— Потрясающе! — зааплодировали хвостами по асфальту дворняги. — Но как вы?..

— Как я догадался? Элементарно! — привычно ответил Шерли, но вдруг осёкся.

К группе частных детективов на большой скорости приближался велосипед. Управлял им толстый мальчик в джинсовом комбинезоне и бейсболке с надписью «Chicago Bulls». На багажнике сидела босая девочка с золотистыми волосами. В руке она держала жёлтую туфельку.

— Не может быть! — разинул рот Тузик, а за ним и все остальные.

— Это похититель! Ловите его! — Полкан быстрее всех пришёл в себя и кинулся, было, навстречу злостному преступнику, но наивный велосипедист уже сам подъезжал в карающие лапы правосудия.

— И не стыдно тебе, мерзавец? — грубо обратился он к лектору по криминалистике. — Почему ты сбежал опять? — странный мальчик с негодованием смотрел на королевского пуделя.

А тот потупился и пристыжённо молчал, зажав хвост между лапами. Дворняги в изумлении замерли.

— Сестрёнка все глаза проплакала, пока тебя искали! — продолжал воинствовать толстый мальчик. — А зачем туфлю стащил? Игрушек тебе мало? — в сердцах он замахнулся на Шерли, но девочка остановила его.

— Не ругайся, пожалуйста, — попросила она, слезая с велосипеда и пристёгивая к ошейнику пуделя поводок. — Ну что, Шерлик, пойдём домой? «Собаку Баскервилей» дочитывать? — босая, но счастливая Даша ласково смотрела на горе-детектива.

Стоял один из тех безветренных знойных дней, когда накалившийся песок нещадно обжигает лапы. Граф и Бобка брели вдоль высокого прибрежного обрыва по дорожке, лежащей в тени гранатовых и апельсиновых деревьев. Сквозь них время от времени мелькало море. Словно мираж, оно дрожало, переливалось бликами в южном воздухе и казалось ещё синее в узорчатых прорезях изумрудно-зелёной листвы. Тишина знойного дня окутывала всё вокруг душным покрывалом. Лишь в траве, виноградниках и зарослях банановых пальм заливались цикады, и от их монотонной, звенящей песни гудел воздух.

Граф, как всегда, шедший впереди, остановился, ожидая, пока Бобка поравняется с ним.

— Жара-а! — выдохнул пёс вяло и высунул язык.

— Не говори, — по привычке поддакнул Бобка.

— Хорошо тебе с редкими кучеряшками, — с досадой протянул Граф, покрытый густой, жёсткой шерстью.

— Зато у тебя вон хвост какой! — Бобка завистливо посмотрел на чудесную пышную загогулину приятеля. — Ты им хоть от мух отмахиваться можешь и, вообще, сквозняк создавать. А мой обрубок на что годится?

— Это да-а, — важно протянул любящий лесть Граф. — С такой внешностью я могу на конкурсах красоты выступать. Жаль, меня фамильное древо подводит. Вырвать бы его с корнем!

— Может, искупаемся? — предложил взамен Бобка, изнывающий от духоты.

— Давай!

С привычной лихостью приятели скатились вниз по крутой сыпучей тропинке и оказались на пустынном пляже. В морды дунул свежий бриз, и жара чуть отступила. Залив блестел, точно гигантская полоса расплавленного металла. У самого горизонта неподвижно стояли стройные, ослепительно белые паруса рыбачьих лодок. С ласковым шелестом плескалось море о гладкие, обточенные прибоем камни, поросшие местами ярким мхом. А вдалеке, в серебристом тумане, высились горы, окаймлённые густыми белыми облаками.

— Эх, хорошо! — тоненько взвизгнул Бобка и с разбегу бросился в воду.

Отплыв на приличное расстояние, он обернулся. Граф стоял у воды, и, когда миниатюрный девятый вал подбирался к его лапам, окатывая мириадами солёных брызг, он отскакивал в сторону и брезгливо отряхивался.

— Чего ты? Плыви сюда! — позвал Бобка.

— Неохота… — замялся Граф. — Я лучше в тенёк.

— Ну дело твоё!

Вот уже два года беспородные Граф и Бобка жили под одной крышей, но гордый Граф никак не мог признаться приятелю, что воду терпеть не может и, вообще, плавать не умеет. От этого было досадно, но он молчал, каждый раз находя новые причины для отказа искупнуться.

«Зато я красивый и умный», — успокаивал он себя, устраиваясь в тени столетней оливы.

Ветерок приятно холодил нос, и, погрузившись в мечты о вкусном обеде, Граф задремал. Снилась ему крупная, жирная кефаль. Ароматная и сочная, она жарилась в масле на сковородке. От блаженства Граф даже повизгивал во сне. Кефаль аппетитно шкворчала и приговаривала: «Граф, смотри, что у меня, Граф, ты чего, уснул, что ли? Граф?!»

Пёс открыл глаза — вместо кефали перед ним маячил мокрый Бобка.

— Еле добудился! Ты, что ли, не знаешь, нельзя спать на пляже? Можно ведь этот, как его, солнечный тумак получить.

— Не тумак, а удар.

— Да?.. Погляди лучше, что я нашёл! — возбуждённо гавкнул Бобка и ткнул носом в лежащую на песке зелёную бутылку. Толстопузая и заткнутая пробкой, она была покрыта илом и сильно пахла водорослями.

— Что это такое? — брезгливо поморщился Граф.

— Бутылка — не видишь?!

— Вижу, что не кефаль, — огрызнулся Граф. — Только не совсем понимаю твоего ажиотажа по этому поводу. Обычная винная бутылка. К тому же пустая.

— Ничего не пустая! — обиделся Бобка. Такое отношение приятеля к своей находке он посчитал совершенно недопустимым и кощунственным. — В ней письмо! — отчего-то перешёл он на шёпот и таинственно округлил глаза.

— Разве? — всё тем же безразличным тоном уточнил Граф. — А я сразу не заметил.

— Ну как же! Смотри, — Бобка потёр находку, очищая от ила.

Под мутным стеклом белел свёрнутый в трубочку бумажный листок.

— Интересно… — Граф приподнялся и обнюхал бутылку. — Рыбой пахнет. Где нашёл?

— На берегу. У самой воды в песок ушла по горлышко — еле откопал. Знаешь, по-моему, тут старинная карта с кладом! — глаза Бобки искрились.

Граф, как истинный философ, только присвистнул в ответ.

— Точно, карта! — не унимался приятель. — В ней указан путь к несметным богатствам!

— Считаешь?

— Конечно! Как в «Острове сокровищ»! Помнишь, Маринка на ночь Олежке читала?

— Помню. Но в бутылке не карта, — с уверенностью парировал Граф. — Смотри, здесь только буквы видны, а на карте ещё нарисовано было бы что-нибудь.

— Например? — расстроился Бобка. Ему очень нравилась гипотеза про карту.

— Ну не знаю, какие-нибудь знаки… — неуверенно протянул Граф. — Или там роза ветров…

— Ну да, ну да, — закивал Бобка, хотя ни о какой розе понятия не имел.

— Кажется, там шифр, — разглядывая через мутное стекло бумагу, глубокомысленно заключил Граф.

— Шифр?! — поразился Бобка, делая внимательную морду.

— Смотри: вся бумажка закорючками исписана. Я читать не умею, но видел, в книжках по-другому пишут. Там ровно всё, а тут — сумбур… Точно, шифр, — тоном, не терпящим возражений, заявил Граф.

— Ого! — от удивления Бобка разинул рот. — И что там зашифровано?

— Не знаю. Надо Олежке бутылку отнести, он разберётся.

На том и порешили. Распираемые от гордости, собаки отправились домой. Важную миссию нести бутылку Граф возложил на Бобку, сам же размышлял вслух:

— Знаешь, я тут всё взвесил — это не шифр, — проговорил он задумчиво.

— Мммг? — удивился Бобка с бутылкой во рту.

— Вот именно. Я вспомнил, когда Маринка к университету готовится, лекции зубрит из тетрадок, там такими же закорючками всё исписано.

— Гггм? Мггг? — извлёк из себя звуки, требовавшие немалых усилий для расшифровки, Бобка. На морде читалось удивление.

— Думаю, в письме мольба о помощи. А написал его капитан терпящего крушение судна. Помнишь, на прошлой неделе шторм был? Вот! — Граф многозначительно воздел лапу к небу. — Только представь: где-то в необъятной пучине тонет корабль. Капитан, понимая, что гибель неизбежна, допивает ром и дрожащей рукой пишет письмо, — Граф драматически прикрыл глаза. — Шариковой ручки на корабле нет, и он, раня себя кинжалом, пишет собственной кровью. В письме надежда на спасение и координаты корабля.

— Подожди, — от нахлынувших чувств Бобка чуть не поперхнулся. — Какой ром? Какая кровь? Это же из-под вина бутылка, да и следов крови на бумажке нет.