Домой я вернулся за пять минут до срока. Пока меня не было, отец все-таки сбежал на работу, а мать я застал на кухне за огромной пишущей машинкой «Ремингтон». Она курила «Салем» и стучала по клавишам. Ее глаза были красными от слез, но она казалась сосредоточенной и решительной.

 – Как в библиотеке? – спросила она.

 – Все хорошо. Можно, я снова пойду в понедельник?

 – Посмотрим, – сказала она.

 – Что ты печатаешь? – спросил я.

 – Роман.

 – Ты пишешь романы, мам? – восхищенно спросил я.

 – Пытаюсь, – ответила она, не отрываясь от клавиш.

Я устроился на диване и продолжил читать «Мальчишек Харди». Через полчаса мама закончила печатать и сказала, что собирается принять ванну. Я слышал, как она вытащила из машинки лист бумаги. Когда она скрылась в ванной и включила воду, я подошел к обеденному столу. Две перевернутые страницы рукописи лежали рядом с пишущей машинкой. На первой странице были напечатаны лишь название книги и имя автора.

КОГДА УМИРАЕТ ЛЮБОВЬ

Роман Алисы Несбитт

Я взял следующую страницу. Прочел первое предложение:

Что муж меня больше не любит, мне стало понятно в тот день, когда наш восьмилетний сын сбежал из дому.

Меня остановил крик матери:

 – Как ты смеешь!

Она бросилась ко мне, пылая от гнева. Выхватила из моих рук листки и залепила пощечину.

 – Ты не должен никогда, никогда читать мою работу!

Я расплакался и побежал в свою комнату. Схватил с кровати подушку и сделал то, что обычно делал, когда в доме начинались скандалы: спрятался в шкафу. Рыдая в подушку, я с горечью думал о том, как одинок в этом очень сложном мире. Прошло десять, а то и пятнадцать минут. В дверь шкафа постучали.

 – Я приготовила тебе шоколадное молоко, Томас.

Я молчал.

 – Прости, что ударила тебя.

Я молчал.

 – Томас, пожалуйста… я была не права.

Я молчал.

 – Но ты же не можешь сидеть в шкафу целый день.

Я молчал.

 – Томас, это уже не смешно.

Я упорно хранил молчание.

 – Твой отец очень рассердится…

Наконец я подал голос:

 – Мой отец поймет. Он тоже ненавидит тебя.

От этих слов мать зашлась в истерике. Я слышал, как она отпрянула от двери и вышла из комнаты. Ее рыдания становились все громче. Они были слышны даже из моего логова. Я открыл дверцу шкафа – в глаза ударил яркий свет из окна – и пошел на звуки плача. Мама лежала лицом вниз на своей кровати.

 – Я соврал, когда сказал, что ненавижу тебя.

Рыдания не утихали.

 – Я просто хотел почитать твою книгу.

Она продолжала плакать.

 – Я опять пойду в библиотеку.

Плач внезапно прекратился. Она села на кровати.

 – Ты хочешь сбежать? – спросила она.

 – Как мальчик в твоей книге?

 – Это выдумка.

 – Я не хочу сбегать, – солгал я. – Я просто хочу сходить в библиотеку.

 – Ты обещаешь, что вернешься домой?

Я кивнул.

 – Будь осторожен на улице.

Когда я выходил из комнаты, мать сказала мне вслед:

 – Писатели очень ревностно оберегают свой труд. Поэтому я так разозлилась…

Она не договорила.

И я ушел.

Спустя много лет, на нашем третьем свидании, помню, я рассказал эту историю Джен.

 – Так твоя мать все-таки дописала книгу? – спросила она.

 – Больше я никогда не видел ее за машинкой. Но, возможно, она работала, пока я был в школе.

 – А что, если рукопись спрятана где-нибудь на чердаке?

 – Я ничего не нашел, когда отец попросил меня разобрать вещи матери после ее смерти.

 – Ее убил рак легких?

 – Да, ей было всего сорок шесть. Мать и отец всю жизнь ругались и всю жизнь курили. Причина и следствие.

 – Но твой отец, слава богу, жив?

 – Да, со времени маминой смерти у отца уже пятая подружка, и он по-прежнему смолит по пачке в день.

 – А ты так и не избавился от привычки сбегать.

 – Вот тебе еще причина и следствие.

 – Наверное, в твоей жизни просто не было никого, кто мог бы удержать тебя на месте, – сказала Джен, накрывая мою руку ладонью.

Я лишь молча пожал плечами.

 – Ты меня заинтриговал, – продолжила она.

 – У каждого есть старая боль, а то и две.

 – Верно. Но есть боль, с которой можно жить, и есть та, что никогда не проходит. Какая из них у тебя?

Я улыбнулся и ответил:

 – О, я уживаюсь со всеми.

 – Ответ стоика.

 – Не вижу в этом ничего плохого, – сказал я и сменил тему.

Джен так никогда и не узнала про боль, которая была моей постоянной спутницей. Я всегда избегал разговоров об этом. Однако со временем она все-таки догадалась, что мое прошлое не только живет в настоящем, но и отбрасывает тень на наши отношения. И еще она чувствовала, как что-то во мне сопротивляется нашей близости. Впрочем, к таким выводам она пришла уже гораздо позже.

А на следующем свидании – в ту ночь мы впервые были близки – я заметил, что она, оценивая меня, решила, что я… скажем так, другой. Джен была юристом, партнером в солидной бостонской фирме. Она зарабатывала большие деньги, представляя крупные корпорации, но каждый год обязательно вела один процесс на общественных началах, «чтобы успокоить совесть». В отличие от меня, она уже имела опыт длительных отношений; ее бывший бойфренд, коллега-адвокат, получил выгодное предложение по работе и воспользовался переездом на запад как поводом для расставания.

 – Иногда думаешь, что все у тебя стабильно и прочно, а потом обнаруживаешь, что это не так, – призналась она мне. – И тогда ты задаешься вопросом, почему же интуиция не подсказала тебе, что все давно идет наперекосяк.

 – Возможно, он говорил тебе одно, а думал другое, – сказал я. – Так часто бывает. У каждого в душе есть тайники, куда они предпочитают никого не впускать. Вот почему мы никогда не можем до конца понять даже самых близких. Проще говоря, чужая душа потемки.

 – «И самая большая загадка – ты сам». Кстати, цитата из твоей книги об Аляске.

 – Я бы солгал, если бы отрицал, что польщен.

 – Отличная книга.

 – В самом деле?

 – Ты хочешь сказать, что не догадывался об этом?

 – У меня, как у всех писателей, стойкое недоверие к тому, что я мараю на бумаге…

 – Откуда такая неуверенность?

 – Думаю, это всего лишь атрибут профессии.

 – В моей профессии такое недопустимо. Юристу, который не уверен в себе, никто не станет доверять.

 – Но доля сомнений всегда присутствует, не так ли?

 – Никогда, если я защищаю клиента или привожу заключительный аргумент. Мои доводы должны быть неоспоримы. И наоборот, в личной жизни я сомневаюсь во всем.

 – Рад это слышать, – сказал я, накрывая ее руку ладонью.

Собственно, так все и началось между нами; в тот самый момент, когда мы оба решили капитулировать и отдаться во власть чувства. Верно ли, что любовь приходит в назначенный срок? Как часто я слышал от своих друзей, что они женились, потому что были готовы жениться. Так было и с моим отцом. Свою историю он рассказал мне вскоре после смерти матери. И вот что я узнал.

Это был 1957 год. Четыре года прошло с тех пор, как отец демобилизовался из морской пехоты и по «солдатскому биллю о правах» поступил в Колумбийский университет. Он только что получил свою первую должность – помощника управляющего в компании «Янг энд Рубикон». Его сестра собиралась замуж за бывшего военного корреспондента, а ныне пиарщика; сразу после медового месяца в Палм-Бич их брак затрещал по швам, хотя и влачил свое печальное существование еще пятнадцать лет, пока муж окончательно не спился, отдав богу душу во время сердечного приступа. Но в тот счастливый день бракосочетания в переполненном банкетном вале отеля «Рузвельт» отец приметил миниатюрную молодую женщину. Ее звали Алиса Гольдфарб. Отец описал ее как полную противоположность ирландским девчонкам из Бруклина, взращенным на «тушенке и капусте». Отец Алисы был ювелиром, а мать – профессиональной сплетницей. Но их дочь ходила в правильные школы и могла поддержать разговор о классической музыке и балете, об Артуре Миллере и Элиа Казане. Мой отец – хотя и толковый, но интеллектуально уязвимый бруклинский ирландец – был очарован и слегка польщен тем, что красотка из Вест-Сайда проявила к нему интерес.