Синтетические напитки, даже бренды с многовековой историей, типа «колы» — моча беременной козы по сравнению с результатом заварки местной травы в кипятке. Так называемым чаем. Мы с Егором Борисовичем выпили по три кружки, сидя за столиком на террасе. Когда сидишь вот так в тиши, нарушаемой лишь пением птиц да жужжанием насекомых, как-то забывается, что где-то рядом идет непримиримая борьба за существование, уносящая жизней больше, чем любой военный конфликт людей. И, уж тем более, не вспоминаешь о сезоне охоты на тебя. Охоты, коим занимаются представители твоего же биологического вида.

Если после спасения старика и короткой схватки с падальщиками, у меня были хоть малейшие сомнения, то, утолив жажду горячим чаем, я понял — нечего и думать о продолжении пути. Башка свинцовая, ноги едва держат, а рукам вообще в лом шевелиться.

— Эх, да ты давно не спал, сынок, — понял мое состояние Егор Борисович, — ты в мансарду поднимись, я для своей дочки сделал. Да и я, посплю, пожалуй. Проклятое дерево, из-за него уснуть не мог.

— Разбудите меня через пару часов, — пробормотал я. Не знаю, услышал хозяин меня, или нет. Войдя в дом, я поднялся по лестнице в небольшую комнату и, не раздеваясь, плюхнулся на кровать. Кровать была коротковата, но мне уже было не до этого.

Сколько я так продрых — не знаю, но разбудили меня шум и выкрики, звучавшие приглушенно, и откуда-то снизу. И еще лучи местного солнца, что, сияли прямо мне в лицо. Где-то минут пять, я, открыв глаза и совершенно обалдев, пытался понять две вещи: где я и сколько я здесь. Первое я понял быстрее, восстановив в памяти и неудавшееся нападение на Кальвин, и арест моей команды, и бегство в лес, и встречу с Егором Борисовичем. Восстановилось и последнее воспоминание — как я, практически на автопилоте, дошел до кровати и отрубился. А вот со вторым дело обстояло хуже. И хронометр ручной здесь не помощник. Сутки же он не считает. И, вообще, на другой планете такие штуки начинают гнать! Например, глухая ночь, а он, дурачок, полдень показывает.

Шум и выкрики снизу не прекращались. Я лег на пол, подполз к окну и выглянул. Так и есть, комета им в задницу! В сплошном своде из кальвинских деревьев зияла небольшая брешь, по-видимому, проделанная самим Егором Борисовичем, дабы солнечные батареи лучше заряжались. То, есть, в масштабе леса брешь небольшая, но достаточных размеров, чтобы пропустить пару-тройку флаеров. Три флаера, как раз расположились на лужайке возле дома. Это значит — пять или, скорее, шесть человек по мою душу. Одного из них я заметил у входа в дом, когда огляделся, насколько позволяло окно.

Да-а-а, вот, что значит, дать слабину! Ведь просил хозяина разбудить меня… Хорошо, что бластер при мне.

Оружие, в отличие от меня, времени не теряло, о чем свидетельствовал его полный заряд. Хоть одна хорошая новость!

Внизу послышался всхлип и вскрик, заглушаемый грубыми гортанными голосами. Ясен пень, эти скоты нашли противника по зубам. И, ведь из-за меня все, старик тут ни при чем.

Лет десять назад я бы, наверное, ломанулся на спасение слабого, пылая праведным гневом. И не добился бы ничего, кроме запаха горелого мяса от себя. Нет. Будем действовать по порядку.

Открыв окно, я прицелился и угостил стоящего снаружи полицейского выстрелом. Одним. Зато метким. Бедняга даже испугаться не успел. Затем открыл огонь по двум из трех флаеров, надеясь использовать последний. Бластерные вспышки крошили стеклопластик, уродовали металл и, наконец, заставили эти летающие железки вспыхнуть. Огонь был небольшой (чему там сильно гореть?), скорее, это был тлен, зато с едким дымом. С немалым удовольствием, я увидел еще одного спецназовца, выскочившего из дома и бестолково пальнувшего в сторону леса. Да, чувак, голова тебе, видимо, для того чтоб в нее есть! Следующий выстрел был моим, и он уложил бесстрашного до кретинизма вояку наповал. Два — ноль в мою пользу.

Внизу, видимо, поняли, откуда ведется огонь, ибо на лестнице послышались тяжелые шаги. Я отполз к стене дверного проема, чтоб из последнего меня не было видно. И успел пожалеть об этом своем шаге, поскольку в комнату в первую очередь занесло не придурка с бластером и удобную мишень для меня, а небольшой шарик, подмигивающий красным глазком.

Акустическая граната! А в полиции Кальвина не дебилы служат! А может, служили, пока я их не перебил. Но размышлять более об умственных способностях противника у меня уже не было времени. Его оставалось лишь на то единственное, чему учили для таких случаев в Академии. Рожей на пол, башку, и, особенно, уши, закрываем чем можно. В роли «чего можно» в данном случае были лишь мои руки да подушка.

Ощущение — как будто одно из первобытных деревьев Кальвина, отнюдь не трухлявое, как в случае с Егором Борисовичем, рухнуло прямо на меня. И не на ногу, а прямиком по башке. Из носа потекло — при том, что насморком я не страдаю. Но это цветочки. Не прими я меры предосторожности, не соображал бы уже, пускал слюни и ходил под себя. А так есть повод польстить своему самолюбию. Ибо акустические гранаты подбрасывают лишь особо опасным преступникам. Эти адские машинки даже во время войны применять запрещается.

Кальвинцы истолковали мое лежание в маленькой, но луже крови по-своему. Экие наивные ребята! Говорили они на одном из диалектов инглиша, вполне для меня знакомого. Видимо, это и есть официальный язык на Кальвине.

— Слышь, кажется, ты его угробил.

— Не «ты», а «мы». Подразделение. Я же не один задание получил. Получило подразделение. Отвечаем тоже подразделением. А во-вторых, не «угробил», а «застрелен при задержании».

— Ладно, понял. А посмотри, он тыковку свою закрывает. Опытный.

— Конечно! Еще бы он был неопытный. Шесть наших кончил за какие-то сутки. Разве неопытный бы смог… так? Ежу понятно, что он опытный… был.

— Гы-гы, — какой-то смех дурацкий, — я слышал, после таких игрушек если и выживают, то совершенными дебилами становятся…

Ага, и можно служить в полиции Кальвина.

— …может надо «того»? Последнее милосердие?

Разве вы не понимаете, что пока вы треплитесь, я по голосам определил, не только ваше количество, но и где вы относительно меня расположены? Разве вы не заметили за своим базаром, как рука моя шевелится на рукояти бластера? Вы, наверное, принимаете это за конвульсию? И собираетесь мне последнее милосердие оказать? А хрен вам!

Первого я вывел из игры практически на ощупь. В смысле, вслепую. Держась за живот, в котором образовалась аккуратная дырка, он свалился под ноги своему напарнику. Что касается последнего, то он повел себя недостойно не то что для сотрудника спецподразделения, но и вообще для разумного существа. Вместо того чтобы оказать мне сопротивление, или просто встретить смерть лицом к лицу, он взвизгнул как поросенок и, повернувшись ко мне спиной (это ж надо додуматься!) буквально слетел с лестницы. Я выстрелил вслед, но дуракам везет. А мне, в этот раз — нет.

Вскоре я услышал два выстрела внизу. Подобрав бластер пристреленного спецназовца, и, порадовавшись его почти полному заряду, я так и спустился вниз, с бластером в каждой руке.

Посреди гостиной валялось два свежих трупа. Один совсем недавно был слабонервным сотрудником полицейского спецназа Кальвина. А второй — стариком Егором Борисовичем, хозяином этого дома, которого свела со мной судьба-злодейка.

— Что, нашли достойного противника? — окликнул я двух оставшихся кальвинцев, стоящих рядом с трупами.

— Это он, истеричка, нах, — беззлобно произнес один из них, указывая на своего павшего коллегу, — прибежал сюда, орет, дьяволом тебя называет. Стрельбу открыл, дедулю пришил. Пришлось упокоить, по уставу.

И, словно очухавшись, синхронно развернулись, наводя стволы на меня. Так мы и простояли молча с минуту, готовые выстрелить.

— Ребята, может, будем благоразумны? — предложил затем я, — у меня два ствола, у вас два ствола, то есть, технически наши шансы равны. А вот статистически превосходство на моей стороне. Я уже угробил семерых ваших коллег. Семерых за сутки, понимаете? Вы же, все, что смогли сделать в ответ, это кровушки мне из носа пустить. Убитый хозяин этого дома не в счет — он не знал, кто я, он пригласил меня только за то, что я его спас. И задерживаться здесь я не собирался. В общем, ребята, вам не кажется, что вы здесь теряете время? Свое и мое.