Каким-то образом — я и сама не поняла, как это произошло, — я начала давать часть заработанных таким способом денег Эллиоту. Он уже поправился, а значит, мог бы пойти работать, но он сидит дома. Это выглядит так, как будто я плачу ему за то, что он позволяет мне этим заниматься. Тебе это кажется странным? Мне тоже. И тем не менее я это делаю.

Отчасти это имеет отношение к моей вновь обретенной свободе. Мне кажется, в глубине души я испытываю вину за то, что работаю так мало, и за то, что я занимаюсь сексом только с другими мужчинами. Тем не менее я не могу вынудить себя делать это с ним. Дело даже не в раздвоении на Еву и Хани. Я могла бы перевоплотиться в Хани в постели с Эллиотом и исполнить ее роль. Но я этого не хочу. Я не хочу заниматься сексом с Эллиотом. И из-за этого я чувствую себя виноватой. Видимо, поэтому я предпочитаю от него откупиться. Я плачу ему, чтобы он оставил меня в покое. Я плачу за квартиру, я оплачиваю счета, я покупаю еду. В каком-то смысле он — мой сутенер, потому что он живет на то, что я зарабатываю. В реальной жизни он — человек, который живет со мной в одной квартире и спит со мной в одной постели. Но он не является моим спутником жизни.

Если бы однажды вечером он взял и не пришел, я ничуть не огорчилась бы. Мне на него наплевать, но выгнать его на улицу я не могу. Каждый из нас живет своей собственной жизнью, и это меня устраивает.

Разумеется, я очень хорошо прячу свои деньги. Я прячу их отдельно от дневников, так что, случись ему обнаружить одно, у меня по-любому останется другое.

Моя жизнь не идеальна. Я не назвала бы ее даже хорошей. Она… другая. Но она лучше, чем моя прежняя жизнь.

Я предпочла бы не делать того, что я делаю. Я предпочла бы не заниматься сексом, чтобы иметь возможность жить такой жизнью, когда не возникает желания взвыть от отчаяния. Я предпочла бы просто быть счастливой. Но для таких девушек, как я, для девушек без образования, без специальности, это единственный способ выстоять в этом мире.

А пока я рада уже тому, что мне не надо переживать из-за денег. Это даже помогает забыть о постоянной угрозе ареста, о постоянной угрозе, которую представляют собой мои клиенты, об угрозе того, что в один прекрасный день Хани полностью вытеснит меня, Еву, и займет мое место под солнцем.

Я (Кем Бы Я Ни Была)

14 февраля 1995 года

Их было двое.

Первый, не торгуясь, согласился на названную мной цену и привел меня в свой гостиничный номер. Второй прятался в ванной комнате. С ножом. Им не было нужно ничего, кроме денег, и я рассталась с ними без сопротивления. Обычно я прятала деньги под надорванной подкладкой сумки, и я сообщила им об этом. Мои глаза были скошены на лезвие приставленного к правой щеке ножа. Мое сердце боялось биться. Оно заледенело, сжалось и затихло у меня в груди, из которой вместо дыхания вырывались короткие судорожные всхлипывания.

Они заставили меня раздеться, чтобы убедиться, что я нигде ничего не припрятала, а затем вышвырнули меня голую в коридор.

Пятнадцать секунд спустя, громко хохоча, они выбросили туда же мое платье, куртку, белье, чулки, туфли и сумку. Я трясущимися руками схватила вещи и бросилась в конец коридора, где поспешно оделась, после чего сразу же убежала. Их смех несся мне вслед, похожий на вой пожарной сигнализации.

Другая женщина могла бы обратиться в полицию. Она могла бы набросать словесные портреты двух белых мужчин с ничего не выражающими глазами и плотоядными улыбками, напавших на нее в гостиничном номере. Она могла бы описать количество изгибов и зубцов на лезвии ножа, впивавшегося в ее кожу. Она могла бы рассказать о том, какой запах был у заполнившего ее ноздри страха. Она могла бы описать ужас, испытанный при мысли о том, что ее изнасилуют и с перерезанным горлом оставят лежать в одном из номеров небольшого лондонского отеля. Она поделилась бы тем, что в отчаянии успела увидеть перед собой маленькую газетную колонку с описанием отвратительных подробностей своей мерзкой жизни и еще более гадкой смерти. Она могла бы вспомнить тошнотворное, с привкусом унижения, и одновременно упоительное облегчение, которое она испытала, когда бежала по коридору, а затем стояла у лифта, когда одевалась с невиданной скоростью, и которое продолжала ощущать даже вернувшись домой.

Но я ведь не была другой женщиной, верно? Я не была просто женщиной. Я вообще не была женщиной в обычном понимании этого слова. Я была шлюхой, продажной тварью.

Полицию ничуть не взволновало бы то, что меня ограбили. Скорее всего, они арестовали бы меня за торговлю телом. Они стали бы допытываться, не употребляю ли я наркотики. В глобальном масштабе, в общей иерархии преступлений, что бы со мной ни произошло, это происшествие было обречено находиться где-то в самом низу списка. Даже если бы меня убили, до этого никому не было бы дела.

X

17 февраля 1995 года

— Ты разве не идешь на работу? — поинтересовался сегодня Эллиот.

Я уже три дня не хожу на работу. Мне страшно. Здесь я могу в этом сознаться. Я убеждаю себя в том, что, хотя на днях меня ограбили, в этом месяце я уже заработала достаточно. На самом деле я просто боюсь туда идти. Мой страх усугубляется мыслью о том, что, если со мной что-то случится, этого никто не заметит.

Когда в тот вечер я вернулась в свою квартиру, Эллиота там не было. Поэтому я выкупалась и впервые за много лет долго плакала. Выплакавшись, я уснула в надежде на то, что утром мне станет легче. Но ночью я несколько раз просыпалась в панике и холодном поту. К тому времени как взошло солнце, я была совершенно измучена и встала обессиленная и с тяжелой головой.

Он не заметил ничего необычного. Не обратил внимания даже на то, что я снова начала курить. И вот он наконец осознал, что я сижу дома, а не зарабатываю деньги. Я не работаю во время месячных, но это было на прошлой неделе.

— Нет, — коротко ответила я, не отрываясь от телевизора.

— Почему? — поинтересовался он, как будто у меня была самая обычная работа, которую я по собственной глупости могла потерять. Как будто он ничего не имел против подобного рода занятий.

— Потому что три дня назад двое мужчин ограбили меня, угрожая ножом, — ответила я.

Услышав это заявление из собственных уст, я похолодела. «Неужели это действительно случилось со мной?» — подумала я. Внезапно в памяти всплыл эпизод нападения на меня возле клуба «Хэбби». После того случая я тоже несколько дней не ходила на работу.

— Ты ведь не отдала им все деньги? — встревожился Эллиот, демонстрируя трогательную заботу о нашем благосостоянии.

— Да, я в полном порядке, спасибо за беспокойство, — ответила я.

— Да я вижу, что ты в порядке, — удивленно глядя на меня, сказал он, как будто я была полной дурой. — Они все деньги забрали?

— Почему тебя не интересует, не изнасиловали ли они меня? — спросила я.

— Но они не могли этого сделать, — пренебрежительно пожал плечами Эллиот. — Ты ведь проститутка. Проститутку изнасиловать невозможно.

— Какой же ты урод! — выдохнула я.

— Что? Ты не согласна с этим? Ты хочешь сказать, что тебя можно изнасиловать?

— «Нет» означает «нет», кто бы это ни говорил. Я поднимаюсь в номер, согласившись на секс в обмен на определенную сумму денег. Если бы я передумала и отказалась от этих денег, это не давало бы права мужчине принуждать меня к сексу.

— Да, но…

— Заткнись. Если ты хочешь продолжать здесь жить и получить от меня деньги, просто заткнись.

Я сделала громче звук телевизора, подтянула колени к груди и уставилась на экран. Мне стало ясно, что мне необходимо от него уйти. Он отравлял мою жизнь. Если бы он не украл все мои деньги, я не сидела бы сейчас здесь, дрожа от отвращения к собственному телу. Я уже толком не понимала, кто я, хотя мне по-прежнему отчаянно хотелось вырваться из этого замкнутого круга.