– Да, не чаяли мы, что сюда попадем, – горевал Кшись.

А Мардула воскликнул:

– Видишь, Бартек? Скачет медведь твой по лесу, вспоминает тебя… и неволю свою…

– Неволя! – прохрипел Галайда.

И вдруг он отскочил от стены, у которой стоял, нагнулся, наклонил голову, разбежался, сделал огромный прыжок и, с треском выломав решетку, половиною тела застрял в окне.

Кшись с Мардулой сначала остолбенели. Наконец Кшись, видя, что произошло, весело крикнул:

– Бартек!

Галайда не отвечал. Кшись окликнул его еще раз:

– Бартек! Ну и молодец! Еще такого молодца не бывало! Высоко там?

Галайда молчал.

– Обеспамятел! – сказал Мардула.

– Не диво! Давай стащим его.

Они вытащили Галайду из окна, он бессильно повис у них на руках.

– Бартек! – крикнул Мардула.

Из‑под волос Галайды текла кровь.

– Голову разбил! – с ужасом воскликнул Кшись.

– Нет, башка цела, – сказал Мардула, ощупав голову Галайды под волосами. – Только кожу рассек.

Они положили его на пол. Галайда лежал неподвижно.

– Помер, – сказал Мардула. – Убился!

– Убился, – сказал и Кшись, кивая головой. – Такой сильный мужик!

– Смерть сильнее.

– Бартек! – вдруг завопил Кшись, тряся Галайду.

Но Галайда был недвижим.

– Убился, – повторил Кшись с бессильной тревогой. – Насмерть…

– Жалко его! Я его страсть как любил, – вздохнул Мардула.

– И я! – Кшись разрыдался. Заплакал и Мардула над огромным трупом.

– Бартусь, Бартусь! Кабы чуял я наперед, что убьешься, не звал бы тебя с собою! – рыдал Мардула.

Кшись скоро перестал плакать и сказал:

– А решетку он выломал.

В один миг перестал плакать и Мардула.

– Верно, – сказал он, – выломал.

– Можем бежать.

– Можем…

– Солнце только восходит. Все еще спят.

– Так мы, значит, здесь со вчерашнего полудня?

– Ну да, спали, потому что пьяны были.

Мардула рванулся, как кабан.

– Бежим!

Кшись подошел к окну и выглянул наружу.

– Никого нет. Под стеной вода. Это река Ваг. Кажись, она не больно глубока. Только высоко прыгать. Сажени три будет.

– Хоть бы десять!

– Положим его как следует, – сказал Кшись, – чтобы знали, что он был человек крещеный и что его здесь никто не убил, а он сам.

– Живей! Живей! – торопил его Мардула.

Кшись сложил руки Галайды на огромной груди и закрыл ему глаза.

– Будь здоров, брат! – сказал он, пожимая ему руку.

А Мардула высунулся уже в окно, спустил ноги и прыгнул.

Кшись поглядел ему вслед: он упал в реку, погрузился в воду по шею и стал на ноги.

Кшися охватил страх, но Мардула подавал руками знаки, чтобы он поторопился. И вот он вылез в окно, помянул матерь божию да Бырку – и прыгнул.

Он шлепнулся в воду рядом с Мардулой, погрузился в нее с головой, но Мардула, схватив его за ворот, потащил к берегу. Они кинулись в лес за рекой и побежали.

Бежали долго, наконец Кшись запыхался и проворчал:

– Легче, а то я так не могу.

Мардула немного замедлил свой бешеный бег, а Кшись бормотал:

– Славная бы из тебя блоха вышла, Франек… Либо козел… Когда помрешь, будешь с чертями на досуге по воскресеньям взапуски бегать по пеклу… Ведь ты туда попадешь за солтыса из Кальварии.

Они опять побежали, пока Кшись не запротестовал:

– Стой! Мы и так далеко убежали! Ты меня уморишь!

Остановились. Кшись тотчас уселся на корни бука. Он помолчал, посопел, а потом сказал:

– Жаль Бартека! Настоящий человек был! И добрый.

– Жаль, – отвечал Мардула. – Мне его до конца жизни жаль будет.

– И мне. Только знаешь, кабы не он, мы бы оттуда не вышли.

– Да как же выйти? Ни за что на свете! Этой решетки трем здоровенным мужикам не выломать. Я как за нее схватился, сразу это понял.

– Висели бы мы…

– Еще бы! А сначала нас бы избили! Чуть живых повесили бы!

Кшись вздрогнул и повел плечами.

– Хорошо, что он с нами был.

– Истинно, милость божья! Нам отца родного послал господь в этом Бартеке.

– Да. Бога надо благодарить, что его вместе с нами заперли.

– И что башка у него была, крепкая. Дерьмом не выбил бы решетку.

– Да. Слава богу, что мы здесь!

– Освободились.

– Э, – весело сказал Кшись, помолчав, – и подивятся же они, когда его одного найдут!

– Верно, что подивятся, сукины дети! Ведь три виселицы готовили!

– Пускай меня ищут теперь, когда я тут! А куда же мы теперь пойдем?

– К Яносику. Отыщем его! Он мужиков по дороге не сеет: все вместе идут. Вернемся за реку, да только подальше. У меня словно крылья выросли.

– Черти тебя из штанов вытряхнули! А я вчера в корчме так нализался, что еще не в себе. Посидим маленько. Гнаться за нами никто не будет, потому что мы следов не оставили. Подумают, что в реке потонули, когда из окна выскочили. Да и труп Галайды их хоть на четверть часа займет, когда его найдут: гадать будут, что случилось.

– Надо прямо сказать, Шимон, нас господь бог хранит, – заметил Мардула. – Кабы не сотворил он Галайды, не быть бы нам здесь – нас бы обязательно повесили.

– А то как же!

– Просто чудо, до чего мне везет! – продолжал Мардула. – Никому так не везет! И денег добыл и из беды вышел. И дукатов этих с собой не взял, только два. Два истратил, а штук сорок оставил у матери, в Ольче. Красивого человека и господь любит. Только знаете, Кшись, не сказывайте людям, что Галайда меня ручищей своей опрокинул. Ведь этого и не было. Я сам споткнулся, вот и все. Я бы ему не дал наземь себя повалить.

– Э, – сказал Кшись, – жалко его. Я бы его женил. Ей‑богу! Играл бы у него на свадьбе, и выпили бы мы…

А Мардула ораторствовал:

– Не беспокойтесь, господь бог знает, что делает! Ведь ему до судного дня стыдно было бы, кабы он позволил меня повесить каким‑то липтовским оборванцам! Это раз. А другое – любо ему глядеть на меня, все равно как на цветок. Ну, однако, побежим дальше.

– Только не так быстро. Очень уж печет! Этакая жарища! – отвечал Кшись.

Яносик Нендза Литмановский, засунув руки в разрезы штанов и вытянув вперед ноги, сидел в золоченой зале каштелянского замка в Градке на кресле, обитом красным бархатом, за ним, опершись на чупаги, стояли его друзья: Гадея, Матея, Войтек Моцарный и старый седой Саблик. А перед ним стоял бледный, испуганный каштелян, барон Иво Саланьи; от ужаса руки его бессильно повисли.

– Ваша милость, вельможный пан граф, попрошу дать ключи от казны, – вежливо сказал каштеляну Яносик.

– Казна императорская.

– Теперь я здесь хозяин! Пишите императору: Яносик Нендза Литмановский из Польши, из Нендзова Гроника в Полянах, был здесь и захватил казну… Томек! – обратился он к Гадее. – Бери мужиков и ступай с паном графом за казной.

И, протянув вперед руку, он движением пальца приказал барону повиноваться. Потом он обернулся к сидевшему у стены, красному от бешенства канонику, замковому ксендзу:

– Прошу, ваше преподобие, похоронить Галайду, того мужика, которого нашли в тюрьме мертвым, прежде чем я пришел сюда и взял Градек. Прошу похоронить его, как ваших генералов хоронят.

Надменный, самоуверенный ксендз так и шарахнулся назад и крикнул вне себя от возмущения:

– Ты с ума спятил, хам?

Яносик встал с обитого красным бархатом кресла, подошел к ксендзу, вынул из‑за пояса пистолет и, приставив его чуть не к самому носу каноника, поцеловал у него рукав сутаны и сказал спокойно:

– Как вам угодно, ваше преподобие. Я вас насильно заставлять не буду. А все‑таки ведь сделаете по‑моему?

И он еще ближе поднес дуло к носу ксендза.

– Ну, как же?

Ксендз выругался по‑венгерски, вскочил и крикнул:

– Разбойник!

– Ну, это не беда, – спокойно ответил Яносик и пистолетом коснулся его носа.

– Будет по‑моему?

– Будет! – крикнул, дрожа от ярости, ксендз.

Яносик снова поцеловал его в рукав и сказал:

– И чтобы скоро было, ваше преподобие, мигом, потому что нам некогда здесь сидеть. А что мы маленько повздорили, это ничего. Мы сердиться друг на друга не будем. Бери мужиков, Матея, и ступай с его преподобием. Похороны Галайде справить, как генералу! Я туда приду. А сотники и десятники пусть следят: купцов, жидов, панов грабить можно. У мужиков, у бедных, у сапожников, у портных, у ремесленников не брать ничего, а еще им дать, если они нуждаются. Разбойник равняет людей!