Испанское восстание оказало особое влияние на декабристов. Они романтически относились к судьбе этой страны, частично из-за того же чувства ненависти к Франции в 1812 году. Декабрист А. П. Беляев был свидетелем поражения испанской революции, так как служил морским офицером русского фрегата в 1824 году. Даже поражение восстания вдохнуло в него и его товарищей «еще большее желание свободы»^[261]. Особенно многих декабристов интересовала тактика испанского восстания, первоначальный успех которого мог быть достигнут без кровопролития и с использованием небольшого числа солдат. Это было актуально для России, имевшей прецеденты свержения царей небольшими войсковыми группами. Еще один урок декабристы получили из поведения испанского короля Фердинанда VII, который сперва принял конституцию, выдвинутую повстанцами, а затем, через три года, отменил это соглашение и разбил повстанцев с помощью французских отрядов. Многие из декабристов решили, что правителям нельзя доверять и что реформирование в сотрудничестве с монархом невозможно. Уверенность в этом была усилена отношением Александра к испанскому восстанию. В 1812 году он принял ту же самую конституцию, которую восставшие требовали принять в 1820 году; но сейчас он открыто был на стороне Фердинанда. В своих показаниях Следственной комиссии Пестель писал:

Каховский зашел дальше: «Нарушение конституции во Франции и ее полная отмена в Испании послужило причиной, которая заставила меня согласиться с уничтожением императорской семьи». Об Александре он говорил так:

Портреты Риего и Кироги, лидеров испанского восстания, были представлены в книгах Санкт-Петербурга во время неудавшегося декабрьского восстания. На Юге «Православный катехизис» Сергея Ивановича Муравьева-Апостола (серия вопросов и ответов, схожих по своей форме с катехизисом, но ясно ставящих целью использовать религиозный язык для развенчания, чтобы противостоять царской власти) был создан по образцу политического катехизиса, использованного в Испании, чтобы объяснить солдатам основы конституции. Муравьев-Апостол использовал драматическую версию испанского катехизиса, описанного во французской новелле накануне декабристского восстания. Михаил Павлович Бестужев-Рюмин, который работал с ним над катехизисом, заявил: «Мысль о таком произведении долгие годы существовала в обществе. Истоками ее являлся катехизис, подготовленный испанскими монахами для людей в 1809 году»^[264].

Греческое восстание оказало меньшее влияние на декабристов, но укрепило убеждение в том, что все люди Европы требовали перемен. Ипсиланти контактировал с членами Южного общества, основанного в Кишиневе и Тульчине, и восстание укрепило связи между Южным обществом и Союзом объединенных славян, основанным братьями Борисовыми, который ставил целью установление республики в России, отмену крепостного права и освобождение, а затем федерацию всех славян (включая бывших славянских болгар).

В то же самое время обострилось положение в армии. Военные поселения вызывали ненависть солдат, офицеров и сгоняемых в них крестьян. Г. С. Батеньков, бывший ассистент Сперанского, посланный на службу в военные поселения Аракчеевым, предложил, чтобы Северное общество выступило не только в центре Санкт-Петербурга, но и на Пулковских высотах, на юге города. Таким образом можно было получить помощь от военных поселенцев Новгородской губернии (где произошло главное восстание в 1831 году). В самом деле, это чувство «невыносимой трудности и ненавистной работы в военных поселениях» сыграло важную роль в осуждении им существующего режима и решении вступить в Северное общество^[265]. В мирное время солдат (военных поселенцев в том числе) изматывала утомительная муштра и предпарадные упражнения. Наиболее крупным армейским мятежом, конечно, было восстание Семеновского полка в 1820 году, хотя термин «мятеж» на самом деле не совсем подходит; это был прорвавшийся стихийный ответ на чрезмерные дисциплинарные требования полковника Ф. Е. Шварца, но власти истолковали событие как мятеж. Полк был распущен, и многие офицеры переехали на Юг, где полностью разделили идеи Южного общества. Кроме того, примерно подсчитано, что между 1820 и 1825 годом всего было по крайней мере пятнадцать коллективных военных протестов.

Разочарование в проведении постепенной внутренней реформы заставило многих людей присоединиться к декабристскому движению незадолго до восстания. Батеньков, например, еще верил в возможность постепенных перемен летом 1825 года. Он написал «Очерк о теории правительственных постановлений», который намеревался представить на рассмотрение Александру. Батеньков предлагал учреждение Депутатского совета с ограниченной властью для информирования царя о «нуждах народа» без «нарушения прав самодержавия». Но растущее сомнение в вероятности реформирования сверху, а также увольнение с должности из-за неосторожных замечаний, имело результатом его вступления в Северное общество накануне восстания. Глубокое возмущение Александром, который обещал так много, а сделал так мало, было в сердцах многих декабристов. Вот что Каховский писал о царе: «Он зажег искру свободы в наших сердцах, и не он ли в итоге так грубо потушил ее?»^[266]. Полное разочарование многих образованных русских людей к 1825 году было выражено в письме Александра Бестужева после ареста к Николаю I; он вложил эти слова в уста солдат, вернувшихся после европейской кампании:

Слова Бестужева стали обвинением правлению Александра. Отчаяние и разочарование многих представителей российской элиты выросли не только потому, что Александр не смог оправдать их ожидания, но и потому, что положение России в Европе было сильнее, чем когда-либо ранее. В то время как Россия спасла Европу от Наполеона и играла решающую роль во всех европейских вопросах, она не могла предпринять, как считали декабристы, естественный шаг к выбору западноевропейских форм управления и социальной организации.

Такие реформаторы, как Сперанский и декабристы, видели, что развитие России тормозится крепостным правом и самой природой российского абсолютизма. Александр, конечно, тоже был против крепостничества и верил, что Россия должна управляться справедливым законом. Но в конечном счете он не был готов к отмене крепостного права и решил, что Россия еще не созрела для конституции. Александр, Сперанский, Новосильцев, декабристы и другие деятели девятнадцатого века встали перед лицом той же дилеммы: как освободить крепостных крестьян, чтобы не обидеть дворянство и не вызвать социальные волнения; как ввести современную западноевропейскую форму правления и заставить царя добровольно ограничить свою власть? В свою очередь, это подняло вопрос: что должно идти первым — политическая реформа или отмена крепостного права? В ранние годы правления «молодые друзья» Александра верили в абсолютную власть царя и, следовательно, были против того, чтобы она ограничивалась Сенатом или любым другим органом. Сперанский думал, что вернее всего было бы произвести политические перемены в России в 1809 году, на время откладывая освобождение крепостных, но в конце концов он не смог убедить Александра принять его конституционный проект. Александр серьезно рассматривал возможность улучшения положения крепостных крестьян и проведения конституционной реформы до 1820-х годов, создавал комиссии для рассмотрения различных предложений по обоим вопросам; но он всегда сознавал враждебность дворянства к освобождению крепостных и всегда был осторожен в вопросе ограничения своей власти. Затем он испугался возможности революции и социальных волнений и даже разочаровался в эффективности «постепенной перемены» и в будущей стабильности и спокойствии в европейских государствах.