– Чем хуже, тем лучше! – произнес он вполголоса и направился к тому месту, где берег был подмыт более всего.

Он не прошел и нескольких шагов, как вдруг услыхал тихий вскрик. Казалось, звук исходил прямо из-под земли. Затем раздался шум ожесточенной борьбы и приглушенные проклятия. Мгновенно перейдя на бег, Гиацинт оказался на краю канавы, воды в ней было совсем мало, и была она грязной. Однако Гиацинт обратил внимание, что вода прибывает прямо на глазах. На другом берегу зиял свежий оползень. В этом месте росла старая ива, но, видимо, корни ее подмыло, она накренилась и рухнула поперек канавы. Ветки дерева тряслись, потому что кто-то отчаянно бился под ними, будучи наполовину уже в воде. В листве мелькнула рука, пытавшаяся отодвинуть дерево в сторону, человек тяжело стонал. И тут между ветвей Гиацинт увидел лицо Эйлмунда, перепачканное в грязи и искаженное гримасой боли.

– Держись! – крикнул Гиацинт. – Я сейчас спущусь!

Он полез в канаву, воды в ней было уже по пояс, подсел спиной под толстый сук и попытался приподнять дерево, чтобы дать возможность выбраться из-под него придавленному лесничему. Тяжело дыша и постанывая, Эйлмунд уперся в землю руками, и ему удалось частично выползти из-под дерева, которое придавило ноги. Однако при этом он сдавленно застонал, сжав зубы от боли.

– Ты же ранен! – крикнул Гиацинт и, еще раз подсев спиной под сук и ухватив обеими руками лесничего за подмышки, попробовал перевернуть дерево. – Ну! Наддали!

Эйлмунд поднатужился еще раз, Гиацинт надавил вместе с ним. По склону на них повалились комья грязи, но дерево наконец подалось и с громким всплеском перевернулось. Лесничий остался лежать, он тяжело дышал, ноги его были наполовину в воде. Гиацинт, с ног до головы в грязи и тине, встал подле него на колени.

– Придется идти за помощью, – сказал он. – Одному мне тебя не вытащить. А ты погоди вставать на ноги, полежи тут, пока я не приведу людей Джона Лонгвуда, что работают в поле. Придется звать нескольких человек, да с какими-нибудь носилками или жердями, чтобы нести тебя. Или, может, с тобой что-нибудь похуже стряслось, я не вижу только что?

Впрочем, и того, что Гиацинт видел, было вполне достаточно; его загорелое, перепачканное лицо стало встревоженным и озабоченным.

– Я сломал ногу, – проговорил Эйлмунд и, тяжело вздохнув, осторожно откинулся на спину. – Мне еще сильно повезло, что ты проходил этой дорогой. Меня прижало намертво, а вода опять стала подниматься. Я тут работал, пытался укрепить берег. А в твоих руках, парень, как я посмотрю, куда больше силы, чем кажется с первого взгляда, – вымолвил Эйлмунд и поморщился от боли.

– Ты можешь полежать тут некоторое время? – Гиацинт с опаской поглядел на высокий берег, но оттуда скатывались лишь небольшие комья грязи да свешивались обнажившиеся корни деревьев и трава. Ничего опасного вроде бы не было. – Я сбегаю, это недолго!

И Гиацинт припустил бегом прямо на итонские поля. Он окликнул первого же встреченного им работника. Помощь не заставила себя долго ждать. Люди пришли с жердями, выломанными из загородки от овец. На этих-то жердях Эйлмунда осторожно, даром что тот чертыхался сквозь зубы, понесли в его сторожку, находившуюся в полумиле отсюда. Зная, что лесничий живет вместе со своей дочерью, Гиацинт побежал вперед – предупредить девушку и дать ей время приготовить ложе для покалеченного отца.

Сторожка Эйлмунда стояла на небольшой просеке в лесу, рядом был разбит огород. Подбежав поближе, Гиацинт обнаружил, что дверь распахнута, а из дома доносится нежное пение. Видимо, девушка напевала за работой. Сам не понимая отчего, Гиацинт, который так спешил добежать до сторожки, теперь замешкался и не торопился ни постучать у порога, ни войти в дом без стука. Покуда он пребывал в замешательстве, песня в доме смолкла, девушка вышла на крыльцо, желая посмотреть, чьи это легкие шаги только что прозвучали на покрытой гравием дорожке.

Ростом она была невысока, но, что называется, ладно скроена и крепко сшита, – прямой взгляд голубых глаз, румянец как маков цвет, аккуратно заплетенные в косы каштановые волосы, отливавшие на солнце, как полированная древесина дуба. Девушка взглянула на Гиацинта с искренним любопытством и дружелюбием. От ее взгляда тот на мгновение онемел, так что, несмотря на всю срочность его дела, первой заговорила девушка:

– Ищешь моего отца? Он ушел на делянку. Ты найдешь его у канавы, где обвалился берег. – Она не сводила глаз с Гиацинта, и было видно, что тот явно пришелся ей по нраву. – А ты, наверное, тот юноша, что пришел к леди Дионисии вместе с отшельником? Я видела, как ты работал у него на огороде.

Гиацинт пришел наконец в себя и с горечью вспомнил о цели своего прихода.

– Все так, госпожа. Меня зовут Гиацинт. Твой отец скоро появится, но, увы, я должен сообщить, что с ним случилось несчастье и, боюсь, какое-то время ему нельзя будет выходить из дому. Я поспешил вперед, чтобы предупредить тебя до того, как его принесут. О, не пугайся так! Он жив и скоро, наверное, поправится. У него сломана нога. Случился еще один оползень, и на Эйлмунда упало дерево. Но ты не беспокойся, он обязательно поправится.

По лицу девушки пробежала тень тревоги, она побледнела, но ничего не ответила. Осознав суть случившегося, девушка стряхнула с себя оцепенение и сразу принялась за работу: распахнула пошире все двери, чтобы люди могли пронести носилки, приготовила ложе для отца, а затем поставила на огонь горшок с водой. Не отрываясь от дела, девушка разговаривала с Гиацинтом спокойно и рассудительно.

– Не впервые отец что-нибудь себе ломает. Но вот ногу – такого еще не было. Дерево, говоришь, упало, да? Наверное, та старая ива. Накренилась-то она давно, но поди знай, что она рухнет. Это ты нашел отца? И помог ему? – Голубые глаза девушки смотрели на Гиацинта по-доброму, она улыбалась.

– Поблизости оказались итонские работники, тоже чистившие сточную канаву. Они несут сейчас твоего отца.

Тем временем и впрямь принесли Эйлмунда, люди спешили как могли. Девушка с Гиацинтом вышли встречать их. Казалось, юноша хотел сказать ей что-то еще, что-то совсем другое, но, похоже, упустил время, поскольку та занялась своим отцом. Его внесли в дом, уложили, осторожно стащили с него мокрые башмаки и одежду – осторожно, однако без сдавленных проклятий и стонов все же не обошлось. Левая нога Эйлмунда была сломана ниже колена, но перелом был закрытый, кости не торчали наружу.

– Больше часа я лежал в канаве, – говорил Эйлмунд сквозь зубы. – И валялся бы там по сию пору, кабы не этот парень. Сам бы я ни за что не выбрался, придавило крепко, а позвать на помощь было некого. Бог свидетель, в этом парне такая силища, хоть с виду и не скажешь. Видели бы вы, как он отвалил это проклятое дерево!

Трудно поверить, но Гиацинта в эту минуту бросило в краску. Для его загорелого лица это казалось совершенно невозможным – и тем не менее юноша покраснел до ушей.

– Быть может, я могу сделать для тебя еще что-нибудь? – скромно спросил Гиацинт. – Я бы с радостью! Тебе надо хорошего костоправа. Я-то на это не гожусь, а вот если надобно сбегать за помощью – я готов. Это как раз по мне.

На минуту девушка отвернулась от отца и подняла свои большие ясные глаза на юношу.

– Что ж, если ты будешь так добр и позволишь нам увеличить свой долг перед тобой, то сообщи в аббатство, чтобы срочно пришел брат Кадфаэль.

– Конечно сообщу! – горячо согласился Гиацинт, словно человек, получивший самую желанную награду. Однако, едва девушка снова повернулась к отцу, Гиацинт, помедлив, потянул ее за рукав и быстро шепнул ей на ухо: – Я должен тебе кое-что сказать, но потом, с глазу на глаз, когда твоему отцу окажут помощь и ему полегчает.

И прежде чем та успела что-либо ответить – хотя по выражению лица Гиацинт понял, что девушка не отказывает ему, – он уже исчез за деревьями, бегом устремившись в долгий путь, обратно в Шрусбери.

В полдень в аббатство приехал Хью, чтобы повидать брата Кадфаэля и сообщить ему кое-какие новости из Оксфорда, первые со времени начала осады.