Посоветоваться бы с шефом. Что он предложит. А может, преподнести ему сюрприз? Только торопиться не следует. Надо все обдумать, взвесить. Хорошо бы устроить Ивану какую‑нибудь неприятность по службе. Это бы пошатнуло у него почву под ногами.

– Давай, Ванечка, сегодня забудем о всех неприятностях, – она достала бутылку спирта, собрала на стол закуску, принесенную из столовой.

Померанцев пил с удовольствием. Вмиг к нему вернулось веселое настроение. Он взял гитару и начал наигрывать, напевая: «Живет моя отрада в высоком терему»…

Евгения вторила ему, но без души. Взгляд ее был далеким, отсутствующим. Померанцев заметил это, перестал играть.

– Чего такая кислая?

Евгения посмотрела в горящие от хмеля глаза Ивана, улыбнулась.

– Думаю о нашей жизни, Ваня. Ты не каешься, что мы поженились?

– А чего мне каяться? Горжусь, пусть завидуют. А ты разве каешься?

– Что ты! – Она встала, обняла его за шею и тихо заворковала – Я твоя, милый, и мне больше никого не надо.

По телу Померанцева разлилась приятная волна, как от доброй стопки спирта. Эта женщина тем и увлекала его, что в ней жила удивительная способность меняться. Сегодня ее ласки были не те, что вчера, завтра будут не те, что сегодня. Умела она временами становиться строгой и неприступной. И тогда никакие мольбы Померанцева не помогали. Он стелил шинель и ложился на пол. Зато потом она щедро вознаграждала его «за муки».

Так незаметно для самого себя Иван стал послушной игрушкой в ее руках. Избалованный легкими победами над женщинами, он и мысли не допускал, что с ним играют злую шутку.

– Мне тоже больше никого не надо, – он полуобернулся и обнял ее за талию.

Она освободилась от его объятий и вернулась на свое место. Взяв бутылку, налила в стаканы.

– За наше счастье, Ванечка!

Он выпил все, а Евгения, глотнув немного, отставила стакан. Закурив папиросу, откинулась на спинку стула. Ноздри ее чуть раздувались, пылало жаром лицо.

– Ваня, нам нужно отблагодарить одного человека, который обеспечивает нас вот этим напитком, – показала она на бутылку.

– Это твой дядя? А что ему надо?

– Денег он не требует. Ему нужен один документ.

– Какой?

– Бланк командировочного предписания с печатью.

– Зачем он ему?

– Это уже не наше дело. За это мы не отвечаем.

Иван вспомнил писаря, который давал ему несколько бланков. Не откажет и еще.

– Ну так в чем дело? Сделаем, только чтоб спиртное доставал.

– Все будет, Ванечка!

Было уже поздно, а начальник контрразведки дивизии майор Кириллов не уходил из своего кабинета. День принес много забот и волнений. В одном из донесений полковых уполномоченных сообщалось, что прошлой ночью группа японских нарушителей обстреляла наших пограничников. А из других источников стало известно, что на участке дивизии готовится новая переброска диверсантов.

«Не унимается капитан Ногучи, – подумал он. – Сколько истребил русских эмигрантов! Но, к сожалению, и нам еще не всех удается задерживать. Отдельные лазутчики все‑таки просачиваются».

Майору вспомнилась сопка Каменистая, где группа нарушителей перешла границу. Тогда их удалось уничтожить и выловить, но, вероятно, не всех, потому что спустя полмесяца подорвался на мине диверсант, возвращавшийся в Маньчжурию.

Кириллов встал с кресла, застегнул на все пуговицы китель и устало зашагал к выходу.

В это время кто‑то постучал в дверь. В кабинет вошел худой старичок на протезе, инвалид гражданской войны Леонтий Захаров.

– Хочу, товарищ начальник, кое‑что передать вам по секрету, – начал он, окидывая комнату взглядом.

– Пожалуйста. Я вас слушаю, – приветливо сказал Кириллов и вернулся к столу.

– Дело‑то вот какого роду, – продолжал Леонтий, теребя кепку в руках.

– Да вы присядьте, чего стоите.

Старик опустился на стул и, глядя майору в лицо, быстро заговорил:

– Сосед у меня, Федор Поликарпыч, странный какой‑то. Сколько присматриваюсь к нему, все не могу понять. Живет, холера его возьми, как до войны. Сегодня зашел к нему по делу, а он со старухой выпивает. Мне, конечно, подал. Сидим это, разговариваем. Заходит молодая женщина. Увидела меня, вроде оробела. Спрашивает: «У вас случайно молоко не продается?» Почему же, думаю, случайно, когда я не раз уже видел, как ты заходила сюда. Что‑то нечистое с этим молоком, товарищ начальник. Надо бы проследить, что это за птица.

– Давно вы живете со своим соседом?

– Да, почитай, с самой гражданской. Брат у него в Карымской. К нему он иногда ездит, кое‑что привозит, особенно выпивку, до которой большой охотник.

– Хорошо, папаша. Вы пока об этом никому ни слова, а мы постараемся все выяснить.

Майор проводил старика и вернулся в кабинет. Как‑то сразу и усталость прошла, и домой расхотелось идти. Он быстро заходил по кабинету, размышляя.

«Интересно, кого принимает этот сосед? А что если «птица» с той стороны? Обидно, что из работников контрразведки никто не знает, что творится в этом доме. А вот пенсионер сообщил… Впрочем, это только его предположение. Возможно, старику показалось так после выпитой чарки. Что ж, узнаем».

В этот же вечер майор распорядился выставить наблюдение за домом Федора Поликарповича.

Глава семнадцатая

В пади таял первый выпавший снежок. Казалось, снова возвращалось быстро мелькнувшее лето. Но в бледно‑голубом небе уже бродили снеговые облака. Неуемные степные ветры становились суровыми, буйными. Все ожесточеннее и яростнее они гоняли по степи колючие клубки перекати‑поля и забивали их в низины и распадки.

Несколько дней после инспекторской поверки бойцы занимались хозяйственными делами: утепляли окна и двери казарм, чинили обмундирование.

Быков с Арышевым составляли расписание занятий на зимний период, приводили в порядок ротную документацию. На столе зазвонил телефон. Трубку взял Быков. Звонили из штаба полка, передавали, что лейтенанта Арышева вызывает командир полка.

Идя в штаб, Анатолий пытался предугадать, зачем его вызывает Миронов. Вроде ни в чем не провинился. Взвод его на инспекторской занял первое место в батальоне. Лейтенанту была объявлена благодарность в приказе по полку. Вчера комбат пошутил: «Может, вас с Быковым поменять ролями?» «Рано еще», – сказал Анатолий. Сидоров на это ничего не ответил, но Арышев догадывался, что он что‑то недоговорил.

В коридоре штаба Анатолий встретился с Померанцевым.

– Говорят, гремишь. Я тоже прогремел, только с обратной стороны, – криво усмехнулся Иван. – Слышал?

– Да, кое‑что, – ответил Анатолий.

Воронков рассказывал ему, что адъютант взял у писаря несколько бланков командировочного предписания. Тот, боясь ответственности доложил об этом Воронкову. Александр Иванович понял, где Незамай мог достать проездной документ для Примочкина. Свои соображения изложил Миронову. Подполковник был возмущен поступком Померанцева и освободил его от должности адъютанта.

– Теперь я снова Ванька‑взводный. Батя дал направление в вашу роту. Замкнулся круг: откуда вышел, туда и пришел. Ха‑ха… Кто у вас за ротного, Быков?

– Он.

– Пойду, представлюсь.

«Вот так номер! – усмехнулся Анатолий. – Пусть знает, что нечестным путем далеко не уйдешь. Где‑нибудь да споткнешься…»

Миронов радушно принял Арышева: предложил сесть, а сам встал, закинул руки за спину и прошелся взад‑вперед около стола, что‑то обдумывая.

– Вы где служили до пехотного училища? – спросил он.

– В краснознаменной дивизии полковника Федюнинского.

– У Ивана Ивановича, Героя Советского Союза? Знаком. Вместе на Халхин‑Голе воевали. Я в то время командиром батальона был в его полку. Теперь он на фронте, армией командует. Но вы‑то не участвовали в халхин‑гольских боях?

– Не успел. Я прибыл, когда уже было заключено перемирие.

– Ничего, придет и ваш черед. – Миронов подошел к своему креслу и опустился в него.

Лейтенант раздумывал, зачем полковнику понадобились такие сведения? Чего он хочет от него?