Опытным глазом фронтовика Быков прикинул, где удобнее расположить огневые позиции, определил им задачу и принял решение.

Теперь нужно было нанести огневые средства на карту, отдать приказ. И тут ему пришлось попотеть, напрягая ум и нервы. Покончив с картой, он продумал текст приказа. Получалось вроде ладно. Однако когда начал отдавать приказ в присутствии поверяющего, то часто сбивался и запинался, едва концы с концами свел.

Началась «артподготовка». К проволочному заграждению покатилась волна наступающих. Бронебойщики быстро меняли позиции и открывали «огонь».

С высоты щелкали холостые выстрелы, строчили пулеметы, то тут, то там падали «гранаты» (взрывпакеты). Но «раненых» почти не было. Только те, кого засекали поверяющие в момент вероятной гибели от вражеского огня, оставались на поле боя. Остальные бежали вперед.

С криком «ура» стрелки ринулись в проходы проволочного заграждения и заняли траншею. Пока подтягивались другие подразделения, стрелки бездействовали. Рукопашный «бой» затягивался.

Быков понял: нужно немедленно занимать следующую траншею. Недолго думая, он вскочил и с криком «За мной, вперед!» увлек стрелков.

Вторая траншея была быстро занята. А когда сосредоточились все силы, комбат возглавил атаку вершины.

Штурм опорного пункта, видимо, поверяющим понравился, потому что последовала команда «отбой». Офицеры остались на совещание, а солдаты направились в лощину, куда прибыла походная кухня.

Через несколько минут каждый сидел на земле и хлебал горячий суп. Повеселело на душе у солдат. Усталость будто осушило ветром, как и пот иа лице. Слышался бойкий говорок Шумилова:

– Эх, братцы, и аппетит! Хлеб как вата, рот как хата, съешь килограмм, и все маловато.

Сидевший рядом с ним Степной обижался, что ему налили жидкий суп.

– Это тебе Капка нарочно подсуропила. Смотри, у меня какой густой, – подзуживал Шумилов.

– Простаки она меня не заметила, – объяснял солдат.

– Неудобно как‑то. Своему земляку и такую баланду. Да я бы на твоем месте такой супец достал, что ложка бы стояла!

– И достану. Думашь, слабо? – храбрился Степной. – Сейчас туто‑ка полный котелок будет!

Выплеснув остатки супа, он помчался к походной кухне, желая доказать дружбу с поварихой Капкой.

Старков покончил с завтраком, пристегнул к цепочке на брючном ремне дюралюминиевую ложку с выгравированными датами своей жизни и службы, вынул расписной кисет. Завертывая папиросу, лежа на боку, рассуждал:

– А накормили нас здесь неспроста. Видать, еще что‑то потребуют.

– Другую сопку атаковать, – усмехнулся Шумилов. – Пехота, говорят, сто километров пройдет, и еще охота.

– Да‑а, ей, матушке, достается… – продолжал Старков.

– Зато у нее беззаботная служба, – заметил Веселов. – Кавалеристу надо лошадь холить, танкисту – танк, артиллеристу – пушку. А пехтуре – вычистил винтовку и лежи, анекдоты трави.

Старков не соглашался.

– Нет, братцы, в пехоте не завидно: идешь, идешь, а конца не видно.

Разговор прервал приход офицеров. Сержанты начали расспрашивать, что сказали поверяющие о штурме высоты.

– Хорошую оценку дали, – сообщил Арышев.

– Ага. Значит, не зря пот проливали, – подытожил Старков.

– А сейчас перед нами – новая задача, – сказал Быков. – Совершить двадцатикилометровый марш и занять оборону.

Веселов запел:

– Нам не страшен серый волк – мы видали целый полк…

В это время прибежал Шумилов. Он принес завтрак для офицеров. Изнемогая от смеха, сообщил:

– Товарищи, последние известия! Наш Степной потерпел неслыханное поражение: котелок его попал в плен к дежурному по пищеблоку, а сам еле живой возвращается на свою базу.

Все увидели, как солдат шагал, нахохлившись и втянув шею в плечи. Подойдя к Арышеву, он сбивчиво доложил, что дежурный отнял у него котелок и без командира не отдает.

– И Капка не помогла! – гоготали товарищи.

– Правильно сделал дежурный, – сказал Арышев. – Зачем же просить, если получали?

– А чо мне одну воду налили?

– Тогда надо было заменить. Говорят, это у вас не первый случай – выпрашивать добавки.

– Распустил себя, – вмешался Старков. – Думает, в тылу сейчас лучше питаются. А работают как? Круглые сутки от станков не отходят.

– Некрасиво получается, – корил Арышев. – Ой, как некрасиво! «Нарядов пять отвалит, – думал Степной. – И зачем только я просил? Это Кешка, гад, подстроил: «Жидкий суп». Но лейтенант ограничился предупреждением.

Глава шестнадцатая

Евгения вернулась с работы рано. Померанцева еще не было. Переодевшись, начала просматривать свежие газеты. «Правда» широко публиковала материалы об успешном наступлении советских войск на правом берегу Днепра. События развертывались с ошеломляющей быстротой. Несколько дней назад было освобождено Запорожье, а теперь Мелитополь, Днепропетровск. Казалось, никакая сила не сможет остановить гигантского наступления советских войск.

Евгения отложила газету, закурила папиросу. Впервые ей пришла в голову мысль: сможет ли Япония одолеть такую армию? В Маньчжурии говорили, что к концу войны русские ослабнут и японцы без особого труда займут Сибирь по Урал. А выходит, что Россия к концу войны усиливается. Впрочем, она не специалист и не ей судить о военном потенциале Японии и России. Ее дело выполнять задания. И тут, кажется, она преуспела. Полгода назад ехала со страхом, не представляла, как ей удастся обжиться среди советских. И вот страхи остались позади. Значит, она не напрасно избрала такой путь и может сделать свое дело. Когда Померанцев рассказывал о провокации японцев во время штабных учений, Евгения гордилась: «Моя работа».

Ей представлялось, как она вернется в Харбин, как ее будет поздравлять Родзаевский! Это благодаря ему она стала борцом «за грядущую Россию». Тогда с ней, как с ценным специалистом, будут считаться и японцы, и русские эмигранты.

Но тут она поймала себя на мысли, что еще рано торжествовать, что сделано очень мало. В ближайшее время она должна добыть карту оборонительных рубежей полка. Задание нелегкое, а работать становится все труднее и труднее. Иван совсем одурел от ревности, следит за каждым ее шагом. Первое время легко отпускал на станцию к приходу поезда для встречи с «дядей». Евгения сумела убедить его, что ее родной дядя из Карымской работает проводником вагона и может привезти из Читы нужные вещи и продукты, которых нет здесь. Со станции Евгения действительно приносила спирт, папиросы, которые брала у Поликарповича.

Как‑то она собралась на станцию к приходу поезда. Иван тоже решил поехать с ней, познакомиться с дядей. Но Евгения начала отговаривать его, дядя, мол, просил ее никого не посвящать в это дело. Иван обиделся. У него появилось подозрение: есть ли вообще у нее дядя? Может, кто‑то другой снабжает ее спиртом? И он решил проверить. Отпустив ее одну, Иван через некоторое время поехал на станцию к Приходу поезда. Пока поезд стоял, он незаметно наблюдал за пассажирами. Но Евгению не встретил. «Значит, обманывает», – решил он. Вечером Иван спросил ее, состоялась ли встреча с дядей.

– Разумеется. Он передал мне две бутылки спирта и несколько пачек папирос.

– А почему я тебя не видел? Евгения удивленно вскинула брови.

– Разве ты ездил на станцию?

– Представь себе, ездил в штаб дивизии и заглянул на станцию.

– Значит, ты смотрел со стороны перрона, – быстро нашлась Евгения, – а я подошла к вагону с противоположной стороны, чтобы никто не видел.

Померанцев немного успокоился. «Возможно, она права: с противоположной стороны я не был».

– Не обижайся, милая. Я хочу, чтобы в наших отношениях не было неясностей, чтобы мы ни в чем не подозревали друг друга.

В этом он был прав, но каково ей? Если он ее выследит, узнает, что она заходит к Поликарповичу, может поднять скандал, погубить ее. Нет, с ним надо было что‑то делать. Вот если бы удалось его переманить на свою сторону. Вместе и задание выполнить легче, и уйти потом в Маньчжурию надежнее. Конечно, он может не согласиться, но к этому его надо подготовить.