Наступил вечер и уже всходили первые звезды, когда он остановился в лесу на небольшой поляне, где стоял домик лесника. Ручей шумел, и Яносик узнал этот шум; он остановился, закрыл глаза и прислушался. Казалось, ничего здесь не изменилось и между тем вечером и нынешним не пролегли долгие годы.

– Останьтесь здесь, – сказал он товарищам, – не то подумают, что мы идем грабить, и испугаются. Я оружие вам отдам, только чупагу возьму – от собак обороняться.

Три товарища легли в чаще, а Яносик направился к дому. Он подошел к калитке как раз в ту минуту, когда высокая, стройная женщина собиралась спустить с цепей дворовых псов.

– Эй! – крикнул Яносик через калитку.

– Кто там? – спросила женщина.

– Свой!

– А кто?

– Из Польши. Я здесь на охоте был когда‑то, лет десять тому назад.

Статная женщина остановилась и выпустила из рук цепь. Спросила дрогнувшим голосом:

– Кто такой?

Яносик узнал ее и сказал громким шепотом:

– Яносик.

Женщина быстро подошла к калитке.

– Это вы, Яносик? Из Польши?

– Да, Веронка, это я.

Тише стало в темном лесу. Женщина перегнулась через ограду.

– Яносик. – Губы у нее дрожали. – Это вы? Вы?

– Отец жив? – спросил он быстро.

– Помер.

– А мать?

– Померла.

– А сестры?

– Замуж вышли. Нет их здесь.

– Андриш? Брат?

– Он здесь со мной. Одни с ним живем.

– А вы замужем?

– Нет.

– Кто же здесь лесник?

– Другой. Он не здесь живет. Здесь только мы с Андришем. И слугами. Откуда вы?

– Из Польши.

– Переночевать хотите?

– А пустите?

– Охотно.

– Не боитесь?

– Чего?

– Разве вы не слыхали от людей, что я разбойник?

– Все вы в Польше разбойники, – усмехнулась Веронка.

Яносик сейчас же понял, что весть о нападении на Градек не дошла еще сюда через леса. Значит, Веронка и не догадывается, что страшный Яносик Нендза Литмановский, разбойничий гетман, – это он.

– Куда вы идете?

– На работу. В Пешт. На железные рудники.

Веронка открыла калитку.

– Войдите, – сказала она. – Вы голодны?

– Нет. Только хотел бы поговорить с вами.

– За этим вы и пришли?

– За этим.

Веронка остановилась.

– Яносик, – сказала она, – ведь десять лет…

– А так же пахнет этот лес и шумит ручей, – отозвался Яносик. – Я как стал над ним, так мне показалось, что я никогда отсюда не уходил.

– А ведь десять лет вы его не слышали.

У Яносика забилось сердце.

– Веронка, – сказал он, – ты помнишь?

Женщина отвернулась.

– Помнишь?

Голос Яносика, разбойничьего гетмана, слегка дрогнул.

– Сколько небось перенесли вы за это время? – вполголоса сказала Веронка.

– Но я обещал вернуться и вот вернулся.

Голова Веронки невольно склонилась на плечо Яносика.

– Я старая уже, – сказала она.

– Тебе не больше двадцати семи.

– Это много.

– Я помню… Эх, девушка, – сказал Яносик, обнимая Веронку за талию, – я о тебе никогда не забывал. А ты меня вспоминала?

– Вспоминала.

Яносику хотелось схватить ее в объятья, прижать к себе, целовать, но он боялся обидеть ее чрезмерной смелостью. Они сели на скамью перед домом. Здесь было совсем темно.

– Веронка, – начал Яносик, – я всегда приказывал петь себе твою песню! Ты помнишь ее?

И он тихонько стал насвистывать.

– Помню, – отвечала Веронка.

– Да… Звезды в ту ночь светили так же, как нынче.

– Так же.

Все сильней билось у Яносика сердце.

– Веронка, – сказал он, – я иной раз так сильно по тебе тосковал, что и не поверишь! Так и полетел бы сюда ветром через горы…

– Почему же не пришел?

– Почему?

Яносик замолчал и опять стал тихо насвистывать, мысленно произнося слова песни:

Эх, зачем, зачем ты

Ко мне не пришел,

Когда месяц ясный

На небо взошел?

– Десять лет – время долгое, – сказала Веронка.

– А ты ждала меня?

– Сначала ждала, а потом уж нет.

– Веронка, – тихо заговорил Яносик, – Веронка, ты помнишь ту ночь?..

Девушка опустила голову.

– Помнишь?

Из глаз Веронки потекли слезы.

– О чем ты плачешь? Я здесь! – сказал Яносик.

– А молодость моя, где она? – сквозь слезы шепнула Веронка.

Сердце растаяло в груди Яносика. Он обнял девушку, прижал к себе и стал целовать ее щеки.

– Я здесь, Веронка, вернулся, – говорил он.

Девушка отерла слезы.

– Что старое поминать? – сказала она. – Как суждено, так и сталось. Ты завтра уходишь? Дальше?

– А как бы ты хотела?

Тогда Веронка взяла Яносика за обе руки и сказала:

– К чему спрашивать?

Проходила тихая ночь, а они сидели на лавке перед домом, в глубине дремучего леса, высоко в горах, над миром, далеко от жизни. И Веронка запела вполголоса по‑словацки:

У зеленой ракиты

Лежит Ян убитый.

Кто убил его? За что?

Мы не знаем.

Яна бедного мы, девушки,

Похороним.

Где же мы его положим?

Где же похороним?

Во лесочке, во лесочке

Во зеленом.

Там споет ему соловушка

Над могилой.

Плакала над Яником

Верная Марика:

«Ах, попомните вы, люди,

Что умру я,

Что умру я скоро

От тоски великой!»

А когда пришли в лесочек,

Она побелела.

Ах, и рожь еще не сжали

В чистом поле,

А уже Марике бедной

Могилу копали…

А над общей могилой

Посадили розы.

А на кустиках сплетаются

Ветки с ветками,

Точно друг с подружкой

Обнимаются…

Слушал Яносик, как тихонько напевала она бесконечно сладостную, бесконечно унылую, печальную словацкую песню.

– Эх, боже мой! – сказал он. – И что это такое творится на свете!

Веронка припала лицом к его плечу и шепнула так тихо, словно это пролетел ночной мотылек:

– А ты хочешь туда сходить?

– Куда?

– На могилу.

– На какую могилу?

– Ох, Яносик! В долине, высоко, в Батыжовецкой долине…

– Да кто ж там лежит?

– Кто?

Она встала и потянула его за собой. Они вышли через боковую калитку за домом прямо в лес, на лесную дорогу. Веронка шла впереди.

Шагали медленно в темноте, поднимаясь на гору, а когда миновали непроходимый еловый бор и вышли в мелколесье, над головами их засияли звезды.

Кое‑где, точно тени, виднелись одиночные высокие пихты.

Они долго шли мелколесьем, отстраняя загораживавшие дорогу ветви, и уже перед самым рассветом добрались до валунов.

– Батыжовецкая долина, – сказала Веронка.

– Каменная гряда, – отозвался Яносик.

С камня на камень, по уступам взбирались они наверх, а скалы стояли над ними темные, мрачные, лишь кое‑где верхушки их серебрил свет звезд. Шумел холодный предутренний ветер.

– Я хотела хоть раз привести тебя сюда, – шепнула Веронка.

– В эту долину?

– К озеру.

Понемногу светало. Посветлели горы, вставая серыми громадами, и в сумрачные ущелья между скал вливался уже бледный свет зари. Показалось угрюмое, черное Батыжовецкое озеро. Над ним висела туча, почти касаясь воды своими растрепанными краями.

– Направо, – сказала Веронка.

Резкий, пронзительный, протяжный свист прервал тишину.

– Козел, – сказал Яносик, поднимая голову.

Загремели камни, летевшие вниз по склону, прокатилось эхо; козел, видимо, проскакал мимо.

Они прошли по плоским влажным камням.

– Здесь, – сказала Веронка.

Яносик увидел маленький холмик, сложенный из камней.

– Что это? – спросил он.

Веронка молча опустилась на колени, сложив руки.

Стоя возле нее, Яносик смотрел на серую кучку камней, над которой темнели скалы. Вечно недвижные, они, казалось, двигались в этом предрассветном сумраке.

Веронка перекрестила могилку и сказала, вставая:

– Яносик, здесь лежит твой сын.

Яносик вздрогнул.