Идейка Кутищева – жениться на дочке купца Пенязева – не выходила из головы Померанцева. Как только отношения его с Охотиным уладились, Иван отправился к Пенязевым.
Парадную дверь трехэтажного дома открыл слуга‑китаец и провел Ивана на второй этаж.
Маша сидела за столом, готовилась к экзаменам, когда Померанцев постучал в комнату.
Увидев его, она вскочила со стула.
– Проходите, проходите, Иван Иванович. Где‑то вас долго не было видно?
– Дела, Машенька, – усаживаясь в мягкое кресло, сказал Иван.
В ярком японском кимано с широкими рукавами, тонко перетянутая поясом, Маша походила на порхающую бабочку. От нее веяло юностью, счастьем.
– Вам так идет этот халат! – не удержался от комплимента Померанцев.
– А мне не нравится, – Маша склонила чернокудрую головку, села напротив в кресло. – Но папе хочется, чтобы я надевала национальную одежду наших покровителей. Это кимоно – подарок японского генерала Дои. Помните, на банкете у нас был.
Иван вынул из кармана металлический портсигар с изображением трех богатырей (единственная память о родине), попросив разрешения, закурил. Пуская колечками дым, он с вожделением осматривал богато обставленную комнату, думал: «Не дурно бы было жить здесь с этой премилой канарейкой. Но как к ней подъехать?»
– Машенька, вы знаете, что в «Модерне» сегодня большой концерт?
– Слышала.
– Идемте. Я очень люблю театр.
– Я тоже обожаю. Мне нравится там певец Игорь Погодин.
– Постойте, постойте. У нас в России тоже есть певец Погодин. Это он исполняет:
Осень. Прозрачное утро,
Небо как будто в тумане…
– У вас неплохой голос, – улыбнулась Маша. Померанцев ждал похвалы и еще больше начал набивать себе цену.
– Когда‑то думал стать певцом, но попал в армию и все оставил. Правда, один раз с Женей мы выступали в самодеятельном концерте, исполняли дуэт Эдвина и Сильвы.
– И как у вас получалось?
– Представьте, неплохо. Зал аплодировал… Ну так как с концертом?
– Простите, Иван Иванович, не могу. Готовлюсь к экзаменам в институт.
Померанцев отвернулся.
– Вам скучно? Вы куда‑нибудь спешите?
Иван никуда не спешил. Ему приятно было побыть наедине с девушкой, рассказать что‑нибудь трогательное, увлечь ее.
– А я не отнимаю у вас время? – в свою очередь спросил он.
– Ничего. С часок можем поболтать. Я давно хотела увидеть вас, послушать о России. Тогда, на банкете, вы толком ничего не рассказали. А в очерках явно погрешили перед своей совестью.
Померанцев обиделся: чего она допрашивает его, взывает к совести.
– Почему вас интересует Россия? Вы же здесь родились и выросли.
– Покойная мама мне много рассказывала. Потом я читала некоторые советские книги. Во сне не раз видела белокаменную Москву. А вам приходилось в ней бывать?
– Я ездил в Москву перед войной, когда собирался поступить в консерваторию, – придумывал Иван. – Видел зубчатые стены Кремля, собор Василия Блаженного, мавзолей Ленина.
– Как бы я хотела, чтобы русские одержали победу! – вырвалось у Маши.
Иван удивился откуда у дочери купца такое тяготение к советской России?
– А что это вам даст?
– Как же, я все‑таки русская. И вообще… – она спохватилась, что сказала лишнее, и теперь не знала, говорить дальше или нет.
– Что вообще? – переспросил Померанцев.
– И вообще мне кажется, что когда‑нибудь я буду жить в России. «Видно, на захват Сибири японцами рассчитывает», – подумал Иван.
– Вы не верите? – продолжала Маша.
– Верю! Как только будет возможность выехать в Россию, я с удовольствием поеду с вами.
«Почему он поедет со мной? Что за глупости!» И она решила его охладить, сбить с него наигранный тон.
– Но вас там могут не принять… даже арестовать. Говорят, советские очень злопамятны.
Иван вспыхнул. Усики его нервно задергались. Оказывается, ни на какой захват Сибири она не рассчитывала.
– Давайте об этом не будем говорить. – Его злило, что разговор уклоняется от основной цели и принимает нежелательный оборот.
– Разве секрет!
– Нет, конечно, не секрет… Но вот как бы вы поступили на моем месте? Перед вами два пути: или быть расстрелянной, или уйти за границу. Я, как известно, предпочел второе..
Да, это был не тот, за кого она его принимала. Он походил на блудливого кота, который напакостил у своего хозяина и скрылся, боясь наказания.
– Но вы и здесь не избежали своей участи, – Маша заметила, как Померанцев окинул ее недобрым взглядом. – Думаете, японцы вас оставят в покое?
– Ну что мне делать?! – вскрикнул Иван, потрясая руками. – Посоветуйте, – Машенька, дорогая! У вас такой влиятельный папаша. Он все может…
– Посоветуйтесь с Родзаевский. Он скажет, что делать. – Она встала с кресла и подошла к столу, на котором лежали раскрытые книги. Нужно было заниматься, а она болтает о каких‑то грязных делах. Теперь ей неприятно было смотреть на этого жалкого человека, просящего у нее помощи.
Послышался стук в дверь. В комнату вошла пожилая женщина в пенсне, в белых перчатках, с сумочкой в руке. Это была пианистка Красильникова, репетитор по классу фортепьяно.
– Познакомьтесь, Таисья Алексеевна, – представила Маша. – Господин Померанцев, который недавно писал о России.
– Вы что же, действительно советский?
Иван заметил под пенсне колючие огоньки прищуренных глаз.
«И эта пристает с расспросами. Пошли вы все к черту!»
– Да, я советский. И что из этого?
– Как же вы можете чернить свою родину? – в тоне ее голоса были гнев и боль задетого за душу человека. – Это же подло!
Померанцев ехидно хихикнул:
– Извините, но я с вами не хочу говорить на эту тему.
– Как вам угодно.
– Прощайте, – буркнул Иван и вышел из комнаты.
– Мерзавец! – негодовала Таисья Алексеевна. – Тут своих подлецов из эмигрантов хватает. И этот еще льет грязь. А ты тоже хороша – привечаешь его.
– Мне хотелось послушать о России.
– Так он тебе и расскажет! Будет лгать, изворачиваться. Ты ему ничего о японцах не говорила? А обо мне? Смотри, Мария, это очень опасный человек. Может сообщить в жандармерию. Я не советую тебе больше с ним встречаться.
– Хорошо, Таисья Алексеевна, больше не буду.
– Что тебе надо было знать, я все рассказала. А дрязги разные тебе не нужны.
Красильникова оказалась в Маньчжурии не по своему желанию. До 1925 года она жила в Москве, работала пианисткой после окончания музыкального училища. Тогда она была по уши влюблена в одного скрипача. Концерты, в которых он выступал, пользовались большим успехом. И хотя Карл Абрамович был старше ее, Тася этому не придавала большого значения. Однажды он сообщил ей, что труппа музыкантов едет в турне по Китаю. Если она согласна принять участие, он включит ее в состав труппы, как свою жену. Тася была очень рада, что представляется возможность выступить в концертах да еще за рубежом… И вот они в Китае. Выступают в Харбине, Мукдене, Шанхае. Тася становится женой Карла Абрамовича. У них скапливаются деньги. Дорожные чемоданы заполнены красивыми заграничными вещами. Но Тасе уже надоела двухмесячная жизнь на колесах. Она с нетерпением ждет возвращения в Москву. Однако муж договаривается остаться в Маньчжурии еще на год, чтобы заработать побольше денег и «запастись одеждой лет на пять». Остальные музыканты вернулись в Союз.
Тася была ошеломлена безумным поступком мужа, но переубедить его не смогла. Тогда она еще надеялась, что через год они вернутся на родину. Но по истечении года остались еще на несколько лет. Работали в харбинском театре, жили в достатке. Однако с приходом японцев в Маньчжурию начались неприятности. Были репрессированы многие эмигранты, неугодные оккупантам. Жертвой их оказался и Карл Абрамович. Несколько месяцев его томили в застенках, как советского подданного. А когда выпустили, то прожил он недолго.
Таисья Алексеевна лишилась работы. За ней следили японцы. Ее не раз вызывали в Бюро российских эмигрантов и в конце концов вынудили отказаться от советского подданства. Только тогда она смогла устроиться гувернанткой к Пенязевым. Жить было трудно. Она видела старых офицеров, которые сторожили магазины «Чурина и Ко».
