И это было единственным мудрым поступком юной берберки: Василике было просто необходимо побыть одной, не видеть все время рядом с собой ту, каждое движение, каждое слово которой напоминали ей, что Мирджафар предпочел пышные формы Джабиры ее хрупкому телу. Несмотря на то что Джабира никогда не выглядела и не вела себя как ребенок, Василике не могла забыть, что девушке только исполнилось пятнадцать. Она была уверена в чувстве Мирджафара, но очарование юности оказалось для него слишком сильным искушением.
В это время Мирджафар стоял на противоположном берегу и, прищурившись, наблюдал за девушкой. Он не мог смотреть на нее, не испытывая желания, противиться которому было невозможно. Он видел, что Джабира вернулась с купания одна, понял, что Василике должна быть здесь, и ноги словно сами собой понесли его в сторону озерца. Накануне, когда он наконец отделался от Джабиры, было уже так поздно, что он решил не беспокоить Василике. А утром Мирджафар не мог прийти к ней, потому что был занят делами, и только теперь Джабира, сама того не ведая, предоставила ему возможность хотя бы ненадолго увидеться с любимой.
Василике стояла по пояс в воде и намыливала волосы прядь за прядью. Голова была запрокинута, лебединая шея выгнута. Тело, выступавшее из воды, казалось телом статуи, изваянной из белоснежного мрамора, оно поражало изысканностью форм и гладкостью шелковистой кожи. Коралловые соски, венчавшие собою полушария грудей, были сочными и упругими, как спелые ягоды, они притягивали взор и словно молили о ласке. Мирджафар, не сводя с них глаз, стал поспешно срывать с себя одежду. Поскольку женщины выбрали это место для купания, Мирджафар строго приказал своим людям не приближаться к водоему, он знал цену своим людям и был уверен, что их никто не потревожит.
Василике была так поглощена своими печальными думами, что не увидела, как Мирджафар бесшумно скользнул в воду и медленно поплыл к ней. Она только-только отжала волосы и собиралась выходить на берег, когда вдруг почувствовала чье-то прикосновение к своим ногам под водой. Она закричала, хотела позвать на помощь, но неведомая сила утянула ее под воду, а когда Василике, задыхаясь и отплевываясь, вынырнула, рядом с ней оказался смеющийся Мирджафар. Он поднял ее высоко в воздух, а затем осторожно поставил на ноги и прижал к себе.
– Я так скучал по тебе прошлой ночью, прекрасная греза, – слегка задыхаясь, проговорил он.
Василике поджала губы и холодно ответила:
– Думаю, что ты вовсе не скучал. Уж по мне не скучал наверняка.
Мирджафар удивленно поднял брови.
– Ты сомневаешься? Я не ослышался? Поверь, я действительно собирался прийти к тебе, но меня задержали. А потом уже было слишком поздно. Но вот теперь я здесь и я хочу тебя.
Когда его рука погрузилась в воду и легла на шелковистый мысок между ее бедер, Василике невольно вздрогнула, постаралась отодвинуться, обещая себе, что не покажет, как волнуют его прикосновения и как она ревнует к Джабире.
– Поищи наслаждений где-нибудь в другом месте, господин, – сказала она, подчеркнув слово «господин».
Мирджафар недоуменно нахмурился.
– В чем дело, Василике? За что ты на меня сердишься?
Она ни за что не признается, что была у его шатра, когда он нес к себе Джабиру. Этого удовольствия она ему не доставит.
– Что бы ты ни делал, я не имею права сердиться, – с нарочитой покорностью сказала Василике.
– Ради Аллаха, Василике, что с тобой? Почему ты так говоришь? Ты нужна мне, любовь моя. Нам так мало приходится бывать вместе, а ты мне отказываешь, когда я прихожу к тебе.
Она не сопротивлялась, когда Мирджафар прикоснулся губами к ее губам и раздвинул их языком, но не ответила на поцелуй. Но когда он провел губами по ее шее, спустился к груди и зажал губами чувствительный бутон на ее груди, одновременно лаская его языком, ее тело затрепетало, несмотря на все усилия не поддаться сладостным ощущениям.
– Василике, ты хочешь меня, – отрывисто проговорил Мирджафар. – Твое тело говорит со мной на его собственном языке.
– Нет! – с яростью вскричала Василике. – Кроме тела, у меня еще есть душа. Я не рабыня, не наложница и не вещь, которой ты можешь распоряжаться по своему усмотрению.
Мирджафар отпрянул.
– Так вот в чем дело? Ты думаешь, что я просто пользуюсь твоим телом? Я люблю тебя, Василике. Я уже не раз говорил это тебе и думал, что ты отвечаешь на мою любовь.
– Ты не понимаешь, что значит любить, – презрительно бросила Василике. – Ты путаешь любовь с похотью. Ты можешь наслаждаться в объятиях любой женщины точно так же, как в моих.
Мирджафар почувствовал, как в нем просыпается гнев.
– Может быть, ты и права. Но сейчас я хочу именно тебя, и, клянусь собственной жизнью, я получу то, чего хочу. А ты? Чего от меня хочешь ты? Я отдал тебе свою любовь, я рисковал жизнью своих людей ради твоей, неблагодарная девка, безопасности. Ты принадлежишь мне. И если мне придется приказывать, чтобы ты отдалась мне, я буду приказывать!
Гнев заставил Мирджафара забыть о том, что Василике горда, как бы в гареме базилевса ни старались выбить из нее непокорность, смирить нрав, превратить в настоящую рабыню. Он только понимал, что ему отказывают в том, чего он страстно желает. Его чувство к Василике было глубоким и истинным, но воспитание брало свое: рожденный повелевать, он не мог не требовать полного и безусловного подчинения.
Слова Мирджафара лишь подхлестнули ярость Василике, и она забилась в его объятиях, пытаясь вырваться.
– Ты самодовольный дикарь! Оставь меня! Я не стану подчиняться твоим приказам!
– Иди сюда, – глухо проговорил Мирджафар, взбешенный и одновременно восхищенный ее вспышкой. Под водой он схватил ее за ягодицы и немного приподнял. Она продолжала сопротивляться до тех пор, пока он не потерял терпения и силой не заставил ее обнять ногами его бедра. В следующее мгновение он легко вошел в нее. Трепет подавляемого желания пробежал по ее телу, оно перестало сопротивляться, и губы Мирджафара изогнулись в удовлетворенной усмешке.
С каждым новым движением его страсть возрастала, ни одна женщина не воспламеняла его так, как Василике. Его пальцы впивались в нежную кожу, а рот ласкал то полураскрытые губы, то набухшие соски. Когда он протиснул руку между их слившимися телами и нашел горячий бугорок, средоточие ее чувственности, Василике словно обезумела. Ее бедра задвигались в бешеном ритме, увлекавшем его за собой. Мирджафар с восторгом и изумлением наблюдал, как меняется ее выразительное лицо, когда она приблизилась к границе экстаза. И наконец, когда широко открылись бирюзовые глаза, устремляя в небо отрешенный невидящий взгляд, все его мысли исчезли, сметенные ураганом небывалых по силе ощущений.
Следующие дни стали тяжелым испытанием. Мирджафар еще в Мирсебе купил два бассураба, которые должны были сделать путешествие более удобным для Василике и Джабиры. Теперь они ехали не на лошадях, а в этих громоздких приспособлениях, укрепленных на спинах верблюдов. Хотя бассураб отчасти защищал седока от палящего солнца, но жара становилась все более невыносимой. Кожа Василике под одеждой шелушилась, она казалась суше, чем песок, по которому ступали их верблюды. Хотя она почти все время отпивала понемногу из бурдюка, ей казалось, что рот набит ватой.
Когда они останавливались на ночь, ставили только один шатер – для Василике с Джабирой. Как и предупреждал Мирджафар, Василике почти не виделась с ним в эти дни. Но еще больше ее огорчало то, что Джабира почти каждую ночь, в самое темное время, исчезала на несколько часов. Мысль о том, что молодая берберка наверняка уходит к Мирджафару, едва не свела ее с ума. Но гордость не позволяла ей расспрашивать девушку, у которой в последнее время стал подозрительно довольный вид.
Если бы Василике узнала причину ночных отлучек Джабиры, она избавилась бы от напрасных сердечных мук. Юная берберка наконец поняла, что господин к ней совершенно равнодушен, и с досады завела любовника. Исмаил, молодой воин, главными достоинствами которого были мускулистое тело и самодовольное выражение лица, несколько напоминал ей шейха Мустафу – единственную ее любовь, жениха этой загадочной молчаливой византийки. Повелитель, не спрашивая о ее желаниях, отдал ее Мирджафару, а тот пренебрегал ею, и она решила сама вкусить все радости любви и выполнить свое предназначение. В объятиях Джабиры Исмаил испытал такое райское наслаждение, о каком он даже мечтать не осмеливался, и, хотя он сознавал, что может поплатиться головой за то, что коснулся женщины великого шейха, отказаться от нее было выше его сил. Наслаждаясь прелестями Джабиры и радостью запретной любви, которую она предлагала, он был готов заплатить за нее своей жизнью.
