Глядя на пеструю рыночную толпу, Таир вспоминал, как Эсма рассказывала историю о человеке, который, испив волшебное зелье, стал понимать язык растений и животных. Он тоже был способен видеть то тайное, что творилось вокруг. Ему были доступны такие стороны жизни, какие были скрыты от всех остальных.

Вот нищий с глазами, похожими на потухшие угли, и незаживающими, растравленными ранами, человек, чья душа напоминает пересохшее русло реки, тот, для кого кусок хлеба имеет такую же ценность, как для халифа — алмаз чистейшей воды. Молодая мать с кучей детей: ее сердце щедро, как оазис, а мысли скованы вечной заботой. Юный вор с быстрым, как стрела, взглядом и нетронутой совестью. Богатые, степенные, уважаемые горожане, чьи глаза не желают видеть грязи, ноздри не выносят смрада, а уши глухи к воплям несчастных.

То была завораживающая и в то же время страшная картина мира, мира, который он любил, в котором ему довелось жить.

Таир привык видеть людей изнутри, и ему не составляло труда предлагать им то, что больше подходило их натуре. Броские, яркие украшения для старшей жены богатого человека, покрытые нежным узором браслеты для тонких запястий застенчивой девушки, тяжелый перстень для деспотичного и властного мужчины.

Зияд остался доволен, похвалил его и велел явиться завтра. Таиру пришла в голову мысль сделать Эсме подарок. Он долго бродил меж рядов, не зная, что выбрать: украшение, туфли, платок. А потом решил купить книгу.

Он долго вертел в руках одну из книг, рассматривая сафьяновый переплет и вглядываясь в непонятные черточки, точки и закорючки, которыми были испещрены страницы. Как Эсма может их разбирать, каким образом из этих знаков могут рождаться прекрасные, волнующие образы и картины?

— Берите, не сомневайтесь, господин, — сказал торговец. — Великолепная самаркандская бумага, превосходное оформление — золотые буквы на нежно-голубой коже.

— О чем написано в этой книге? — спросил Таир, досадуя на то, что не знает грамоты.

— Это сочинения сладкоголосых соловьев Персии. Душа того, кто прочтет эти истории, навеки излечится от уныния и скуки.

Таир заплатил и направился домой, с нетерпением думая о том, что сейчас увидит жену и вручит ей подарок.

Эсма встретила его в одеждах, которые женщина надевает только для мужа. Она накинула на волосы шарф прозрачного белого шелка, украсила лоб ниткой жемчуга и перевила косы серебристыми шнурками. Надела лазурно-голубую рубашку и туфли, сделанные, казалось, из цветочных лепестков. Нежные губы молодой женщины были приоткрыты, будто створки перламутровой раковины.

— Ты прекрасна! — с восхищением произнес Таир.

Эсма улыбнулась, и ее глаза засияли глубоким и ярким светом.

— Где дети? — спросил муж, входя в дом.

— Я отвела Амаля и Джалилу к своим родителям. Мне кажется, нам нужно побыть вдвоем.

Таир не мог ее обнять, потому что прятал за спиной сверток. Не зная, что сказать, он молча протянул Эсме книгу.

Женщина ахнула; ее пальцы задрожали, будто она прикоснулась к невиданной драгоценности.

— Это мне?!

— Да. Я знаю, что ценность книги, как и человека, заключается не во внешнем виде, но поскольку я не знаю грамоты…

Эсма наугад открыла книгу и прочитала вслух:

— «Ты нужен мне, как телу жизнь, как рыбе вода, как земле дождь. Моя тоска подобна ветру, который не знает покоя, огню, который никогда не угасает. Моя любовь похожа на время, которое не истекает ни за год, ни за месяц, а течет постоянно. Я жду тебя, как купец в Мекке ждет караван из Персии».

— Я сделал хороший выбор? — прошептал Таир.

— Да. Настоящий.

Эсма подала мужу ужин: приправленный шафраном рис, жареную курицу, золотистую халву и ароматный кофе. Когда они поели, Таир смущенно произнес:

— Я хочу, чтобы ты научила меня читать и писать.

Женщина радостно вздрогнула.

— Правда?

— Да. Печально смотреть и не видеть, держать в руках и не понимать. Я помню, как ты говорила, что открывать интересную книгу — это все равно что отворять вход в пещеру, сияющую золотом и драгоценными камнями.

— Мы станем заниматься, и ты быстро научишься. Ты тоже сможешь изучать эти сокровища, — заверила его Эсма и, волнуясь, спросила: — Как прошел первый день? Зияд остался доволен?

— Он сказал, что я способен слышать голоса камней и чувствовать их природу. Мне кажется, я справлюсь. Мне нравится то, что я делаю.

— Я всегда верила: когда исчезает одно, из руин, из пепла возрождается, восстает другое, обновленное и лучшее, — промолвила Эсма.

Ее глаза и украшения сверкали в лунном свете, падающем в окно. Маленький дом словно превратился в таинственный замок, сквозь стены которого не могли пробиться несчастья, который не под силу разрушить времени. Таир и Эсма лежали в объятиях друг друга под покровом ночи. Всецело поглощенные любовью, они были далеки от земной суеты. Они ощущали в себе зов к лучшему и прекрасному, радость единения и были так близки, как только могут быть близки люди. Они могли поверить в то, что простой камень, омытый кровью жертвенности и страданий, со временем превращается в драгоценность, что названное украденным счастье на самом деле — подарок судьбы.

У мальчика, которого Эсма родила через девять месяцев, глаза были зеленые, как изумруды.

Асмик навсегда запомнила день, когда в последний раз видела своего отца и братьев живыми.

Девушка родилась в армянском квартале персидского города Исфахан, расположенного в плодородной долине реки Зайенде-Руд. Город окружала высоченная зубчатая стена с двенадцатью железными воротами, а на его центральной площади могла разместиться целая деревня. Исфахан был наводнен искусными ремесленниками и приезжими купцами, потому на рынках не было недостатка ни в заморских тканях, ни в диковинных украшениях.

Единственная дочь и младший ребенок в зажиточной, знатной семье, Асмик с детства была окружена нежной любовью и ни в чем не знала отказа. Шестеро братьев души не чаяли в девушке, так же как отец, благородный Тигран Агбалян, и мать, гордая красавица Сусанна, на которую Асмик всегда хотела быть похожей.

Отношения матери и отца напоминали некую возвышенную игру; родители были преданы друг другу настолько, насколько один человек может быть предан другому: девушке казалось, что мир не знал более сильной и прекрасной любви.

В тот роковой день Асмик проснулась раньше обычного; надев платье, девушка вышла на каменный балкон.

В предрассветных сумерках раскинулся огромный город. В воздухе разливался тонкий аромат цветущих абрикосовых деревьев. В небе сияли созвездия, похожие на созревшие гроздья винограда. На горизонте виднелись призрачные, бледные, напоминающие сновидение очертания гор. Глядя на них, Асмик погрузилась в мечты.

Вот уже много раз она встречала на улицах Исфахана незнакомца, который поначалу только смотрел на нее, потом стал коротко кивать, а однажды позволил себе улыбнуться. Он был молод, красив, хорошо одет; завидев его, Асмик была готова бежать прочь, и вместе с тем ее будто околдовывали какие-то чары. Как правило, она выходила за покупками в одно и то же время, и юноша поджидал ее на повороте дороги, ведущей к рынку.

Вскоре Асмик и незнакомец вступили в безмолвный разговор, заключавшийся в тайном обмене взглядами. Иногда девушку сопровождала мать, чаще — служанка, а порой и та и другая; Асмик научилась отвлекать их в тот миг, когда ее глаза посылали молодому человеку робкий, стыдливый, нежный привет. На это уходило несколько секунд, а все остальное время она мечтала о том, что наступит новый день и маленькая запретная игра повторится снова.

Пожалуй, в этом не заключалось ничего предосудительного, если б не одно обстоятельство: юноша был иноверцем, арабом, проявлять интерес к которому было не только нелепо, но даже преступно. На протяжении двух недель Асмик удивлялась и радовалась тому, что мать не замечает ее тайного увлечения.