Уилли туг же оказался с одной стороны от Рини, а Белла — с другой, и они попытались изменить эту застывшую позу и заставить ее сесть. Но она оставалась все в том же положении. Затем ее правая рука медленно поднялась к голове, а ее рот открылся, исторгнув гортанный звук, а потом она произнесла целое слово. Они не смогли его разобрать, но Джон сразу предположил:
— На нее опять подействовало что-то, сказанное нами. Может быть, это фамилия доктора или что-то еще.
— Да как же это возможно! — отозвалась Белла. — Это же была только фамилия.
— Именно это так и подействовало, — сказал Тони.
— Подействовало — как? — требовательно спросила Белла.
— Затронуло что-то в ее памяти. Такое иногда случается.
— О Господи!
— Она приходит в себя, — сказал Уилли. — Давайте, поддерживая ей спину, усадим ее в кресло.
Они посадили ее удобнее, но глаз она не открыла. Она просто сидела, обмякнув, но ее рука осталась на голове.
— Я должна отвести ее наверх и уложить в постель, — сказала Белла, — и ей уже давно пора ложиться, потому что всю эту ночь она так кашляла, и я боялась, как бы у нее не разорвалось сердце. Мне снова придется позвать доктора проверить ее легкие. К тому же она ничего не ест. Ах, вечно хоть что-нибудь, да не так! Я уже думала, что все идет слишком гладко. Уилли, помоги мне довести ее до лестницы. Дальше я справлюсь сама.
Рини понадобилась не такая уж большая помощь, чтобы подняться в свою комнату. Она шла медленно, осторожно ступая, а в спальне направилась прямо к кровати и легла поверх стеганого одеяла. Белла спросила:
— Ты не хочешь снять с себя одежду, девочка? — А когда не получила ответа, ласково добавила: — Ну ладно, хорошо. Хорошо. Я только сниму с тебя туфли и укрою тебя, и ты, может бьггь, уснешь, а к утру почувствуешь себя лучше.
Она зажгла ночник, потом выключила настольную лампу и тихо спустилась вниз.
Там все еще находились мужчины, и Джон сказал:
— У того доктора очень странная фамилия. Я никогда раньше не слышал такой. А в этом доме никто и никогда не произносил эту фамилию, ведь так?
Он смотрел на Беллу, которая, устало опустившись в кресло, ответила:
— Но он врач, и ему где-то около тридцати. А она живет у меня… ну, как давно? Пожалуй, целых двадцать семь лет. И я не знаю, как долго она до этого бродяжничала.
А Уилли спросил:
— А на ее одежде не было никаких опознавательных меток, Белла? На белье и остальных вещах?
— Нет. Все ужасно истрепалось, если учесть, сколько времени она это все носит, вроде этого ее пальто, а ведь оно очень высокого качества. Ее нижнее белье из шелка. У нее была маленькая сумочка, которую она прикрепляла к своим панталонам.
Она подумала об этой маленькой сумочке. Она заглянула в сумочку еще тогда, когда приходил доктор и ввел Рини лекарство, от которого та отключилась. И все, что в ней было, — это не очень дорогое украшение, похожее на ошейник для собаки: цепочка, а на ее конце прикреплены три красных шарика. Оно выглядело как вещь, которую можно купить на рынке. Там также была плоская коробочка. Она не поняла, золотая эта коробочка или латунная. И как ни старалась, она не смогла открыть эту коробочку. Она осмотрела ее со всех сторон, пыталась нажимать в разных местах, предположив, что внутри есть пружина. Она даже просунула ноготь в щель между двумя металлическими частями, но ничего не добилась. Она не рискнула использовать нож, так как боялась, что коробочка может потом не закрыться, а девочка расстроится, если узнает, что Белла копалась в ее вещах. Она снова положила все в сумочку.
— Уже много лет у нее не было приступов, ведь так, Белла? — спросил Уилли.
— О да, а еще больше времени она не выходила из дому.
Был еще один случай, напугавший Беллу. Это случилось на следующий день после того, как она сказала Рини:
— Ты знаешь, девочка, как долго мы живем здесь вместе? Почти семнадцать лет.
На следующее утро Рини исчезла вместе со своим темным пальто, странной шляпкой и всем остальным. Белла снова чуть не сошла с ума. И снова именно Карл предупредил ее, что Рини возвращается. Она отсутствовала чуть меньше часа. Белла спросила у него, заходила ли Рини в ломбард. Он ответил, что не знает. Он только виден, как она повернула за угол, а шла по направлению к той улице, где находился ломбард. Теперь она припоминала, что это событие показалось ей довольно странным. Тогда же ей снова пришлось пригласить доктора, потому что легкие Рини опять были в плохом состоянии. Воспользовавшись моментом, Белла заглянула в сумочку и увидела, что там не было той дешево выглядевшей цепочки. Не было там и коробочки, которую она когда-то не смогла открыть. Но вместо этого там лежал аккуратно свернутый листок упаковочной бумаги. Когда она развернула его, то увидела четыре квитанции из ломбарда и выцветшую фотографию на кусочке картона. Она тогда так и не смогла рассмотреть, кто там был изображен. Это могла быть фотография маленького мальчика, а возможно, и кого-то другого. Создавалось впечатление, что ее оторвали от открытки с какой- то картинкой, но годы стерли краски, а также она явно когда-то попала в воду и поэтому выглядела грязной. Но больше в сумочке ничего не было, все ее содержимое было завернуто в листок упаковочной бумаги. Белла долго раздумывала над этим. Возможно, Рини снова ходила в ломбард и заложила оставшиеся вещи. Наверное, они представляли какую-то ценность, иначе их бы не приняли. Но в этот раз она не принесла с собой никаких денег. Совсем ничего. Тогда зачем она это заложила? Белла вспомнила, как Рини тогда сняла шляпку и сменила обувь, потом закатала рукава пальто, прошла в кухню и продолжила свою работу, будто ничего не случилось. Она просто загадка, эта девочка. Она стала светом в жизни Беллы, но одновременно и большой заботой. И вот теперь она снова сходит с ума после упоминания фамилии Бейндор. Почему эта фамилия так подействовала на нее? О Боже, ей нужно повнимательней следить за Рини, а то вдруг той вздумается снова уйти из дома. Она, возможно, попытается найти кого-то. Хотела бы она, чтобы Джо был дома. Но он пошел купить себе пару башмаков.
Айрин пыталась связать кого-нибудь с этой фамилией — Бейндор. Бейндор. Может, это была ее собственная фамилия? Да, да. Это наверняка ее фамилия. Это была ее фамилия. Она была миссис Бейндор. И у нее был ребенок. О да, был ребенок.
Она перевернулась на постели, схватила подушку, прижала ее к себе и начала раскачиваться, повторяя:
— Ребенок, ребенок, день рождения… Ричард.
Казалось, это имя заполнило всю комнату, заполнило весь мир. Ричард. Отзвук был подобен звону колоколов. Дюжин и дюжин церковных колоколов. Он превратился в назойливый шум. Она уронила подушку и подняла руки к голове, закрыв уши. Ричард, ее ребенок. Ему было четыре года. Да. Она знает, что ему было четыре года. Где он?
На нее нахлынули разнообразные чувства, и она слышала какой-то голос, говоривший: «Все хорошо, дорогой. Все хорошо. Мы уезжаем далеко, далеко-далеко, на корабле. Никто не должен знать». Он может убить ее. Он убьет ее. Кто? Кто может убить ее? Она заглядывала во мрак… во мрак своего разума, где постепенно начало появляться лицо, большое лицо, ужасное лицо. Потом оно вдруг уставилось на нее сверху вниз, и она закричала, отпугивая его. Затем ее тело напряглось, и она услышала свой крик:
— Нет! Нет! Я не буду! Я не буду!
Все ее тело испытывало боль, от макушки до пальцев ног, и она застыла. Так продолжалось до тех пор, пока большие руки не оказались на ее животе и на ее спине, тряся ее вверх-вниз, вверх и вниз, а голос выкрикивал всего одно слово:
— Отвечай! Отвечай!
Затем ее тело было поднято, и его начали кидать туда-сюда.
— Только не это! Пожалуйста!
Она почувствовала, как чьи-то руки обнимают ее, и совершенно другой голос произнес:
— Ну же, девочка. Ну же, девочка. Тебе приснился сон. Проснись. Это кошмарный сон.
Айрин прислонилась к чьему-то телу, потом прижалась к нему. Ее собственное тело сотрясалось, и эта тряска передавалась другому телу. Но она еще сильнее ухватилась за него, потому что знала, оно — спасение.