Внезапно из темноты возникла высокая гибкая фигура. Человек неслышно ступал на цыпочках, словно хищник, который подкрадывается к добыче. Он был строен, но не худ, мускулист… Его тело было крепким и совершенным – безупречный механизм, отлаженный в долгих странствиях или воинских походах. В осанке угадывался великолепный наездник. Одеяние, почти черное в свете луны, ничем не отличалось от одеяния любого из сегодняшних гостей. Он остановился перед Василике, и все ее чувства всколыхнулись от его близости.

– Добрый вечер, – произнес он. Голос был теплым, низким, звучным, лишь едва слышный акцент выдавал иноземца. – Отчего столь печальны глаза незнакомки?

– Я… я случайно заблудилась в лабиринте, великий шейх Мирджафар, – смущенно пробормотала Василике, титул словно сам собой слетел с ее языка. – И теперь не представляю, где выход.

– Вам известно мое имя? – с явным удовольствием отметил Мирджафар.

– Конечно. Вряд ли здесь найдется человек, которому неизвестны ваше имя и титулы. Даже виночерпии знают, что празднество дано в вашу честь.

Мирджафар отвесил элегантный поклон.

– А тебя, о прекрасная, зовут Василике, ты приемная дочь базилевса. Я поражен твоей изысканной красотой и весь вечер не мог оторвать от тебя глаз. И, если не ошибаюсь, твои глаза тоже более чем часто взирали на меня.

Румянец, едва заметный, теперь густо залил щеки Василике. К подобной прямоте она не привыкла. Неужели она вела себя настолько неосторожно?

– Как вы смеете говорить со мной подобным образом, принц? – возмутилась девушка.

Он был слишком привлекателен, слишком самоуверен, и Василике пришлось собрать всю силу духа, чтобы противостоять его чарам. Печать высокомерия, гордости и сластолюбия, лежавшая на бронзовом лице, примитивная и хищная мужественность, должно быть, привлекали к нему женщин, как безмозглых мотыльков влечет свет ночной порой. Трудно было устоять против его откровенного взгляда. «Похоже, госпожа Мамлакат совершенно права, а все слухи о нем – чистая правда», – в смятении подумала Василике. Но она не собиралась становиться его очередной жертвой.

Принц окинул взглядом всю фигуру Василике с головы до ног, и на его губах появилась удовлетворенная усмешка. «О да, – подумал он, – мне не приходилось еще играть такой роли… Должно быть, недурно прослыть сердцеедом, прожженным циником, жестоким сластолюбцем. Вереница влюбленных девиц может уберечь куда лучше, чем даже целая свора телохранителей…» Конечно, Гарун знал о нем, Мирджафаре, все. Но он не был телохранителем – он был другом и соратником.

– Скажите, принц, а у вас… у вас в гареме много красивых женщин? – вырвался у Василике неосторожный вопрос.

– Аллах всесильный, никогда бы не подумал, что ты способна на такую вольность, прекрасная роза, – усмехнулся он. – Неужели тебя это так волнует?

– Вовсе нет, – неловко пожала плечами Василике, кляня себя за несдержанность. – Мне просто интересно.

– Увы, юная дева, придется признаться – у меня нет гарема. Пока нет, – невозмутимо добавил он. – Я ведь уезжал из Титтери на несколько лет. С моей стороны было бы глупо и жестоко завести гарем, когда я не мог… позаботиться о его обитательницах. Для этого будет достаточно времени, когда я вернусь на родину. И я бы не отказался видеть тебя, прелестная греза, своей первой наложницей.

По спине Василике пробежал холодок – что-то в принце настораживало ее, что-то заставляло тянуться, что-то отвращало, что-то притягивало с невероятной силой. Крамольной фразы она почти не услышала, но узы, павшие на ее душу, почувствовала мгновенно.

– Меня нельзя купить… Я не…

Мирджафар более не мог сдерживаться – не обращая внимания ни на что вокруг, он обнял ее и прижал к себе.

У Василике перехватило дыхание от гнева, но по всему ее телу пробежала чувственная дрожь. А его тело мгновенно ответило на ее близость, и, ощутив этот ответ, Василике вспыхнула до корней волос. Но с губ ее снова не сорвалось ни звука, потому что он алчущим ртом вдохнул готовое прозвучать слово вместе с ее дыханием.

Этот поцелуй не шел ни в какое сравнение с тем, что ей когда-либо доводилось испытывать, и, конечно, не имел ничего общего с невинными поцелуями, полученными в темноте от робкого принца Михаила. В объятиях Мирджафара ее сознание исчезло, унесенное бурным потоком чувственности, она инстинктивно прижималась к нему, и ее тело словно пыталось влиться в его мускулистое тело – так сливаются в один поток две встретившихся реки. Она чувствовала, как его губы завладели ее губами, а язык касается ее языка, и все в ней содрогалось, будто он касался тайных глубин ее существа.

В краткий миг просветления у нее мелькнула мысль, что этот человек таит в себе страшную опасность, что ему одному дана власть вызывать в ней такую бурю чувств, только его руки обладают магическим свойством лишать ее воли и рассудка.

Потом Мирджафар провел кончиками пальцев по ее груди, и наслаждение от этого прикосновения было настолько сильным и утонченным, что ей показалось, будто сейчас потеряет сознание. Вдруг его губы оторвались от ее губ и последовали за пальцами, скользя по белой коже в глубоком вырезе платья.

Василике едва не лишилась чувств от этого прикосновения. Но в то же время оно придало ей необыкновенные силы. Девушка двумя руками уперлась в грудь принца и попыталась оттолкнуть его.

– Прочь! Наглец! Как посмел ты коснуться тела наследницы!

Мирджафар усмехнулся и нехотя разомкнул объятия.

– Наследнику дозволено многое из того, на что не решится простой смертный…

– Убери руки, грязный варвар!

– Успокойся, прекрасная роза… Разве варвару не дозволено восхищаться удивительной красотой? Разве его душа не достойна самого лучшего, что есть под этим небом и этими звездами?

«Аллах всесильный, – паника заливала разум девушки, – я не могу устоять перед ним… Как же мне быть… Куда деваться… Как забыть о его прикосновениях…»

Однако наука госпожи Мамлакат оказалась кстати куда раньше, чем девушка пришла в себя. – рука взметнулась, и в тишине зеленого лабиринта громом прозвучала пощечина. Но принц остался неподвижен, лишь в глазах его сверкнул опасный огонек.

– О, я вижу, у лучшей из роз этого дивного сада острые шипы, – только и сказал он и, помолчав, уверенно произнес: – Василике, я знаю: наступит день, когда ты станешь моей. Ты будешь принадлежать мне телом и душой. Веришь ли ты в судьбу так, как верю в нее я? Наше соединение неизбежно, я понял это в тот миг, когда заглянул в твои необыкновенные глаза. Нити нашего будущего переплетены. Ты рождена для меня.

– Нет, дикарь! Мое предназначение куда выше! И знают о нем лишь звезды!

Девушке наконец удалось освободиться из объятий принца, впрочем, не настаивающего на своих правах.

– Ты заблуждаешься, Василике, – сказал Мирджафар, с явным наслаждением произнеся ее имя, и загадочно улыбнулся. – Мы будем вместе – и гораздо раньше, чем ты можешь себе представить.

Его низкий чувственный голос звучал торжественно, словно он произносил клятву.

– Дочь, выбора у нас нет, увы…

– Но, отец мой, почему именно я?

– У меня только одна дочь… И нет иного способа примирения. Если дочь вождя нашего племени станет наложницей бея или его сына, наследного шейха, то воины Тахира перестанут охотиться за каждым из нас, как за дикими зверями.

Джабира склонила голову – отец уже, должно быть, сотню раз повторял это. Повторял с того самого дня, когда в стан берберов тайком пробрался второй советник бея, тоже бербер из уважаемой и родовитой семьи. Девушка видела, с какими почестями отец встречает «перебежчика», как называли его все вокруг, и сколь почтительно разговаривает с ним. И потому, конечно, не могла не прислушаться к беседе, которая явно не предназначалась для постороннего слуха.

– Уважаемый, – шепотом говорил Джебель, – клянусь всем, что может быть свято для мужчины, я пытался уберечь и твою дочь, и твой древний род… Но другого пути нет. И воины бея будут охотиться за каждым из нас до тех самых пор, пока не вырежут всех. Вспомни, как закончилась история рода Асада, как погибла семья Муаллима… Если тебе этого мало, вспомни о том, как окончила свои дни твоя уважаемая жена, матушка непокорной Джабиры.