Разбирались мы помаленьку и с бразильскими фруктами.

Конечно, бананы, бананы, бананы…

Мы покупали бананы разных цветов: желтые, красные, зеленые, шоколадно-коричневые. Только в Бразилии растут оранжевые бананы. Я предпочитал зеленые, они не очень сладкие и немножко терпкие. Не любил шоколадно-коричневые. Берешь такой в руки, думаешь, ну уж он-то сладкий. Ан нет. Сплошной обман. Мальвина, та наоборот любила шоколадные. Она вообще неравнодушна к шоколаду.

И папайи. Первое, к чему мы по-настоящему пристрастились в Бразилии, были папайи. Мы научились отличать папайи, вытянутые, темно-желтого цвета плоды размером с дыню, и мамайи, круглые, более светлые и более сладкие.

Попробовали асеролу, по цвету и форме напоминающую помидор, но с ни с чем не сравнимым вкусом, кажу, похожий на сладкий перец, сочный купуаку. А еще была оранжевая купуаку, гуайява, зеленая снаружи и нежно-розовая внутри, гравиола – колючий зеленый плод, по форме напоминающий сердце, фрукт с забавным названием женипапо. Всех не перечтешь.

Правила приличия требовали, чтобы я организовал прием у себя дома. Но я не торопился. Я хотел, чтобы кто-то первым пригласил меня. Со мной охотно беседовали в общественных местах, приглашали на чашку кофе в бар, Марину водили по салонам, но в гости никто не звал.

О России местные газеты писали редко. Мальвина слушала американское радио по-английски, ее ужасно злило, что радио из Вашингтона основное время уделяло процессу родственника Кеннеди, а специалисты и просто обыватели обсуждали, изнасиловал ли он или нет какую-то неприглядного вида девицу в Палм Биче. Местная пресса посмеивалась, ехидничала, но уделяла процессу намного больше места, чем событиям в Москве. 12 октября появилось сообщение о роспуске КГБ.

В конце месяца нам прислали счета за воду, газ и электричество. Глубокое внедрение шло своим чередом.

Оставалось только завести «друга». Без этого нельзя. Новый человек в городе обязательно должен иметь кого-то, кто мог бы поручиться за него в клубе, в страховой компании, чей адрес он мог бы давать, заполняя разного рода бумаги «в случае необходимости сообщить…».

Однажды мы забрели в городской музей.

Мы ожидали увидеть местные поделки, чучела рыб, прослушать длинные рассказы о породах деревьев – это бывает в местных музеях всех стран, но здесь все было иначе.

Встретил нас мужчина в элегантном костюме, в очках и с трубкой. Он походил больше на писателя.

– Доктор Роберту Марронту, – представился он по-французски. – Я очень рад, что вы нашли время нас посетить. Думаю, вам будет интересно.

Больше половины музея занимала экспозиция, посвященная приезду в этот город португальского короля в начале девятнадцатого века. Нам показали огромные кровати с шелковыми простынями и кружевными подушками, стол, за которым проходили приемы, и, конечно, массивные приборы, по словам директора, из чистого серебра.

Еще больше мы удивились, узнав, что все экспонаты музея принадлежат самому доктору Роберту и что он является шестым наследником португальского короля.

– К счастью, в Португалии монархии нет уже почти восемьдесят лет. Поэтому я могу быть спокоен за свою жизнь. Я даже могу спокойно посещать Португалию.

Он предложил чашку кофе. Мы согласились.

Интересный собеседник, доктор Роберту прекрасно разбирался в русской литературе, знал не только Чехова и Достоевского, но и Гоголя, Горького. Естественно, я должен был показать, что знаю Камоэнcа.

– Я никогда не слышал Камоэнcа в подлиннике.

И это было правда.

– Камоэнша, – поправил меня доктор. – Букву в конце слова бразильцы произносят как «с», а португальцы как «ш». Но Камоэнш есть Камоэнш. Я всегда произношу его фамилию именно так.

Потом Мальвина заинтересовалась дамским чайным сервизом. Хранитель музея рассказал историю о том, как этот сервиз заказали во Франции к приезду короля и как королева уронила чашку на каменный пол, а она не разбилась.

Доктор предложил еще кофе. Потом удалился на пару минут и, вернувшись, пригласил нас к себе на ужин.

– Послезавтра мы с женой ждем вас к семи.

Через день в семь мы были в квартире хранителя музея. Нас встречали хозяин и его жена, смуглая дама средних лет в индийском сари.

– Моя жена из Макао, – представил ее Роберту.

Нас пригласили в салон. Выложенный замысловатым паркетом зал кончался верандой с видом на океан. Хозяйка подвела нас к двум круглым столикам, на которых стояли цветные подносы с маленькими тартинками. В каждую тартинку была воткнута вилочка с камешком.

– Ты посмотри, – шепнула мне Мальвина.

Спросить Мальвину, куда смотреть, я не успел, хозяин подкатил столик с напитками:

– Виски, джин?

После получаса светского разговора супруга хозяина пригласила нас к столу. В столовую мы прошли через длинный коридор, стены которого были украшены саблями и кинжалами. Мальвина улучила минуту и шепнула:

– Ты обратил внимание?

– На что?

– На вилочки в тартинках.

– Ну и что?

– А то, что камешки в них драгоценные. Рубины, сапфиры и изумруды.

За обедом хозяйка рассказывала о Макао.

Кофе пошли пить на веранду, и там хозяин читал по памяти Камоэнша.

Было прохладно, легко дышалось.

– У вас есть родственники в Португалии? – спросил я хозяина.

Он засмеялся:

– Много. Так много, что я никого ни разу не встречал. Родился я в Сан Пауло, учился в Рио-де-Жанейро, я по профессии географ.

Вмешалась его супруга и на плохом французском сказала, что единственным его достижением в области географии было посещение Макао, где они с ним познакомились.

– И я привез эту редкую азиатскую птицу в Бразилию.

– Он вообще любитель редких птиц, – продолжила супруга. – Осторожно, синьор Сокраменту, синьора Марина – такая редкая птица, которую здесь не сыщешь.

Мы все засмеялись, и синьора Марронту еще рассказывала о Макао. Хозяин еще читал Камоэнша, потом Маяковского по-португальски.

Теперь можно было устраивать ответный прием. Решили его сделать сразу после Нового года. Остановились на субботе восемнадцатого.

Словом, жизнь наладилась и текла размеренно. И когда я уже почти смирился с тем, что так, без забот и потрясений, мне придется прожить отведенные мне пять лет, вдруг в один день все перевернулось.

В понедельник четырнадцатого, утром, мы лежали в кровати и спорили, кому первому вставать. И когда выпало вставать мне, раздался звонок в дверь.

– Кого черт несет с утра!

Я набросил рубашку и пошел открывать. На пороге стоял Павел Михайлович, тот самый, который встречал нас в аэропорту в Рио-де-Жанейро. По его озабоченному лицу я сразу понял: нашей спокойной жизни пришел конец.

– Мариночка не обидится, если мы пойдем куда-нибудь выпьем кофе?

Не хочет разговаривать дома, боится жучков. Понятно.

– Я ей объясню.

– Возьмите этот чемодан. Там всякие проспекты по «мерседесам». Какие-то образцы…

Мариночка не обиделась.

Мы вышли на улицу. Было еще прохладно. С океана, как всегда в это время, дул приятный ветерок.

– Где вы обычно завтракаете?

– Здесь на углу.

– Вот туда мы и не пойдем.

И это понятно. Я предложил:

– Я могу порекомендовать кафе «Глобо». Я там ни разу не был. Но говорят, там очень хороший кофе.

Я там действительно ни разу не был, берёг для неожиданных встреч. Таких как эта, например.

– Я вам привез проспекты, образцы. Остальное придет по почте. Как у вас дела?

– Вживаюсь. Пока все в порядке. Как дома?

– Газеты читаете?

– Только «Монд».

– Значит, в курсе. Знаете, какие у меня мысли? Крамольные, скажете. Да не у меня одного. Ругали мы Сталина: сажал, расстреливал. А вот спросите сейчас у безработных, что бы они предпочли: жить, как они сейчас живут, или работать, как при Андропове, но чтобы Горбачева и Ельцина – на Колыму. Что бы они ответили? То-то. Для нас сейчас главное: организованное отступление. Сплочение действительно верных. И не нужно надеяться на скорое возвращение. Народ у нас болен. Ему надо вылечится. А господин Ельцин – самый лучший врач. Ну да ладно. Вы все понимаете. Мы вам доверяем. Без особой нужды я не стал бы вас беспокоить.