— Да не бойся! Ты же его выковал, — нетерпеливо сказал Турот. — Он — твое творение. Как он может сделать тебе что-то плохое?

Барат наклонился и тронул рукоять пальцем. Ничего не произошло. Парень осторожно поднял клинок. Тот вел себя смирно. Барат, затаив дыхание, рассматривал творение своих рук. Длиной в два локтя, обоюдоострый клинок постепенно сужался по всей длине, превращаясь в острейшее жало. Внезапно середина лезвия почернела. Острые края, напротив, стали белыми с голубоватым отливом. У Барата сложилось стойкое убеждение, будто меч мурлыкнул от удовольствия, что наконец-то его подняла с пола хозяйская рука. Все существо Барата охватило теплое чувство любви и преданности.

Турот бросился к верстаку и, схватив какой-то брусок, положил его на наковальню.

— А теперь рубани по нему! Да сил не жалей! — азартно бросил он Барату.

Барат возмущенно уставился на отца:

— Да я же на нем зазубрину сделаю!

— Если это Сараташ, то не сделаешь, — отмахнулся Турот. — Давай!

Барат с сомнением посмотрел на брусок, а потом на меч в руках. Очень не хотелось портить такой красивый клинок, к тому же первый, выкованный им самим. Турот в нетерпении смотрел на сына.

"А, ладно! Попробую, но не в полную силу", — решил Барат и, размахнувшись, опустил меч на брусок. Он ожидал отдачи от удара в руки. Даже зажмурился, но ничего, кроме легкого сопротивления движению меча, не почувствовал. Он мог бы продолжить движение, но именно эта легкость его удивила и остановила. Барат осторожно открыл глаза и посмотрел на свои руки, потом перевел взгляд на отца. Отец стоял с выпученными от удивления глазами. Видно было, что такого не ожидал даже он. Барат перевел взгляд на меч. Увиденное поразило его. Меч рассек брусок и до половины вошел в наковальню, разрезав ее так же легко, как и брусок. Он мог бы и развалить наковальню надвое, если бы Барат продолжил движение.

Отец шумно выдохнул воздух из легких:

— Ну, ты даешь! Дед и это рассказывал мне. Я все никак не мог поверить, что такое возможно. Верно, пока не увидишь своими глазами, в это поверить сложно.

Барат осторожно потянул меч на себя. Вопреки его ожиданиям, скрежета не раздалось. Меч вышел легко и мягко.

— Отец, я так и не понял, что происходит? — Барат растерянно смотрел на Турота. — Расскажи мне, что это?

Турот, взмахом руки указав Барату на табурет, сам умостился на краешке верстака.

— Подожди! — попросил Барат. — А как же твоя рана?

— Уже не болит, — улыбнулся отец. — До твоей свадьбы обязательно заживет.

Турот ненадолго задумался, а затем начал свое повествование:

— Мне рассказал это мой дед, Малис. Он много чего знал и умел. Никто не знал, откуда, а сам он не рассказывал. Искусство наше кузнечное он передал твоему деду, моему отцу. Ну, и через меня тебе оно пришло. Так вот, дед рассказывал мне, что там, далеко на севере, за горами, — Турот махнул рукой в сторону гор, — живет племя, называющее себя ардейлами. Живут ардейлы в лесах. Замкнуто живут. Не любят они чужих. В лесах у них целые города имеются. Строят их так, что лес не страдает. Они любят лес, ну а лес, как водится, любит их.

Турот взял плошку с водой и в два глотка опустошил ее.

— Дед рассказывал, что волосы у этих людей белые как снег. — Турот многозначительно посмотрел на белокурую шевелюру Барата. — Живут они богато. Товары их высоко ценятся в других землях за качество и надежность. А еще более высоко ценятся их воины. И в сече, и в лучном бою ардейлы превосходны, а в лесу так и непобедимы. Но не любят они выходить из своих лесов. Единицы за все время становились под знамена других властителей. Таких можно было пересчитать по пальцам, и двух рук было бы более чем достаточно. И каждый из них стал легендарным воином! Даже пословица была такая: "Лучше встретиться с сотней воинов диких племен Таш, чем с одним ардейлом, да еще в лесу!"

— Таш — это те, что за горами? — спросил Барат.

Отец кивнул головой и лицо его на мгновение помрачнело. Он немного помолчал и продолжал:

— Но не этим славился народ Ардейла. Изредка среди них рождались чудо-кузнецы. Могли они делать замечательные мечи. Мечи с душой. Называлось это искусство Сараташ. Меч, созданный ими, служил только своему хозяину, подчинялся только ему, и никто не мог взять его в руки, не лишившись руки, а то и головы за самоуверенность. Если умирал хозяин, то умирал и меч, рассыпаясь в прах. Ценились эти кузнецы, ох и ценились же! Но мог быть только один кузнец в стране ардейлов. Если рождался второй, его убивали тут же. Да редко такое бывало. Обычно второй кузнец рождался, когда приходило время старому кузнецу уходить.

— Почему? — спросил Барат, ошеломленный рассказом отца.

Турот пожал плечами:

— Не знаю. Рассказываю то, что слышал.

— А как они узнавали, что ребенок может стать таким кузнецом?

— Барат, ты что, не слышал, что я тебе сказал? Я рассказываю то, что слышал от деда, не более того.

Отец посмотрел на меч, лежащий на коленях Барата. Барат опустил голову, вновь любуясь совершенством клинка. Погладил его и попробовал остроту режущей кромки.

— Отец, но он же совершенно тупой! — Барат снова изумленно смотрел на меч. — Я попробовал пальцем, но даже не порезался! Как он смог перерубить брусок и наковальню?

Турот усмехнулся:

— Я вижу, ты так и не понял до конца, что такое меч с душой. Он не может поранить своего хозяина, даже легко. Он вообще не может нанести вред хозяину. Ты можешь рубить им любую часть своего тела, и ничего тебе не будет. С таким же успехом ты можешь рубить себя подушкой. А вот если кто-то другой попробует притронуться к твоему мечу… Я еще очень легко отделался!

Турот осторожно побаюкал перевязанную руку.

— Но вот что я скажу: тебе будет лучше не выставлять его напоказ, — продолжал Турот, понизив голос. — Это ни к чему хорошему не приведет. Не любит наш народ того, что ему не понятно. Если не понятно, то опасно. Спрячь его пока. Я пойду к Ребану-воину. Поговорю с ним. Может быть, он возьмется обучить тебя владению мечом. На него можно положиться, он никому ничего лишнего не скажет. То, что ты из народа Ардейла, у меня не вызывает уже никаких сомнений. Но мне плевать на это! Ты — мой сын. И я буду защищать тебя, пока жив.

Свой новоприобретенный меч, бережно завернутый в старую рубаху, Барат аккуратно засунул за верстак. Он слабо представлял себе, что с ним надо делать. Конечно, меч хорош, но зачем он деревенскому кузнецу? Это боевое оружие и оно пристало скорее воину, и воину нерядовому. Барат представил себя в суконных штанах и рубахе навыпуск, босого и с этим мечом в руках. Картина получилась не очень героическая.

А отец стал еще внимательней и требовательней присматриваться к работе сына. Заставлял по нескольку раз ее переделывать, пока не получалось то, что по мнению отца, было близким к идеалу. На ворчание Барата он невозмутимо отвечал, что кузнец, который смог выковать такой меч, не может себе позволить халтурную работу. Да Барат и сам понимал, что надо стремиться стать лучшим. Ну, если не лучшим, то одним из лучших, это уж точно!

Но вот свободного времени оставалось все меньше и меньше. Когда Барат изредка проходил по селу, друзья звали вечерком выйти прогуляться. Девушки озорно цепляли его, если он проходил мимо. Сайна вечерами ворчала, что старый дурень совсем парня загоняет. Когда парню гулять, как не сейчас? Разве это дело, пропадать с утра до вечера в кузне? Парню уже восемнадцать скоро. Самое время гулять да женку себе присматривать. Турот молчал, но каждый день загружал Барата работой так, что тому головы поднять было некогда.

Вот тут-то к отцу и зашел Ребан-воин. Прихрамывая на покалеченную в боях ногу, он молча прошел в дом. Там они втроем (Ребан, Турот и крынка крепчайшей медовухи) провели несколько часов кряду. О чем они говорили, Барат, конечно, догадывался, но о чем договорились, не знал.