Ай-яй-яй, какой черный! Как я тебя вымазал!

В нашей стране любят всех ребятишек. Рожайте себе на здоровье, сколько хотите: черненьких, беленьких, красненьких, хоть голубых, хоть розовеньких в полосочку, хоть серых в яблочко.

Весь век мы втроем, все поем, все поем!

Давай я тебя поцелую! – Давай-давай! – От имени дирекции!.. От имени месткома!.. От имени наркомфина!..

Если эта правая, значит эта – левая. А если эта левая, значит эта – правая. Там, где право, там лево. Там, где лево, там право. Немыслимая архитектура!

Импосибл, Райка! Импосибл. – Посибл, посибл.

Ваша папаша?!..

Кончается контракт – начинается антракт.

Мерси, бонжур и ёлки палки!

Мэри верит в чудеса, Мэри едет в небеса. Мэри в небо улетай, до свидания, гуд бай! Я лечу, хеллоу, гуд бай!

«Один человек хотит, что я его любит…» – Что это? – Скамейкину от Мэри. – Кому? – Моему Скамейкину от твоей… Мэри. – «Один человек хотит, что я его любит…» – Очень приятно познакомиться, господин человек!

Петрович, я не писал к Скамейкин, я писал для тебя, для тебя только.

Полкило для артиллерии не играет никакой роль!

Следующий номер программы: советские римские гладиаторы!

Спят медведи и слоны, дяди спят и тети. Все вокруг спать должны, но не на работе.

Тимофей Кузьмич, меня любит иностранка. – С тебя пол-литра.

У меня со львами разговор короткий: букетом по морде – раз!

Что она там поет? – Поет, что на луне хорошо. – Эх, с такой зарплатой везде хорошо.

Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек. Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек.

Я жертвую любовью. Для искусства.

Я из пушки в небо уйду, тики-тики-ду, тики-тики-ду…

Алло! Гараж? Заложите кобылу!

Америка России подарила пароход…

Была бы песня – автор найдется.

В тот самый момент, когда до Москвы остается каких-нибудь три-четыре тыщи километров…

Владея музыкальной культурой и лично зная Шульберта…

Дня три ходу. Там по болотам, лесом да по хорошей дороге немножко. – Ну, если по хорошей дороге немножко, тогда пошли.

Да ты «кричи теперь» не кричи. – А-а, значит, кричать теперь не нужно. А когда же кричать? – Кричи теперь, только «теперь кричи» не кричи теперь, а кричи теперь: совершенно секретно. – Кричи теперь, не кричи теперь, а чего же кричи теперь, кирпичи теперь. Тьфу! Не понимаю. – Да кричи только: совершенно секретно. – Секретно я кричать отказываюся.

До смешного доходит. Просто хочется рвать и метать!

Дядя Кузя, тетя Паша! Теперь еще Дуня-композитор какая-то! Художественный ансамбль имени «Курам на смех»!

Есть у нас дивный напиток «Кавказ», он, как Терек, играет и пенится.

Как хорошо началось: вызываем в Москву… и как скверно кончилось – самодеятельность.

Какое там может быть несчастье, когда я здесь!

Какой Охапкин? Я дворник здешний!

Может, Бетховен тоже чей-то дядя был.

Музычка-то у нас ворованная!

Не считаете ли вы, что момент моего руководства менее значителен, чем ваш «Музыкальный момент». Шульберта.

Нервная у нас работа на транспорте…

Ну, что ты скажешь о «Смерти Изольды»? – Очень уж долго помирает. – Классически.

Он и так может!.. Он и так может! И так может!.. Не парень – орел!

Он официант, он врать не будет.

Пароход он хороший, только он воды боится.

Партия тубы. Заслушаешься! Раз-два, раз-два, раз-два. Ну, тут пауза 47 тактов, мы их играть не будем.

Передай своей Дуне, что она дура!

Полундра!.. Спасайся, кто может! – А кто не может?