– С повышением, Александр Иванович!
– А тебя – с успехами на соревнованиях! – Успехи не мои, коллективные.
– А Старков с Шумиловым? Не скромничай, я же читал газету.
Они сели: Воронков – на свое место, Арышев – у стола. Анатолий достал пачку «Беломора», угостил товарища. Выпустив изо рта дымок, Воронков прищурил глаза, задумался.
– А у нас ведь в полку ЧП. Не слышал еще?
– Нет, а что случилось?
– Ужасное, невероятное… Жена Померанцева оказалась шпионкой.
– Да вы что?
– Арестовали ее. А Иван, как узнал об этом, так в ту же ночь бежал с заставы в Маньчжурию.
Анатолий приложил ладонь к щеке и застонал, как от зубной боли:
– Мерза‑а‑вец! Предать Родину – в голове не укладывается.
– Нас тут за него основательно потрясли: начальника штаба отстранили от должности, командиру полка – строгий выговор. Словом, всем досталось и еще достанется.
– Сколько времени скрывал человек от людей свою черную душу и вот раскрыл, – негодовал Анатолий. – Лучше бы пулю пустил себе в башку, подлец!
– А он, чтобы спасти свою шкуру, пустил пулю в Примочкина, который сопровождал его при проверке постов.
Арышеву жалко было солдата. Какой сложный путь прошел он, чтобы понять свои ошибки, и вот нет его.
– Да‑а, грустно и гнусно. – Воронков загасил папиросу, за чем‑то полез в стол. – Илья Васильевич тут без тебя замотался. Но сейчас он не один. Три дня назад я направил к нему в роту двух младших лейтенантов.
– Спасибо, Александр Иванович… Пойду в казарму. Шибко соскучился по людям. – Арышев встал, взял чемодан.
– Что‑нибудь купил? – спросил Воронков.
– Несколько книг для Дорохова.
– Вот будет рад! У него же скоро целая библиотека соберется.
– Конечно, почти весь батальон читает.
Арышев вышел из штаба. В пади было тихо. Пригревало яркое солнце. Но радостное настроение Анатолия омрачило предательство Померанцева. «Где он сейчас? Неужели не кается? Ничего, земляк, мы еще с тобой встретимся. От расплаты тебе не уйти».
Часть вторая Расплата
Глава первая
Как ни рисуют в своем воображении прелести капиталистического мира, как ни обольщаются ими жаждущие вкусить райскую жизнь, а когда окажутся в ней, то все выходит не так, как им представлялось, все иначе.
Когда‑то на заставе Померанцев думал, что его с радостью примут за рубежом, легко поверят тому, что он расскажет о себе. И для него наступит необыкновенная жизнь.
В действительности получилось другое.
Когда Ивана привели с границы в особняк Ногучи, то сразу же содрали полушубок, валенки и надели наручники. В подвальном помещении около низенького стола он увидел человека с худым восковым лицом, в желто‑зеленом мундире. Положив ладони на эфес сабли, Ногучи надменно посматривал из‑под очков прищуренными глазами. По сторонам его с холодными лицами стояли младшие по службе.
Иван боялся поднять глаза. Руки его сжимали наручники, а тело пронизывала дрожь: что теперь будет с ним?
– Расскажите, кто вы есть, зачем пожаловали? – тихим голосом заговорил Ногучи по‑русски.
Померанцев вскинул голову, услыхав родную речь.
– Я – советский офицер, муж Евгении Пенязевой. Она предложила мне бороться «за грядущую Россию».
– Где мадам Пенязева?
– Ее арестовали, когда я был на заставе.
– Врешь, сволочь! – визгливо закричал Ногучи. – Ты есть большевик!
У Померанцева затряслись колени, задрожал голос.
– Нет, я – беспартийный. Я никогда не хотел…
– Молчать! Кто тебя сюда направил?
– Никто. Я сам пришел.
– Врешь. Говори правду! – Ногучи махнул рукой. На спину Померанцева обрушилась бамбуковая палка, расщепленная на части и связанная на концах. Палка хлестала по плечам, по голове. Иван упал на колени, просил пощады, клялся служить Японии чем только может. Но Ногучи что‑то кричал по‑своему, и удары не прекращались…
Очнулся Померанцев в камере, на холодном цементном полу. Ныли избитые голова, руки. Хотелось пить… Нет, не думал он, что его встретят так. Разве его вина, что Евгения осталась там? Но попробуй им докажи. Как звери набросились, готовы растерзать. Неужели до смерти забьют? Если бы знал, что будет такое, он бы пустил в себя пулю. А теперь все кости переломают, все жилы вытянут. Требуют говорить правду, а сами ничему не верят. Так со дня на день он ждал смерти.
Ногучи писал срочное донесение в Харбин. Он сидел в своем кабинете перед портретом императора и бамбуковой кисточкой сверху вниз чертил тушью иероглифы на тонком прозрачном листе. Капитан сообщал в военную миссию генералу Дои о провале Пенязевой и о переходе советского офицера. Сначала Ногучи не верил заверениям Померанцева, считал это одним из приемов засылки красного агента. Но допросы и пытки показали, что офицер не имеет никаких других намерений, кроме борьбы с Советами. Эти мотивы побудили его сотрудничать с Евгенией, а после ее провала – уйти за границу.
Капитан понимал, что такой человек может принести несомненную пользу японской разведке. Поэтому просил у своего шефа совета, что делать с офицером.
Окончив писать, Ногучи приложил личную печать и позвонил.
Вошел поручик Норимицу.
– Подготовьте к отправке сегодняшним поездом, – подал документ капитан.
…Через несколько дней Ногучи уже по‑иному разговаривал с Померанцевым. С Ивана сняли наручники, разрешили помыться и переодели в чистую одежду. Капитан предложил ему мягкое кресло, угостил сигаретами. Впервые Иван курил японский табак, ощущая во рту кисловатый привкус, радуясь приятному обращению.
– Вы не обижайтесь на нас, господин Померанцев, – ворковал Ногучи. – Долг службы требует глубокой проверки. Теперь мы верим в ваши истинные намерения – оказать услуги империи Маньчжу‑Ди‑Го. Но вы должны доказать это на деле.
– Чем, господин капитан?
– Выполнением наших заданий. Это, конечно, не к спеху. Вам придется кое‑чему поучиться. Для этого мы направляем вас в Харбин.
Харбин был основан русскими строителями китайской восточной железной дороги. Кроме русских в нем жили китайцы, японцы, поляки, евреи.
С приходом Советской власти из России в Маньчжурию бежали белогвардейцы, богатые торговцы, разного рода авантюристы. Большинство их осело в Харбине, который превратился в крупный, наполовину русский город. В Харбине шла служба в православных церквях, выходили русские газеты, журналы, работали средние и высшие учебные заведения.
В одной из эмигрантских газет в двадцатых годах сотрудничал Родзаевский, бежавший из Благовещенска в поисках приключений. Репортер уголовного отдела под своими криминальными заметками подписывался громким псевдонимом – К. Факелов. В то время белогвардейцы много говорили о «спасении» России от варваров‑большевиков. Этой идеей был заражен и репортер Факелов. Узкоплечий худосочный юноша с желтыми волосами и быстро бегающими глазами слыл незаурядным оратором. Он закончил Харбинский университет, состоящий из одного юрфака, и мнил себя маститым теоретиком. Собирая в кабаках молодых людей, Родзаевский внушал им, что это старые царские генералы проворонили Россию. Ее может спасти только смелая, решительная молодежь, создав свою партию, подобно итальянской фашистской партии, которую сколотил Муссолини. Цель российской фашистской партии – борьба с Советами и захват власти с помощью иностранной державы, в частности, Японии. Была придумана и форма одежды: черная косоворотка, брюки галифе, на головном уборе – двуглавый орел со свастикой в лапах.
Японские резиденты, жившие в Харбине, приветствовали идею Родзаевского, но материальную поддержку не оказали. Будущему фашистскому вождю пришлось прибегнуть к распространенному в Маньчжурии бандитскому приему. У богатых торговцев молодчики Родзаевского похищали детей и через китайских хунхузов требовали от родителей выкуп в несколько тысяч гоби. Тем, кто отказывался выкупать, приносили уши похищенных.
Когда Родзаевский обрел необходимую финансовую опору, он пополнил, экипировал и вооружил свою партию. Был открыт фашистский клуб, в котором вождь выступал с «зажигающими» речами, изливая свои бредовые идеи, клевеща на советскую страну и прославляя доблестных самураев.
