Я обучалась старой магии, словам искушения у фейри, древней летописи. И из Ирих, девушки из Пределов, случайно попавшей за Ворота, я стала Ибсен, слепой дамой, которая никогда не ошибается.
Ибсен откинула голову назад и по её телу начала расходиться рябь, прямо как по воде. Тина ахнула, когда из старухи Ибсен, всей покрытой морщинами, она стала молодой девушкой, с темными кудрявыми локонами, гладкой фарфоровой кожей...
— Это мой настоящий облик. Вот я Ирих. А не Ибсен, — её голос из хриплого и старческого, стал звонким и четким...
Звук аплодисментов прервал Ирих.
Женщина смеялась с таким воодушевлением сумасшедшей, что это начинало внушало неподдельный страх.
— Продолжай, Ибсен, прошу, — произнесла она, подходя к столу, за которым привязанная к стулу сидела провидица. — Аканитовые канаты — родом из твоего мира. Чувствуешь, как магия, текущая по твоим жилам, кипит и сковывает все движения?
Катерина, оглядев молодую девушку, слабо улыбнулась:
— Ирих, значит... Как думаешь, Кристина, как можно убить бессмертное существо? — женщина посмотрела на свою и племянницу.
Все внутренности девушки замерли. Даже если бы она могла пошевелить хоть одним мускулом - она бы не посмела. Вначале это было поразительное чувство благоговения. Её родственница тут. Она поможет, она спасет. Но когда осознание действительности проникло в чертоги разума чувство предательства и глубокого отчаяния поселились в месте, где должна была существовать душа. Где-то внутри зародилось отвращение и боль...
— Разве кто-то говорил, что будет легко? — вкрадчивым голосом спросила Ивашкова.
Подойдя к Кристине, она наклонилась к её лицу и прошептала на ухо:
— Кровь фейри сковала твое тело, но боль, — она обхватила её за волосы и что есть мочи потянула на себя, — чувствовать ты сможешь.
В глазах девушки стояли слёзы. Слёзы боли и предательства.
***
Рамония стояла на самой высокой точке Королевского Дворца. С башни замка можно было оглядеть ведь остров. Бывший Анао, погряз в красном зареве. Сегодня прольется много крови. И ей это нравилось. Она наслаждалась самой мыслью того, что липкая кровь покроет её ноги.
Фейри не всегда была таковой. Рамония помнит те далекие времена, когда она была ещё совсем ребенком. Как добросердечная мать прижимала её к своей груди и ласково называла её «грязным» именем:
— Ламия, мой свет во тьме...
Ламия... имя демона. Такие имена давали только самым темным существам. Её, тогда ещё маленького ребенка, обрекли на имя демона. Значит, ей судьбой было предрешено стать бесчувственным существом?
И она, стиснув зубы, избив хрупкие колени в кровь и поселив в свою душу мрак, – стала существом без души.
Рамония ненавидела Ибсен также крепко, как и восхищалась ею. Придя вместе из того мира, о котором говорят только шепотом и с трепетным ужасом в груди, они расстались на долгие годы. Шли они разными путями, но всё равно судьба вновь свела их вместе. Здесь, под крышей замка, на порог которого не должна ступать ни одна нечисть, они борются по разные стороны баррикад.
Фейри всегда мечтала о том, чтобы зайти в замок охотников, как почетный гость или как триумфатор битвы. Неважно. Главное, чтобы она смогла надышаться этим сладким запахом магии, витающей в Королевском Дворце. Этим духом старины и величия. Могла впитать в себя этот момент триумфа и победы.
И сегодня именно тот миг, когда она сможет покончить со всеми своими мечтаниями и воплотить их в явь. Сегодня день, когда изобличаются маски и когда эпоха охотников угаснет, а век правления тьмы войдет в свой зенит славы.
Её имя с языка фейри переводится как «та, которая победила свет». И в этот час она намерена сделать то, чего желала всю жизнь. Рамония готова подарить этому миру то, чего он заслуживает.
— Да пускай тебя поглотит тьма...
Она почти что услышала тот звук лопающейся плоти. Набухающей, коптящейся. Вдыхая воздух, она ощущала запах гари собственного тела. Холодные пальцы проскользнули под легкий шифон и нащупали старые шрамы.
Обугленное тело, набухающие раны и умоляющий писк девочки с черными глазами:
— Я не делала ничего плохого! — молила она людей.
Но они продолжали палить. Мать сгорела так быстро, что она даже не успела сообразить, как произнести те слова, которые никогда больше никому не скажет. Огонь её не убил. Он лишь закалил темную душу.
Ламия посмотрела на армию, собравшуюся под Дворцом. Эти лица отражающие страх и неуверенность.
Раскинув руки, она дико рассмеялась и обратилась в тысячи темным бабочек, разлетевшихся по всему Королевскому Двору.
***
— Продолжай, Ибсен. Думаю, юной Истиной Королеве стоит узнать, за что она погибнет... — Катерина наклонилась к ней, её горячие дыхание обжигало кожу. — Слушай внимательно, девочка, сказка только начинается... Продолжай, Провидица!
Катерина отошла от племянницы. Подойдя к окну, она скрестила руки на груди и стала в пол уха слушать провидицу.
Ирих стиснула зубы и, закрыв глаза, продолжила:
— Когда династии проложили себе дорогу к власти — я была рада. На какое-то время воцарил порядок, не было ни войн, ни смертей. Всё было так, как я того желала, — она тяжко вздохнула. — Но ведь всё не может быть идеально, контроль как оказалось, был невозможен. Дискриминация проявлялась постоянно, и мой народ страдал, а твой, Кристина, мнил из себя Бога. Кровь проливалась, как вода, всё стало таким же, как и в Пределах, таким же, как и за Воротами. Я сделала огромную ошибку, которую как бы я не старалась, не могла исправить. Но...
Она дернулась, и её лицо ожесточилось, и в тот момент Кристина поняла, какой же силой обладает эта... девушка.
— Каждый летний день я видела видение о девушке из династии Ивашковых, династии, чья метка была ворон, я не знала о тебе ничего, кроме твоей внешности, — Тина удивилась, потому что эти слова были адресованы не ей.
Катерина, улыбаясь, медленно подошла к Кристине, вновь схватив её за волосы, отчего девушка взвизгнула от боли, и усадила на стул возле трельяжа, стоявшего возле окна.
Кровь фейри в её организме всё никак не ослабевала, поэтому она не могла и слова вымолвить в протест, не то, чтобы пошевелить хоть какой-то мышцей.
— Знаешь, Кристина, — начала Катерина. — Ибсен такая же глупая и наивная девушка, как и ты. Вы верите в то, что не является истинной, вы верите в свою ложь...
— Как и ты, Катерина, — подала голос Ибсен.
Женщина, проигнорировав замечание Провидицы, ухватила племянницу за подбородок и наклонила её лицо к себе.
— Посмотри на меня, дочь моего брата. Что ты видишь?
Тина не могла понять, что она от неё хочет. В Катерине Ивашковой она видела всё ту самую тетю Катю, которая улыбалась ей в аэропорту Хитроу, которая поздравляла её с каждым днем рождения. Всё ту же женщину, которая заботилась о её брате, всё ту самую тётю Катю, которую она любила...
— Не делай ей больно, — послышался голос Ибсен, очень тихий и умоляющий, будто она знала, что-то, чего не знала Тина.
На глазах девушки от хватки, которой держала её Катерина, навернулись слёзы. Они ручьями текли по лицу, и Тина уже не понимала, то ли от боли она плачет, то ли от предательства вперемешку с обидой. Она любила свою тётю, она была единственным человеком, на которого равнялась Тина, единственным взрослым человеком в её жизни.
— Ох, перестань. Какая же ты жалкая, — Катерина откинула голову Кристины.
Но на этом женщина не остановилась.
— Так что же ты видишь во мне, Тина? — вновь спросила она.
— Она не знает, Катерина. Не мучь её, — произнесла Ибсен.
— Верно. К тому же она всё равно не сможет ответить мне, — Катерина наклонилась к племяннице, обхватив её волосы, но на этот раз как-то нежно, по-матерински, она стала заплетать их в косу. — Рассказывай дальше, Ибсен...
Пока Провидица говорила, Катерина перебирала пряди темных волос, складывая и образуя этим косичку.
— Помнишь, когда ты была ребенком, я плела тебе косички, я заменяла тебе мать, — прошептала она на ухо девушке.
