– Ошибку?

– У него зависимость, – объяснил Элиас. – Была зависимость. – И добавил, когда тщательно выщипанная бровь женщины поползла вверх: – Это не секрет. Это надо знать, если вы собираетесь работать вместе.

– Никто не говорил, что мне предстоит работать с алкоголиком.

– Не с алкоголиком, – поправил ее Элиас. – С игроманом.

Она заправила светлую прядь волос за ухо и зажмурила на солнце один глаз.

– Что за игры?

– Насколько мне известно, любые, в которые можно проиграть деньги. Но если вы – его новый напарник, то вам представится возможность самой его об этом расспросить. Где работали раньше?

– В отделе наркотиков.

– Ну, тогда река вам знакома.

– Да. – Она, сощурившись, посмотрела вверх по течению от трупа. – Конечно, возможно, что это наркоманское убийство, но не потому, что оно произошло здесь. Тяжелыми наркотиками не торгуют так далеко вверх по течению, их продают у площади Скаус и моста Нюбруа. Из-за травки обычно не убивают.

– Да уж, – сказал Элиас и кивнул в сторону лодки. – Они его сняли, так что если у него есть при себе документы, мы скоро узнаем, кто…

– Я знаю, кто он, – произнесла Кари Адель. – Тюремный священник. Пер Воллан.

Элиас испытующе посмотрел на нее. Скоро она перестанет носить официальный офисный костюм, который, скорее всего, видела на женщинах-следователях в американских киносериалах. А в остальном в ней что-то было. Может, она из тех, кто задержится на этой должности. А может даже, она одна из тех, кто встречается крайне редко. Но так он раньше думал и о других, и где они теперь?

Комната для допросов была выкрашена светлой краской и обставлена мебелью из сосны. Красная занавеска закрывала окно, выходившее на контрольное помещение. Полицейскому Хенрику Вестаду из полицейского участка Бускеруда комната показалась уютной. Он уже приезжал в Осло из Драммена и бывал именно в этой комнате. Они допрашивали детей по делу о домогательствах, вот и оказались здесь. Теперь речь шла об убийстве. Вестад внимательно посмотрел на мужчину с длинной бородой и волосами, сидевшего на стуле с другой стороны стола. Сонни Лофтхус. Он казался моложе возраста, указанного в документах. Он выглядел трезвым, зрачки его были нормального размера. Но так обычно выглядят люди, у которых хорошая переносимость наркотиков. Вестад кашлянул:

– И ты плотно привязал ее, воспользовался обыкновенной ножовкой и ушел?

– Да, – ответил мужчина.

Он отказался от адвоката, но отвечал на вопросы преимущественно односложно. В конце концов Вестад стал задавать ему вопросы, требовавшие ответов «да» или «нет». И это, в общем, работало. Очевидно, работало: черт возьми, у них было признание. И все-таки… Вестад посмотрел на лежащие перед ним фотографии: верхняя часть черепа и мозга была частично отрезана и свисала набок, держась на коже. Глядя на это фото, Вестад подумал о вареном яйце с отрезанной верхушкой. На изображении был виден рисунок коры мозга. Вестад уже давно отверг идею о том, что, глядя на человека, можно понять, на какие ужасные поступки он способен. Но этот мужчина, от него… от него не веяло тем холодом, агрессией или, прямо говоря, идиотизмом, которыми веяло от других хладнокровных убийц.

Вестад откинулся на стуле:

– Почему ты признаешься?

Мужчина пожал плечами:

– ДНК на месте преступления.

– Откуда ты знаешь, что она там есть?

Мужчина поднял руку к длинным густым волосам, которые тюремное начальство теоретически должно было приказать остричь из гигиенических соображений.

– У меня выпадают волосы. Это побочный эффект от многолетнего приема наркотиков. Теперь я могу идти?

Вестад вздохнул. Признание. Улики на месте преступления. Почему же он сомневается?

Он склонился к микрофону, стоявшему посередине между ними:

– Допрос подозреваемого Сонни Лофтхуса завершен в тринадцать ноль четыре.

Он увидел, как погасла красная лампочка, и понял, что техник отключил диктофон. Вестад поднялся и открыл дверь надзирателям, которые защелкнули наручники и повели заключенного обратно в Гостюрьму.

– Что думаешь? – спросил техник, когда Вестад вошел в контрольное помещение.

– Думаю? – Вестад надел куртку и резким нетерпеливым движением застегнул молнию. – Он оставляет мало места для размышлений.

– Я о первом сегодняшнем допросе.

Вестад пожал плечами. Подруга жертвы. Она показала, что жертва рассказывала ей, будто ее муж, Ингве Морсанд, обвинял ее в неверности и угрожал убить. Эва Морсанд боялась. Боялась в том числе и потому, что у мужа были причины для подозрений: она встретила другого мужчину и собиралась уйти от него. Более классический мотив для убийства найти трудно. А что за мотив у парня? Женщину не насиловали, из дома ничего не пропало. Ну да, шкафчик с лекарствами в ванной был взломан, и, по словам мужа, пропало снотворное. Но зачем человеку, который, судя по следам от уколов на руках, имеет постоянный доступ к тяжелым наркотикам, беспокоиться о каких-то слабеньких снотворных?

Следующий вопрос возник немедленно: зачем следователю, получившему признание, беспокоиться о таких мелочах?

Йоханнес Халден махал метлой по полу между камерами в отделении «А» и тут увидел, что по коридору идут два надзирателя, а между ними – Сонни. Парень улыбался, и если бы не наручники на руках, можно было бы сказать, что он идет с двумя дружками на какое-то приятное мероприятие.

Йоханнес поднял вверх правую руку:

– Смотри, Сонни! Плечо полностью восстановилось! Спасибо за помощь!

Парню пришлось поднять обе руки, чтобы показать старику большой палец.

Надзиратели остановились перед одной из камер и расстегнули наручники. Дверь камеры им отпирать не пришлось, потому что все двери автоматически открывались каждое утро в восемь часов и стояли незапертыми до десяти часов вечера. Ребята из контрольного помещения показывали Йоханнесу, как они открывают и закрывают все двери простым нажатием кнопки. Ему нравилось в контрольном помещении, поэтому там он обычно подолгу мыл полы. Как будто стоял на мостике супертанкера. Как будто находился там, где и должен. До «происшествия» Йоханнес служил матросом и начал изучать навигацию. Он хотел стать морским офицером: штурманом, старшим помощником, а затем и капитаном. Через несколько лет переехать к жене и дочке в домик недалеко от Фарсюнда и начать работать лоцманом. Так зачем же он совершил это? Почему все испортил? Что заставило его согласиться взять на борт два больших мешка из порта Сонгкла в Таиланде? Нельзя сказать, чтобы он не понимал, что в мешках героин. И нельзя сказать, что он не знал, какой срок его ждет и как истерично норвежская правовая система относилась в то время к подобным преступлениям, приравнивая их к предумышленным убийствам. И дело даже было не в тех огромных деньгах, которые ему предложили за доставку мешков по определенному адресу в Осло. Так почему же он сделал это? Хотел рискнуть? Или мечтал о том, чтобы снова встретиться с ней, с красивой тайской девушкой в шелковом платье, погладить ее длинные черные блестящие волосы, заглянуть в миндалевидные глаза, услышать нежный голос, шепчущий сложные английские слова, увидеть мягкие малиновые губы, просящие сделать это ради нее, ради ее семьи из Чанг Рая. Она говорила, что только так он сможет спасти их. Нельзя сказать, чтобы он поверил в ее историю, но он поверил ее поцелую. И этот поцелуй он повез с собой домой, через моря, через таможню, в камеру предварительного заключения, в зал суда, в комнату для встреч с родственниками, где повзрослевшая дочь объяснила ему, что никто в семье не хочет больше иметь с ним ничего общего, через развод и прямо в камеру тюрьмы Ила. Ничего, кроме этого поцелуя, ему было не надо, и обещание этого поцелуя было единственным, что у него осталось.

Когда Йоханнеса выпустили, его никто не встретил: семья отреклась от него, друзья выросли, и на флот его больше не приняли. И он подался туда, где его готовы были принять. К бандитам. Он стал работать по своей старой профессии. Трамповое судоходство. Его нанял один украинец, Нестор. Героин из северного Таиланда перевозился на грузовиках по старому наркомаршруту через Турцию и Балканы. Груз делили между скандинавскими странами в Германии, откуда Йоханнес и транспортировал его на последнем отрезке пути. А потом он начал закладывать других.