся слабый румянец.

Хм, а ведь знакомство с господином Льётольвом пошло ей на пользу!

Я усмехнулась (повод явно придуман наспех), однако согласилась:

— Разумеется, Сольвейг! Пойдемте на кухню.

Едва скрывшись с глаз Петтера, Сольвейг огляделась (точь-в-точь шпионка в детективе) и сунула мне листок бумаги.

— Что это? — удивилась я, машинально разглаживая бумажку.

— Не смотрите! — потребовала домоправительница нервно. — Передайте это господину Исмиру.

— Хм, — я послушно сложила листок, но единственную накарябанную на нем фразу успела разглядеть. — Должна предупредить, вряд ли я встречу господина Исмира в ближайшее время.

«Я магу по рассказать про Уннер».

— Ну, передайте, когда увидите! — отмахнулась Сольвейг и едва не в спину вытолкала меня из кухни…

Петтер был на диво немногословен. Он молча подал мне руку, помогая спуститься по обледенелым ступенькам; распахнул дверцу автомобиля; тронул машину с места…

Ингойя осталась позади. Петтер без лишних вопросов рулил в сторону все той же бухты. Видимо, отныне мои променады по берегу будут происходить там.

В памяти всплыли некоторые детали прошлой… кхм, прогулки, и я почувствовала, как щеки мои заливает румянец. Нужно отвлечься, заговорить о чем-то другом! Чтобы не думать и не вспоминать.

— Кажется, инспектор Бернгард подозревает меня, — сказала я наигранно легкомысленно.

Петтер бросил на меня взгляд, усмехнулся и качнул головой.

— Вряд ли, — не согласился он. — Скорее меня.

— Но вас-то почему? — удивилась я. — Уннер ваша невеста… — я запнулась и поправилась с усилием: — Была вашей невестой. Вряд ли она давала вам повод для ревности, а другие мотивы не приходят мне в голову.

Покосившись на меня, Петтер еще сильнее сжал руль.

— Не называйте ее моей невестой. В тот раз… Ну, когда у нас с Уннер было свидание, я сказал, что не женюсь на ней. — Голос юноши звучал устало, но твердо. — Инспектор решил, что я ее… соблазнил и бросил.

— Не женитесь? — не поняла я, туго соображая от недосыпа. — Почему?

Петтер ударил по тормозам так резко, что меня бросило вперед.

— Вы с ума сошли… — начала я, но договорить он мне не дал.

Притянул к себе, крепко поцеловал в губы.

— Петтер, — растерянно произнесла я, когда он наконец позволил мне вдохнуть.

Он слегка улыбнулся, и я только сейчас поняла, насколько он устал. Вокруг его глаз чернели круги, лицо осунулось. Кажется, не одна я не спала этой ночью.

— Разве вы не понимаете, Мирра? — улыбка мелькнула и пропала, теперь Петтер был убийственно серьезен. — Я же люблю вас! Как я мог жениться на другой? Это было бы нечестно. Я очень виноват перед Уннер, что не сразу это понял.

Я вздохнула. Мальчишка! Не думаю, что Уннер порадовала его честность.

— Петтер, я… — слова словно застревали в горле, а исходящий от Петтера аромат — фиалка и миндаль, немножко сливок — кружил голову. Я сглотнула и попробовала снова: — Петтер, послушайте, все было замечательно, но…

— Но вы не хотите продолжать, — закончил он. Запах аниса будто встопорщил острые углы, и к нему добавилась кислинка петитгрейна. Обида. Отстраненность.

— Ингольв — мой муж. — Тихо напомнила я. Радости это обстоятельство мне не доставляло. — И ваш командир, Петтер. Возможно, потом…

— Потом? — странным тоном повторил он. Отвернулся, завел мотор.

Аромат пихты — смолисто-хвойный, прохладный — звучал раскатисто и гулко. Смирение. И крапивой жалила боль.

Только спустя долгую минуту до меня дошло. Петтер ведь уверен, что никакого «потом» не будет. Что эта история закончится для него, как и для остальных, рудниками или казнью.

Но теперь я знала твердо: я сделаю все, чтобы он жил. Нельзя позволить ему стать одной из жертв этого дурацкого заговора!

— Петтер, — беспомощно проговорила я и замолчала. Что тут можно сказать?