После завоевания Египта арабами в VII веке караванный путь из Куфта в Кусейр стал дорогой мусульман-паломников, пересекавших затем Красное море, чтобы добраться до священной Мекки. Встречал их и Голенищев: растратившись за долгие странствия, паломники брели домой пешком.

— Вот и Вади Хаммамат, — сказал Камаль, когда мы въехали в узкое горное ущелье. — Еще с полкилометра, и можно останавливаться.

«Большие охотники до писания, древние египтяне, как, впрочем, большая часть еще и теперешних туристов, любили во время путешествия нацарапывать свои имена на скалах, камнях, даже на стенах храмов и гробниц, — отмечал Голенищев, — причем нередко эти наивные их graffitti превращались в довольно пространные надписи, в которых упоминалось имя царствовавшего в то время фараона, цель поездки и часто точно указывалась дата, в которую было совершено путешествие. Такими нацарапанными по скалам надписями изобилует долина Хаммамат. Они относятся почти ко всем эпохам египетской истории, начиная с древнейших времен до персов и Птолемеев».

Голенищев не был первым египтологом, кто посетил Вади Хаммамат. Лет за сорок до него там побывал известный немецкий ученый Лепсиус, издавший затем большинство надписей. Но оставалось неясным, насколько полно эти надписи собраны. Кроме того, Лепсиус переводил и издавал их по так называемым эстампажам, которые делали за него другие. Эстампаж — это когда на камень накладывается бумага и заштриховывается карандашом. При такой технике на ней вместе с надписями остаются и трещины в камне, мешающие затем правильному прочтению.

Мы бросили машину на обочине и отправились к черным, совершенно гладким, будто отшлифованным, скалам. Их и использовали египтяне как своего рода альбом. От обилия надписей и рисунков разбежались глаза.

— Сколько же их всего? — спросил я у Камаля.

— По последним подсчетам, во всей долине примерно две тысячи триста. Больше всего их именно в этом месте.

Защелкали фотоаппараты. Я делал снимки и вспоминал прочитанную накануне статью Голенищева об экспедиции в Вади Хаммамат. Какая из этих надписей рассказывает о путешествии в страну Пунт группы египтян под началом некоего Ганну в XXI веке до нашей эры? Ее подробно приводит в статье Голенищев. Ну а какая повествует о работе группы каменотесов, посланных в Вади Хаммамат примерно в это же время, чтобы изготовить саркофаг для фараона Ментухотепа III? Владимир Семенович перевел и ее. Он вообще открыл немало новых надписей, а переводы некоторых, сделанные Лепсиусом, уточнил.

Что Вади Хаммамат — не только середина караванного пути к морю, но и мастерская древних ваятелей, я понял, едва перейдя шоссе. Прямо напротив скалы с посланиями потомкам оказались развалины поселка каменотесов. В одном из домов я наткнулся на половинку саркофага. Приглядевшись, увидел вторую его половинку чуть выше, на скале. Видно, не удержали рабочие тяжелый груз, когда спускали его со скалы в ущелье.

— А теперь давайте подъедем к колодцу, — предложил Камаль. — Он тоже исторический.

Колодец, лежащий километрах в четырех от ущелья, описан у Голенищева: «круглый, выложенный камнем, метров пять в поперечнике». Известен он с незапамятных времен, а свой теперешний вид приобрел в начале XIX века. «На юго-восточном крае колодца устроена довольно круто спускающаяся к уровню воды лестница. Поблизости от колодца сохранились остатки окружавшей его, по всей вероятности, римской стены, а между стеной и колодцем лежат пять неоконченных и частью сломанных каменных саркофагов», — писал Владимир Семенович. Могу засвидетельствовать: саркофаги лежат и поныне, и следы стены вполне заметны. Воду из колодца я попробовать не рискнул, хотя и не поленился спуститься к ней, преодолев 130 ступеней.

— Какая тут глубина? — спросил я у Камаля, поднявшись наверх и пытаясь отдышаться.

— Двадцать пять метров, — последовал ответ.

По пути назад вновь проехали Вади Хаммамат и вскоре остановились передохнуть в чайной у поста ГАИ в местечке Вади Фавахир. Знаменито оно тем, что при фараонах там были золотые прииски. Сохранились и шахты, и остатки домов рабочих. В 1930-е годы добыча золота возобновилась, но четверть века спустя прииски были вновь заброшены.

— Надо будет внести через Народный совет предложение министру культуры соорудить в Вади Хаммамат площадку с навесом для автомашин, установить пояснительную табличку, — сказал Камаль, помешивая сахар в стаканчике с чаем. — А то люди едут мимо и даже не догадываются, что за чудо рядом с ними. А так увидят площадку для отдыха — остановятся, может, кто потом откроет кафетерий. Пойдут посмотрят надписи, рисунки. Узнают частичку прошлого своей страны. Да и иностранные туристы начнут приезжать — ведь от Луксора всего каких-то полтораста километров…

Так почти три десятилетия после окончания университета Голенищев увлеченно занимался любимым делом, тратя доходы от наследства отца не столько на роскошную жизнь, сколько на организацию поездок в Египет и пополнение своей коллекции. Финансовыми же делами семьи занимался муж его сестры. Гром грянул неожиданно, в 1907 году: Средне-Уральское золотопромышленное акционерное общество, пайщиками которого было семейство Голенищевых, обанкротилось. Владимир Семенович оказался на грани полного разорения. Выход был один: продать коллекцию.

Но кого в тогдашней России могла заинтересовать такая покупка, кому она была по карману? Зато известие о намерении Голенищева вызвало оживление у западных антикваров. Возникла угроза того, что коллекция покинет Россию — целиком или по частям.

С подобной перспективой не захотела мириться научная общественность страны. 9 февраля 1908 года выдающийся востоковед профессор Б. Н. Тураев обратился с письмом в Императорскую Академию наук, предложив приобрести коллекцию Голенищева для одного из отечественных музеев. Его поддержали академики П. К. Коковцев и Н. П. Кондаков.

24 февраля 1908 года на квартире Голенищева состоялось экстренное заседание Императорского русского археологического общества. Видные ученые ознакомились с коллекцией и согласились с Тураевым: «уход этой коллекции из России был бы огромной утратой для русской науки и просвещения». Они уполномочили председателя общества ходатайствовать перед императором о приобретении коллекции Голенищева в собственность государства.

Ходатайство это было встречено царем благосклонно, и вскоре вопросом о покупке коллекции занялось правительство. Но дело чуть было не сорвалось из-за цены. Голенищев вложил в коллекцию 400 тысяч рублей — сумму по тем временам огромную. Таких денег министерство финансов заплатить сразу не могло. «Средств не хватает на самые насущные нужды, неизмеримо более настоятельные, более серьезные, чем покупка египетских древностей, для которых в России не найдется даже, пожалуй, людей, могущих оценить их, исследовать и действительно ввести в мировой оборот научных знаний», — заявил министр финансов во время заседания правительства 29 апреля 1908 года.

Нужно было какое-то иное решение, чем единовременная выплата стоимости коллекции, и вместе с друзьями Голенищев его нашел. Он предложил пожизненно выплачивать ему каждый год в виде ренты шесть процентов с этой суммы, то есть 24 тысячи рублей. Это предложение правительству показалось приемлемым. Оно было одобрено также Государственной Думой и Государственным советом. Весной 1909 года ими был принят на этот счет специальный закон. На тексте его рукою императора Николая II начертано: «Быть по сему. В Царском Селе, 10 мая 1909 года».

Итак, коллекция Голенищева перешла в собственность Российского государства. Разместить ее решили в Москве, в строившемся там Музее изящных искусств. 8 июля 1909 года Владимир Семенович формально расстался со своим детищем. В этот день был подписан акт о передаче коллекции, числом свыше 6 тысяч предметов, специальной комиссии. Но лишь два года спустя онабыла перевезена в Москву.