Михаил Викторович Кирмалов:
Первые мои воспоминания об Иване Александровиче относятся к 1870–1871 годам, ко времени моего детства.
Дедушка часто брал меня и сестру с собой при посещении Ивана Александровича. Звать его надо было дядей, ибо звание дедушка он не любил. <…>
Иван Александрович иногда читал нам басни (Крылова. – Сост.) и показывал «картинки», иногда дарил нам безделушки; так, я получил от него перочинный ножичек-брелок и трость из его большой коллекции тростей, собранной со всех стран земного шара. Коллекция эта в виде объемистой пачки покоилась на двух кронштейнах над его кроватью.
В это же время его посещала и Варвара Лукинична, служившая в институте, с своими двумя детьми. Мальчика за его тонкую и высокую фигуру он шутя называл «макароной». Но внимания он заметно больше оказывал девочкам.
На рождество он устроил у себя для нас елку. <…> В кабинете на круглом столе стояла маленькая елка, а под ней подарки детям, и среди них – хрустальная сахарница в виде сердца.
Иван Александрович был оживлен, ласков и шутлив с детьми. Усадив нас и Мимишку вместе на диване, он стал вызывать всех по очереди и вручать подарки. Первая была вызвана Мимишка, получившая сахарницу, и тут же, стоя на задних лапках, съела из рук Ивана Александровича кусочек сахару.
Всех детей Иван Александрович оделил дорогими и интересными подарками: игрушками, книгами и прочим.
Александр Николаевич Гончаров:
В конце 1868 года я случайно встретил его в Петербурге, в пять часов вечера, и он пригласил меня пройтись вместе. Пройдя Литейную, мы пошли по Невскому, по направлению к адмиралтейству. В окне магазина Avanzo была выставлена картина, и возле витрины стояли два мальчика. Я засмотрелся на картину, но вдруг слышу шипение дяди: «Пойдем, пойдем, пойдем скорее…» Дорогой он объяснил мне свою поспешность тем, что мальчики, быть может, были подосланы и могли заговорить с нами, а затем донести, что мы приглашали и совращали их… Всю дорогу он говорил мне об этом, рассказывал, что в Петербурге этот порок распространен, и что один крупный чиновник был даже изловлен градоначальником Треповым.
Благодетель
Анатолий Федорович Кони:
В течение многих лет у него служил камердинером и заведовал его домашним хозяйством честный и усердный курляндский уроженец. В конце шестидесятых годов он умер скоропостижно, и Иван Александрович, соболезнуя положению его вдовы с тремя малолетними детьми, оставил ее служить у себя, предоставив ей маленькое помещение через площадку лестницы своей квартиры, и заменил ею умершего ее мужа в домашних заботах о своем маленьком хозяйстве старого холостяка. С годами, когда стали подрастать дети, сердце Ивана Александровича откликнулось на их чистую ласку, и он привязался к ним, и особливо к старшей девочке, глубоко и трогательно. Его заботам, просьбам, материальным жертвам, ходатайствам, письменным и словесным, эти дети были обязаны своим воспитанием и образованием в средних учебных заведениях, за чем он следил с исключительным вниманием. Возможность дать им средства, чтобы подышать чистым воздухом и укрепить свои силы где-нибудь на даче или на берегу моря, сердечно радовала старика, которому в этом нередко помогали дочери его старого друга А. В. Никитенко. И в этой вполне бескорыстной привязанности Гончаров дошел до крайних пределов. Заботы о детях, их мысли, чувства, привычки, складывавшиеся особенности характера, шутливые и нежные прозвища, им даваемые, наполняли его жизнь, вплетались в его беседу. Внимание их, ласка Сани (так звали старшую из них) вызывали горячую благодарность с его стороны. Мало-помалу их жизнь пустила в его существование крепкие, неразрывные корни.
Иван Александрович Гончаров. Из письма А. А. Толстой. Петербург, 21 июня (2 июля) 1878 года:
Что касается до моих личных, псевдосемейных дел, где на меня, вдруг, как камень, упали заботы и обязанности попечителя и распорядителя судеб чужого семейства, то позвольте заметить, что «самоотвержение и любовь к ближнему», на которые Вы основательно указываете, как на святые и великие мотивы, «для которых только и стоит жить», – к сожалению, оказываются на практике не вполне достаточными, и я охотно разменял бы их на рубли, если б была такая биржа или рынок, на которой любовь к ближнему, сострадание и участие и т. п. сентименты имели курс и цену. Будь у меня, например, вместо любви к ближнему, – тысяч пятьдесят, я, без всякого самоотвержения, а только по одному покойному сознанию долга, пристроил бы легко и удобно детей в учебные заведения и дал бы кусок хлеба вдове. А вот теперь – я с самоотвержением учу их по-русски, читать, писать, считать, смотрю, чем они питаются, есть ли обувь – и т. п. – и если все это скудно, плохо – я с самоотвержением пожимаю плечами, волнуюсь, хлопочу. – И все выходит не то, если б… 50 тысяч в кармане в добавок к самоотвержению!
Но так как их нет, то я и остаюсь при одном самоотвержении, с надеждами на Бога и неизвестное будущее – и еще с печальным сознанием, что если тучи носятся над головами всех без исключения, то конечно должны носиться и над моей.
Вера Михайловна Спасская:
Иван Александрович жил на отдельной даче (летом 1881-го в Дуббельне. – Сост.), с тремя детьми своего умершего слуги, которых всюду возил за собой, трогательно о них заботясь. Старшей девочке было лет одиннадцать, младшей – девять или восемь, мальчик был, кажется, еще меньше. Все трое весело резвились на кругу и компании других детей. Помню как сейчас тоненькие фигурки и красных платьицах и белокурые головки этих двух девочек, особенно умильное личико младшей, когда старичок писатель любовно шутил с ней, называя ее в виде ласки лягушонком. Мать сирот жила при них и прислуживала Ивану Александровичу. «Иногда мне курочку изжарит», – сказал он как-то, выражая свое недовольство немецкой кухней.
Мы предлагали позаняться с детьми, но оказалось, что он сам ежедневно занимается с ними русским языком и арифметикой и читает им Евангелие. <…> С удовольствием, но без малейшего следа тщеславия или кичливости рассказывал нам Иван Александрович, как в Петербурге высочайшие особы балуют детей, дарят им куклы и другие игрушки.
Как известно, Гончаров дал этим сиротам законченное образование, старшую девочку поместил в консерваторию и сделал впоследствии всех троих наследниками своего состояния.
Михаил Викторович Кирмалов:
В средине восьмидесятых годов Иван Александрович был занят заботами о детях своего покойного слуги. Приходилось хлопотать, ездить к начальству учебных заведений. Конечно, для Ивана Александровича делали все, о чем он просил; но в готовности разных лиц сделать ему угодное он чутким и подозрительным ухом улавливал уверенность в том, что он хлопочет за своих детей. «Вот, насбирали по лакейским и девичьим сплетен и считают этих детей моими», – возмущался он, идя с отцом и мною по Невскому.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
