На следующий день в два часа пополудни утомительная работа наконец закончилась, что было ознаменовано несколькими громкими «Ур-ра!», сопровождавшимися язвительными репликами некоторых членов экипажа. После этого мы стартовали. В трюме правительственные эксперты просто не отходили от нашего груза. Пролетев над местом недавних злоключений, мы через несколько секунд оказались над вторым городом на юге и совершили посадку на его окраине.

— Здесь мы явление совершенно новое, — сказал Эл Стор. — Посмотрим, как они на нас отреагируют.

Я поглядывал на часы. Нападение началось ровно через тридцать семь минут.

Здешняя тактика оказалась другой. Сначала нас внимательно изучили репортеры — облазили корабль со всех сторон, а затем умчались обратно в город. Потом подтянулась дюжина «пульманов», направивших на нас свои диски. На «Марафон» обрушился шквал излучения. Стив Грегори тут же выскочил из своей радиорубки и стал жаловаться, что его аппаратура сошла с ума. Рассказ о своих бедах он подкреплял бешеным танцем бровей.

А снаружи тем временем к излучателям, потерпевшим полное фиаско, подтягивалось подкрепление. Машины с огромными руками, машины с набором встроенных инструментов, причем все они сразу устремились к корме. Чуть поодаль неутомимо рыскали вездесущие гробы и шары.

Появились два «жирафа» и, сами того не ведая, послужили молодому Уилсону отличными объектами для съемки. Наконец капитан решил, что мы ждем уже достаточно долго и лучше не давать противнику возможности снова добраться до наших двигателей. С ужасным «У-у-у-у-ух!» подняв гигантское облако пыли, мы рванулись вверх, а вражеские силы остались в недоумении и растерянности.

Двадцать минут спустя мы снизились над широкой, но мало используемой дорогой и стали ждать, пока на ней не появится какой-нибудь самодвижущийся представитель этого мира. Первым оказался несущийся галопом гроб, неистово перебирающий всеми восемью ногами, с четырьмя сложенными руками, двумя щупальцами спереди и совершенно идиотским торчащим вверх медным завитком, напоминающим последний волосок на лысине. С полдюжины членов экипажа преградили ему путь, наставив на него излучатели, хотя это и было просто жестом. Как мы уже успели убедиться, излучатели не причиняли машинам практически никакого вреда.

Это была идея Эла, и Макналти поддержал ее с крайней неохотой. Капитан согласился устроить эту засаду только при условии, что мы организуем ее в непосредственной близи от «Марафона», который в случае чего сможет прикрыть ее участников одной из своих пушек. Со своего места мне были видны восемь скорострельных стволов, торчащих в одном из обращенных в нашу сторону люков. Гроб мало-помалу замедлил свой бег и остановился.

Еще шестеро вышли из корабля и отрезали нашей жертве путь к отступлению, а еще четверо заняли позиции с противоположной от «Марафона» стороны дороги. Гроб обвел нас ничего не выражающим взглядом твердых блестящих линз, а медная антенна начала недоуменно подрагивать. У меня возникло ощущение, что его собратья уже знают о постигшей его печальной судьбе и сейчас собирают силы для возмездия. Знал я и то, что, если бы он ринулся напролом, мы бы не смогли удержать его. Такой массивный кусок металла прошел бы сквозь наши ряды, как нож сквозь масло.

Несколько мгновений мы, затаив дыхание, смотрели на этого представителя иного мира, а он взирал на нас. Затем он развернулся, собираясь ретироваться, но обнаружил, что путь к отступлению отрезан, и снова развернулся. Мы начали переглядываться, напряжение становилось просто невыносимым. Но гроб по-прежнему ничего не предпринимал.

— Как я и думал, просто железный болван, — заявил Эл, видимо забыв о том, что он и сам не из плоти и крови. Он отважно приблизился к гробу, остановившись футах в трех или четырех от него, указал тому на «Марафон» и, поманив его за собой, двинулся к кораблю.

Конечно, этот жест общеупотребителен, его знают повсюду. Но я никак не ожидал, что эта металлическая уродина отреагирует на него. И тем не менее она потопала вслед за Элом!

Эл, повернувшись к гробу спиной, пошел к кораблю, а тот вдруг тронулся за ним, вяло переставляя ноги, как загнанная лошадь. Тут я в первый раз увидел, как наш приверженец гаечного ключа выронил от удивления свой любимый инструмент.

Дойдя до люка, из которого выглядывал совершенно пораженный Макналти, Эл сказал:

— Вот видите, у него тоже есть хоть и совершенно безумная, но все же этика. Он смирился с тем, что он мой пленник. — Эл завел гроб на корабль, поставил его в углу, где тот так и остался стоять, очень послушно и совершенно неподвижно. — Скорее всего, как только мы выйдем за пределы их сферы энергоснабжения, он отключится. Так что пусть им лучше займется Стив. Может, он оборудует его каким-нибудь портативным источником питания.

— Хм-м-м! — сказал Макналти, тараща глаза на гроб. — Позовите сюда Стива.

То, как легко нам сдался этот на первый взгляд неуязвимый противник, занимало наши умы все то время, пока мы задраивали люки и готовились навсегда покинуть негостеприимную планету. Очевидно, эти создания могли воевать только группами, но не поодиночке. Конечно, прочитать его мысли мы не могли — если у него вообще были мысли, — но нас очень занимал вопрос, уготована ли ему теперь в случае возвращения к собратьям та же печальная участь, которая постигла злосчастных омаров?

Эти железяки вообще отличались каким-то совершенно безумным взглядом на вещи, и самым безумным было их негативное отношение к любому проявлению инициативы. Или это странно только с нашей, человеческой, точки зрения? Может быть, просто все зависит от того, что считать «человеческой» этикой? Я, конечно, не большой ученый и не слишком здорово разбираюсь в истории, но припоминаю что-то насчет того, как в одной из войн в далеком прошлом японцы отказывались признавать, что у них есть пропавшие без вести, и упрямо называли их погибшими в бою.

Но вскоре мы поняли, что у коллективного разума кроме недостатков имеется и много достоинств. Мы покинули черно-алую планету, пронзили облака и тут же обнаружили четыре длинные черные ракеты. Мы уже видели такие раньше, и они летели, выстроившись в совершенно прямую линию.

Очевидно было, что их предводитель заметил нас и тут же отдал соответствующие приказы остальным. Мне сразу пришла на ум одна из до сих пор не разгаданных учеными загадок: почему летящие стаей птицы способны одновременно менять направление полета, обмениваться информацией, снижаться и вообще вести себя так, будто ими управляет какой-то единый разум. Черные ракеты вели себя точно как птичья стая. Они одновременно меняли курс, идя нам наперерез и поливая нас все теми же бесполезными лучами, которые и на сей раз не причинили нам никакого вреда, а только действовали на нервы Стиву Грегори. Мне еще никогда не доводилось видеть такой слаженности действий.

Правда, им это ничего не дало, а нам вреда не причинило. Окажи их лучи на нас то воздействие, на которое они рассчитывали, мы сейчас лежали бы где-нибудь на поверхности планеты в виде дымящейся кучки искореженного металла. Мы же, миновав плотные слои атмосферы, вышли в открытый космос. Они последовали за нами, перестроившись с математической точностью в линию. Затем одновременно включили вспомогательные двигатели и стали быстро нагонять нас.

— Хорошо идут, — прокомментировал Эл. — Почти с такой же скоростью, что и мы без флетнеровских фокусов. Неплохо бы взглянуть на их двигатели и пилотов.

— А по мне, так пропади они пропадом, — буркнул Макналти. — Насмотрелся на всю оставшуюся жизнь. — Он отдал приказ в машинное отделение, «Марафон» развернулся и с головокружительной скоростью устремился в открытый космос. Где-то звякнуло стекло, и чей-то голос нелицеприятно отозвался о пилотах, которые трясут корабль, а заодно и о капитанах, которые заставляют их это делать. Четверка преследователей тоже развернулась и устремилась за нами.

Снова ударили зеленоватые лучи, но все четыре прошли где-то сбоку от нас. Видимо, промахивались наши преследователи тоже строго в унисон.