Молчавший на протяжении всего разговора актёр негромко кашлянул и осторожно обратился к баронессе:

– Прошу прощения, Ваша светлость… скажите, вы уже определились, под видом кого именно покинете столицу?

– В каком смысле? – не поняла баронесса.

– Ну, как вам сказать? Я могу оставить вас и ваших детей в дворянском обличии, но придать лицам другие черты.

– Это отпадает, – вмешался виконт, – Уже известно, что барон Торгус потребовал от всех дворян оставаться в городе до окончания войны. После, как он сам выразился, с каждым из дворян он "будет разбираться отдельно"

– Хорошо, – поклонился актёр, – можно представить вас, как купеческое семейство…

– Это тоже вряд ли подойдёт, – покачал головой виконт, – не думаю, что Торгус захочет выпустить семью какого‑либо купца из города. Ведь это прекрасный способ давления на торгашей. Страх за семью, он, знаете ли, любой кошель раскроет…

– Да, пожалуй, вы правы, виконт, – задумчиво произнесла баронесса, – Надо придумать что‑либо попроще. Что вы ещё можете предложить, господин Грешем?

– Может быть, что‑то из простого сословия? – неуверенно начал актёр.

– Что? – возмутился Эрди, – чтобы я выглядел, как какой‑то безродный крестьянин!? Да меня весь свет засмеёт!

– Лучше пусть весь свет засмеёт вас живым, сын мой, чем оплачет мёртвым! – оборвала заносчивость молодого человека баронесса. – Продолжайте, Грешем.

– Не обязательно крестьянина, милорд! – воскликнул тот, – Да и не получится сделать из вас крестьянина. Вы ни статью, ни фигурой, ни манерой держать себя ну никак на крестьянина не похожи.

– Ещё бы! – фыркнул Эрди и тут же осёкся под взглядом матери.

– Вот если только, – задумался Грешем.

– Что? – спросила баронесса.

– Ваша светлость, – решился актёр, – позвольте предложить вам и вашим детям место в нашей актёрской труппе! Поймите, – быстро, боясь, что его перебьют, заговорил он, – у нас большая труппа, около тридцати человек. В толпе легче затеряться. Я загримирую всех троих так, что даже ваш собственный муж и отец, его светлость барон Редом, не сможет узнать вас! А завтра утром наша труппа выезжает из города. Вот с нами вы и сможете незаметно убыть туда, куда сочтёте необходимым.

– А что? – задумчиво сказал виконт, – мне кажется, это действительно неплохой вариант, госпожа баронесса. Пожалуй, и я поеду с вами. Господин Грешем, а меня вы сумеете загримировать до полной неузнаваемости?

– Ну, конечно, господин виконт! – воскликнул актёр.

– Что скажете, дети? – обратилась к стоявшим рядом сыну и дочери баронесса, – поиграем в театр ради спасения своих жизней и прав на престол?

– Фу, – фыркнул, поджав губы и скрестив руки на груди, Эрди, – мне остаётся только согласиться. Посмотрим ещё, что из меня сотворит этот господин Грешем.

– Ничего такого особенного, поверьте мне, ваша светлость, – учтиво поклонился актёр, – смею надеяться, что вам это даже понравится. Скажите, ваша светлость, известны ли вам какие‑либо стихи?

– Мне!? – оскорбился Эрди. Но потом, сдержавшись, ответил, – Сколько угодно, сударь.

– Прекрасно! – обрадовался актёр, – И, я полагаю, вы играете на каком‑нибудь музыкальном инструменте?

– Разумеется! Я прекрасно играю на флейте и этайре.

– Чудесно! Тогда я загримирую вас под бродячего поэта и певца! По крайней мере, стороннему наблюдателю это объяснит происхождение ваших тонких и длинных пальцев и неогрубевшей кожи. А ваши волосы мы перекрасим в тёмный цвет. Не волнуйтесь! Краска такова, что достаточно несколько раз хорошенько помыть голову с мылом, и она полностью смывается. А подходящую одежду мы подберём вам в костюмерной театра.

– Ну, хорошо, – пожал плечами молодой баронет, ожидавший поначалу, что его сейчас измажут в навозе и выставят эдаким свинопасом.

– Ну, а ты что скажешь, Селия, – обратилась баронесса к дочери.

– Я думаю, мама, это – наилучший из всех возможных способов выбраться из города. Господин Грешем прав. В толпе, да ещё изменив внешность, действительно очень легко затеряться.

– Прекрасно! – подвела черту под семейным советом баронесса, – Можете начинать, господин Грешем. За кого возьмётесь в первую очередь?

– Позвольте начать с вас, миледи, – поклонился актёр, – Если не возражаете…

Тем временем делегация представителей города, вернувшись с переговоров, спешно собрала в городском театре всех купцов и ремесленников города. Изложив требования Торгуса касательно контрибуции, взимаемой с города в обмен на обещание не устраивать погром, предводитель делегации господин Матус предложил определиться, кто и сколько внесёт в общую сумму выкупа. Разгорелись жаркие споры. Каждому хотелось отдать поменьше, перекладывая основную часть выплаты на соседа. После часа бесплодных споров Матус вновь взял слово и напомнил, что вся сумма должна быть собрана и доставлена в лагерь осаждающих уже завтра утром. А женщины – сегодня вечером.

– И если сегодня вы будете трястись над каждым золотым, то завтра начнётся штурм. И тогда вы потеряете всё! В том числе – и жизни! – яростно добавил он, заканчивая свою речь.

После этого споры несколько поутихли и присутствовавшие в театре принялись без лишнего шума определять, кто и сколько должен вложить в общую сумму контрибуции. Примерно через час этот вопрос был решён. После этого накоротке обсудили, где будет располагаться гарнизон, оставляемый в городе бароном Торгус. Тут особых разногласий не возникло. Так как собственный гарнизон город распускал, следовательно, кордегардия освобождалась. "Вот туда и разместим" – решили все. Продовольствие для обеспечения уходящей армии Торгуса и остающегося в городе гарнизона решили собирать со всего города. Для удовлетворения мужских потребностей было решено отправить в лагерь осаждающих всех продажных женщин города, молодых служанок и крестьянок, оказавшихся на тот момент в городе. Таким образом, где‑то в третьем часу дня совещание закончилось. И "отцы города" принялись за дело.

В магистрате была организована целая комиссия из пяти человек, вёдшая тщательный учёт золота, доставлявшегося в его подвал со всего города. После подсчёта и записи в специальный реестр золотые монеты в опечатанных мешках передавались начальнику караула, выставившего усиленные посты городской стражи у входа в хранилище.

В то же самое время другая комиссия вела учёт продуктов, доставлявшихся на городские продуктовые склады. Там так же были выставлены усиленные посты городских стражников.

Горожане, понимая, что от того, как быстро и в каком объёме будет собрана вся сумма контрибуции, зависит их жизнь, не роптали, всю работу делали быстро и без проволочек.

Проблемы возникли только тогда, когда стали отбирать женщин для отправки в лагерь Торгуса. И сами женщины, и их родственники встали на дыбы, не желая отдавать своих сестёр и дочерей на потеху солдатам.

Муниципалитету пришлось приложить огромные усилия для убеждения, а порой – и принуждения недовольных к выполнению взятого обязательства. В итоге власти были вынуждены выплатить особо недовольным такую сумму "в компенсацию морального ущерба", что кое‑кто из "отцов города" всерьёз задумался: а стоило ли вообще соглашаться на такие разорительные условия?

Но, так или иначе, к полуночи вся сумма и продукты были собраны, женщины отправлены за стены, в лагерь осаждающих, и город наконец‑то смог заснуть тревожным сном ожидания: что его ждёт завтра?

А в лагере осаждающих между тем вовсю шло веселье. Часть продуктов в виде хлеба, фруктов, вина и пяти десятков овец были доставлены в него жителями города в тот же вечер. Воевавшим почти беспрерывно вот уже почти два месяца воинам Торгуса требовался основательный отдых.

И теперь, пользуясь тем, что вместо штурма их ожидают жареная баранина, вино и женщины, солдаты веселились от души.

По всему лагерю над кострами на огромных вертелах жарились целые бараньи туши. Рядом стояли открытые бочки с вином. На наскоро сколоченных деревянных столах кучами лежал хлеб, фрукты, зелень. Любой желающий мог отрезать себе понравившийся ему кусок запечённого мяса, стоя прямо у костра и запить вином, зачерпнув прямо из бочки.