Они прошли через несколько комнат, более или менее изысканно обставленных, и наконец раб остановился у полированной деревянной двери, открыл ее и низко поклонился Рори, за которым следовал Млика, предлагая войти. В этой комнате также находилась мешанина из мавританской и европейской мебели. В ней раскинулась широченная венецианская кровать, которая могла бы составить честь венецианскому палаццо, и Рори был заинтригован явно эротическими изображениями греческих богов и богинь на высокой спинке. Толстые восточные ковры покрывали пол; низкие столики из темного дерева мерцали перламутровыми инкрустациями; драпировки из серебристого газа окутывали окна; и – это вызвало улыбку на лице Рори, – важно восседая на украшенном серебром столике, печной горшок с крышкой заявлял о своем британском происхождении темно‑каштановыми украшениями.

Томным взмахом черной руки раб открыл другую дверь, и Рори вошел в комнату поменьше с вделанной в пол ванной, стены которой были уставлены сундуками из кедра. Открыв их, Рори увидел роскошные вещи, которые, как он понял, и представляли гардероб несчастного Хуссейна. Лишенный возможности общаться с Мликой, Рори задержал юношу, который привел его.

– Мой раб не говорит по‑арабски и не понимает меня, – Рори кивнул в сторону Млики. – Ты не поможешь мне?

– Да, да, конечно, если прикажете, мой повелитель. Меня зовут Ома. Ваш раб глуп, мой повелитель. Что может смыслить человек, который недавно выковыривал коровий навоз между пальцев, в прислуживании такой важной персоне, как вы? Да он просто бушмен, который и в доме‑то никогда не был. Он никакого понятия‑то не имеет и, скорей всего, будет мочиться прямо в окно и гадить на пол, потому что у него никакого представления нет, как живут цивилизованные люди. Потом, от него пахнет, как от бабуина. К тому же он хромой, он прихрамывает. Почему бы вам не продать его? Он совершенно никчемен. Меня вам дал великий султан Саакса, и я цивилизованный человек, знающий все входы и выходы во дворце. Позвольте мне отвезти эту обезьяну на невольничий рынок и продать его. За него дадут не меньше десяти монет серебром, хотя он и ни на что не годится.

– А из этих десяти серебряных монет сколько возьмешь себе? – Рори оценивающе посмотрел на юношу, впервые по‑настоящему заинтересовавшись им. У того была очаровательная улыбка, обнажавшая ряд белых зубов; глаза у него были подведены краской для век, а пальцы испачканы хной. Он был худ, как ивовый прут, и кожа у него была светлее, чем у Млики. Несмотря на то что он был негром, у него был красивой формы нос, и весь он источал всепоглощающий запах жасмина.

Ома задумался на мгновение. Улыбка у него стала лукавой, но очаровательной.

– Себе, мой повелитель, я бы оставил не больше двух. Я очень честный.

– Но мы не будем продавать Млику, нет, даже за двадцать монет серебром, потому что, я уверен, он честнее тебя. Твоей обязанностью будет объяснить ему, как мне прислуживать. Я научу его своему родному языку, чтобы он мог разговаривать только со мной, и ни с кем другим. Понял! Одному слову я его научу прямо сейчас. – Рори повернулся к Млике и поманил к себе: – Подойди, Млика!

Большой негр стоял мгновение в нерешительности.

– Подойди сюда, Млика, – Рори поманил его указательным пальцем и указал на пол перед собой.

– Подойди, – ответил Млика и подошел туда, где стоял Рори.

– Видишь, он не глуп, Ома. Так что научи его всему, что знаешь сам. А сейчас приготовь мне ванну и покажи Млике, как это делается. Когда я закончу, покажешь ему, где купаться, чтобы от него больше не воняло. Спать он будет здесь, в этой комнатке рядом с моей, но ты должен сказать, где ему найти еду и где получить еду для меня, если мне захочется поесть здесь в одиночестве.

– Я научу его, мой повелитель, но…

– Но что?

– На десять сребреников… Всего восемь, если ты оставишь себе два.

– На восемь сребреников вы сможете купить рабыню. Пусть не очень хорошую, но молоденькую, десяти или одиннадцати лет. Это самый лучший товар: их никто еще не пробовал и в этом есть определенная прелесть…

– Которую ты бы с удовольствием испытал, я полагаю. Нет – Рори был непреклонен. – Млика не продается, и если я куплю рабыню, то, во всяком случае, не ребенка.

– Мой повелитель еще узнает, что Ома прав. – Раб улыбнулся, показав все зубы, а потом сделал неприличный жест, крепко зажав палец на одной руке пальцами другой руки и медленно двигая им взад и вперед. – Эх, сейчас мой повелитель молод; став старше, он захочет девочек помоложе, пока не наступит время, когда ему будут нравиться только совсем маленькие девочки. Но сейчас, конечно, мой повелитель молод и полон огня; у него… прям, как шомпол; большой, как моя рука, и тверд, как стальное копье. Поэтому ему не нужны узкие щели, которых жаждут старики.

– Ванну, – напомнил ему Рори.

– Ах да, ванну! Я научу этого черного бабуина, как готовить ее. Пока вы ждете, мой повелитель, позвольте мне избавить вас от этих потных лохмотьев. Видите, вот черные фиги с медом, сладким, как губки нубийской демимонденки. Вот апельсины, круглые и маленькие, как груди юных персиянок. А вот дыни, большие, как титьки самок‑мандинго. А вот, мой повелитель, гранаты, которые разверзаются и показывают красное нутро, как прелестные расселины, которых жаждут все мужчины. Эх, вон там бананы, которые стоят, как ярды молодых парней с Магриба, а вот фундуки, похожие на орешки, которые они носят в своих бесценных мешочках. Здесь есть чем вам насладиться, пока ждете ванну, а после того, как закончите, я поработаю с вашим телом своими руками и натру его нардом и маслом сандалового дерева и бергамотом для возбуждения чувств своей партнерши из гарема…

– Но у меня нет гарема, – ответил Рори.

Ома подмигнул ему:

– Гарем предателя Хуссейна исстрадался по мужчине, а во дворце ходят слухи, что султан намерен отдать его вам. Это были апартаменты Хуссейна, смотрите! – Ома раскрыл газовые занавески и поднял жалюзи.

Рори вышел на балкон и посмотрел вниз на большой внутренний двор, где гуляли женщины без паранджи.

– Если бы они не предназначались для вас, султан вряд ли отдал бы вам эти апартаменты.

Ома стянул с Рори грязный дорожный бурнус и сделал знак Млике снять с господина нижний халат и кафтан. Когда они были сняты, Ома стал перед Рори на колени, развязал шнурок, который удерживал объемистые штаны вокруг его талии, и дал им упасть на пол. Подозвав к себе Млику, он показал ему, как снимать шлепанцы и как растирать хозяину ступни грубым полотенцем.

Рори положил руку на голову Млике, слегка дотронувшись до нее. Затем, к большому удивлению Омы, Рори встал на колени перед Мликой и дотронулся до перевязанной щиколотки.

– Лучше?

Млика сначала ничего не понял, и Рори повторил слово, кивая головой для убедительности. Лицо Млики просветлело. Теперь он понял странное слово. Он сделал один шаг, чтобы показать Рори, что больше не хромает так, как раньше.

– Лучше, – ответил он серьезно, потом улыбнулся, показывая Рори, что он не только понял английское слово, но и никогда этого не забудет. – Лучше, – повторил он.

– Что означает это слово нзрани, мой повелитель? – Ома не хотел, чтобы им пренебрегали.

– А… – Рори взглянул на Млику, затем повернулся к Оме и замотал головой. – Это понимаем только Млика и я.

Глава XIX

Ночной пир, устроенный на просторном внешнем дворе дворца, стал фантасмагорией сверкающих факелов, огромных блюд кускуса, барашка, жаренного целиком, и липких медовых хлебцев. Все это подавалось как‑то бессистемно между стремительными вылазками верховых в белых одеждах, которые поднимали облака пыли, скача прямо на собравшихся за столами, резко останавливаясь, разряжая свои ружья в воздух вместе с оглушительными рапортами и разворачивая своих лошадей, чтобы галопом унестись прочь. Сцена эта напоминала совершеннейший бедлам: мерцающие огни, непрекращающееся движение и орущая толпа, приветствующая каждую вылазку верховых выкриками и пронзительными визгами.