Практически напротив витрины магазина, взвизгнув тормозами, чуть не налетев на бордюр, «лихо» припарковалась ярко красная «девятка». Автомобиль взвыл двигателем, дернулся, чихнул и заглох.

– Приехали, – констатировал Родик. – И хоть стекла тонированные, ставлю сто к одному, что за рулем женщина!

Как всегда, Родион не ошибся.

Только барышня может ехать, например, в «Оке» по автостраде, в левом ряду, со скоростью сорок пять километров в час и делать вид что так и надо, показывая оттопыренный средний палец каждому пролетающему мимо с бешеной (с ее точки зрения) скоростью недовольному, небритому «бабуину» на «БээМВэ», там, «Чероки» или видавшем виды, заляпанном грязью (подумать только какое нахальство) «Круизере»…

Только барышня может делая левый поворот одновременно разговаривать по сотовому телефону, одновременно поглядывать то на только что сделанный в косметическом салоне маникюр, то в зеркало заднего вида, но не для того, что бы заметить обгоняющий ее слева автомобиль, а для того, что бы проверить – не осыпалась ли тушь с ресниц!!!

И уж конечно только барышня может припарковаться и бросить сцепление не выключив передачи… Ибо женщина за рулем хуже татарина! Ей богу! Иногда просто диву даешься.

Дверца «девятки» распахнулась и на асфальт элегантно опустилась сначала одна тонкая женская ножка, потом другая, в черненьких облегающих брючках и в таких же черных матовых туфельках на высоком, пардон, очень высоком каблучке… (Вот еще одна загадка природы! Как с такими каблуками можно давить на педали – непонятно! Это все равно, что ходить по гамаку на ходулях. )… И из-за руля авто, гордо вздернув к небу носик, увенчанный очаровательными, похожими на пенсне позолоченными очечками, с выражением крайней деловитости на лице показалась Натка Дуренбаум, девица приятная во всех отношениях: стройная, белокурая, и сумасбродная как шальная пуля.

Она хлопнула дверцей машины, перекинула через плече довольно пухлую дамскую сумку и уверенным, но грациозным шагом двинулась к дверям минимаркета, скользнув по сидящему на остановке Родику мимолетным, показушно-безразличным взглядом и с помощью такого же показушно-безразличного жеста направляя на автомобиль брелок сигнализации.

«Девятка» по щенячьи всхлипнула, как бы прощаясь со своей хозяйкой, расстроено моргнула фарами и затихла. Барышня скрылась в ярко освещенных недрах магазина.

Сквозь витрину Родион мог наблюдать как она бродит про меж полок заваленных товаром, задумчиво поправляя очки на носу и разглядывая банки, склянки, и пакеты со всякими вкусностями. Походив немного по магазину Ната наконец остановилась у стеллажа с марочными винами и взяв в руки бутылку из самого верхнего ряда, стала изучать этикетку.

– Понятно, – пробормотал Родион Оболенский. – Подумать только какая удача… На ловца и зверь бежит!

Он подхватил кейс и, пропустив несколько машин быстро перебежал на другую сторону улицы где этакими филиалами райских кущ располагалось несколько цветочных торговых павильонов внутри которых нежные создания похожие на эльфийских принцесс торговали разнообразными образчиками голландской и колумбийской флоры…

Уж в чем, в чем, а в винах Ната Дуренбаум понимала лучше других. В винах и специфических с точки зрения русского человека сырах. А специфическим у нас считается любой сыр хоть как-то отличающийся от «голландского» калача выращенного на экологически чистом молоке Новгородской губернии.

Всяческие там «монсалваты» «пармезаны», «рокфоры», испещренные пузырьками, подернутые синей, красной, серобуромалиновой, в зависимости от сорта, плесенью, в понимании Наты существовали только для того, что бы ими закусывать вино, а не посыпать макароны, как некоторые тут думают.

А уж вино для Наты, вне всякого сомнения, значило гораздо больше, нежели просто продукт брожения винограда.

Вино для Наты Дуренбаум было религией! И все благодаря любовнику ее семнадцатилетней юности, французу с романтическим именем Жорж Ренуар, пилоту авиакомпании «Тур-де Франс». Жорик обучил Нату не только прелестям французской любви, но и премудростям французской кухни, в которой пилот разбирался не хуже чем Пьер Ришар.

О, да! Это было восхитительное зрелище! Высокий, худощавый, уже не молодой, но молодящийся Жорж, в голубой форме летчика, с бутылкой какого-нибудь «Кот де Бург Шато Фор Лубе» в одной руке и кожаным чемоданчиком набитым разными французскими вкусностями в другой, идет через таможенную зону Пулковского Аэропорта прямо к юной, разодетой в пух и прах длинноногой Натке, которая подпрыгивая от счастья ожидает его за стеклянной перегородкой отделяющей владения таможни от зала ожидания.

А потом они ловят такси и катят в «Европу», где до утра продолжается райское пиршество наполненное ароматом французского вина, горечью французского сыра и сладостью русских девичьих губ.

И не важно, что всего через пол года, в одно прекрасное утро, «пленительный Жорик», как называла его Натка, навсегда улетел на своем белоснежном крылатом лайнере в свою Францию и не вернулся, а вместе с Жориком и его сказочно прекрасным «Боингом» растаяли в сыром Петербургском небе Наткины мечты о тихом семейном счастье в уютном домике в окрестностях Сент-Жермена.

Даже всесильная любовь не в состоянии компенсировать несовершенство жизни.

Ната навела справки через знакомую буфетчицу ВИПзоны Пулково-2, (кстати, по причине своей сексуальной открытости, довольно осведомленную буфетчицу), и узнала, что у Жоржа Ренуа действительно в предместье Парижа есть крупный особняк, но принадлежащий не ему, а его весьма состоятельной жене у которой, Жорик был, что называется «в кулаке», а так же четверо детей и даже один внук.

Возможно кто-то из коллег Жоры проболтался, так как супруга Жоржа каким-то образом прознала о том, что у ее благоверного в России есть юная, очаровательная любовница, которую он периодически одаривал винами из фамильного погреба. (И не только винами. Жора не был скупердяем. У Натки до сих пор хранится фамильное кольцо, (в смысле не Наткино фамильное, а, естественно, Жорика, точнее евойной женушки) с увесистым брюликом и монограммой «Ренуар». ) В общем она похлопотала перед кем надо в руководстве авиакомпании и Жорика враз перевели на авиалинию «Париж-Монреаль», в прямом смысле от греха подальше.

Но это уже было неважно поскольку грех все-таки случился и под сердцем у Наты билось маленькое сердечко потенциального французского подданного.

Об этом она узнала примерно через месяц после исчезновения «пленительного Жорика». Немного погоревав Натка, (тогда еще Наташа Ромашкина) поняла, что ей, увы и ах, но таки не суждено стать Натали Ренуар. Расставаться с ребеночком ей не хотелось, хотя бы в память о подаренной ей Жоржем сказке. И, поскольку несмотря на свою юность Наташа была девицей умной и сообразительной, она, не мешкая взяла в оборот одного своего знакомого коммерсанта-топливоторговца Толика Дуренбаума, тоже кстати немолодого мужчинку, уже давно сделавшего ей недвусмысленное предложение, окрутила его, окольцевала, навешала лапши на уши на предмет своей беременности, их якобы общего ребенка, и вскорости, через два месяца, сыграла за его денежки в дорогом ресторане премиленькую свадебку с икрой, танцами под ВИА и мордобоем в туалете. Все как положено.

Толику из-за Наты пришлось развестись со своей женой, но и это было частью ее коварного плана. Таким образом она отомстила мужской половине человечества (читай «пленительному Жорику» ) за свое фиаско под Сент-Жерменом.

Но и тут Натка просчиталась.

Цацкаться со своей молодой женой Толик не стал. После того как родился ребеночек он купил ей все, что нужно для ведения семейного хозяйства: стиральную машину, утюг, кухонный комбайн и электрический чайник, а сам с утроенным усердием занялся своими бензоколонками и домой заявлялся только для того, что бы поесть, помыться, состроить спящему в кроватке младенцу козу, быстренько, на скорую руку трахнуть Натку, выспаться и утром снова ускакать на работу.