— Руби, — сказала Кора. Ее голос был тихим и печальным. — Нужно поговорить о маме.

Мама не уехала во Флориду. Она не плавала на яхте с Уорнером, не загорала на солнце и не работала официанткой в прибрежном-кафе-блинной. Мама находилась в реабилитационной клинике, куда попала парой недель раньше, после того как ее в бессознательном состоянии обнаружила горничная в номере отеля в штате Теннесси.

Сперва я подумала, что она умерла. Была абсолютно уверена, и когда Кора начала рассказывать, мое сердце как будто замерло и начало биться снова только после того, как до меня дошли слова «отель», «без сознания», «реабилитационная клиника», «Теннесси». Кора закончила, и я с трудом выдавила:

— Как она?

Кора посмотрела на Джеми, потом перевела взгляд на меня.

— Ее сейчас лечат. Предстоит долгий путь, но пока у нее все в порядке.

Наверное, мне должно было стать лучше, когда я узнала, где мама и что она в безопасности. В то же время от одной мысли о том, что она в больнице, под замком, внутри все перевернулось, и я с трудом втянула воздух.

— Она была одна? — спросила я.

— Что?

— Когда ее нашли, она была одна?

Кора кивнула.

— Э-э-э… с ней должен был быть еще кто-нибудь?

«Да, — мелькнуло в моем мозгу. — Я». К горлу неожиданно подкатил комок.

— Нет, — ответила я. — То есть она уехала с приятелем.

Кора и Джеми вновь обменялись взглядами, а я вдруг вспомнила, как в тот раз они сидели вместе и ждали меня. Тогда я бросила взгляд в зеркало и увидела свою мать, ну, по крайней мере, какую-то часть ее личности — грязную, полупьяную и растрепанную. Но меня ждали дома. Никто не подобрал маму на обочине дороги и не привез домой. Только по чистому совпадению — график работы горничной, номер в отеле, день — ее нашли вовремя.

Тем не менее она отыскалась. Словно давно потерянная сумка появилась среди ночи на моем крыльце, собранная для поездки, о которой я уже забыла. Я привыкла думать, что мама нигде и везде, и потому странно было узнать, где она на самом деле, ее точное местонахождение. Как будто бы она вернулась из воображаемого мира — где я создала для нее миллион жизней — к обычному существованию.

— Что теперь… — начала я и сглотнула. — Что теперь с ней будет?

— Ну, начальный курс лечения — девяносто дней, — сообщила Кора. — А потом маме придется решать самой. В идеале ей нужно жить в поддерживающем окружении, но это уж как она захочет.

— Ты с ней разговаривала?

Сестра покачала головой.

— Нет.

— А откуда тебе известно?

— От ее последних квартирных хозяев. В больнице не знали, как связаться с ее родственниками, стали искать по документам и вышли на них. А они уже позвонили нам. — Она повернулась к Джеми. — Как их зовут? Хантингтоны?

— Хоникатты, — сказала я, сразу же вспомнив Элис, похожую на гнома, и добродушного Ронни в рабочей рубахе.

«Не доверяйте незнакомцам!» — сказала Элис в самый первый день, но, как ни странно, именно благодаря Хоникаттам я попала к Коре, а теперь они помогли найти маму.

Под наплывом эмоций мое лицо словно обдало жаром. Я огляделась, собираясь с мыслями, но видела только этот чистый ухоженный холл уютного дома в престижном районе, все, что появилось в отсутствие мамы, заняло пространство, возникшее после ее ухода.

— Руби, все в порядке, слышишь? — сказал Джеми. — Ничего не изменится. Кора вообще не хотела тебе говорить, но…

Я посмотрела на сестру, которая сидела с телефоном в руках.

— Но мы сказали, — произнесла она, глядя мне в глаза. — Тем не менее ты ей ничего не должна. Запомни это. Какими будут ваши отношения с мамой — если вообще будут, — решать только тебе.

Оказалось, что это не совсем так. Мы вскоре выяснили, что реабилитационная клиника, где мама проходила курс лечения — оплаченный, как я узнала гораздо позже, Корой и Джеми, — придерживается очень строгих правил относительно терапии, ориентированной на пациента. Проще говоря, больным запрещалось вступать в контакты с семьей или друзьями, во всяком случае, на ранних этапах. Никаких телефонных звонков или электронных сообщений. Если бы мы послали письмо, его бы отдали маме гораздо позже, в назначенный врачом день.

— Это даже к лучшему, — сказала Кора, объяснив мне детали. — Если она хочет вылечиться, нужно пройти весь путь самостоятельно.

Тогда мы даже не знали, будет ли мама проходить реабилитационную программу, так как она попала в клинику не по своей воле. После того, как в больнице родительницу привели в себя, полиция обнаружила несколько поддельных чеков, так что маме пришлось выбирать между лечением и тюрьмой. Было бы надежнее, если бы она легла в клинику по собственному желанию, но, по крайней мере, она туда попала.

«Ничего не изменится», — сказал Джеми, однако это было не так. Мама всегда была отсчетной точкой моего самоопределения. Зная, где она находится, я легко находила свое место. Те несколько месяцев, пока ее не было в моей жизни, я словно безвольно плыла по волнам, сама не ведая куда. Теперь она нашлась, и я все ждала, что наконец все встанет на свои места, но ошиблась. Более того, я испытывала неуверенность в себе, словно застряла между новой жизнью и старой, которая осталась позади.

Некая ирония судьбы была в том, что все это произошло, когда мы с Нейтом перестали общаться. Я даже предположила, что так будет всегда: видимо, у меня не получается удерживать вокруг себя слишком много людей одновременно. Мама вернулась, но ушел Нейт, одна дверь открылась как раз тогда, когда другую заперли.

Проходили дни, я пыталась не думать о маме, но сейчас все стало гораздо сложнее. Наверное, потому что теперь я точно знала, где она. Впрочем, была еще одна причина: куда бы я ни пошла — в школу, на работу, просто на улицу, — люди повсюду носили ключики Харриет. Блестящие и красивые, они напоминали о моей новой жизни. Но оригинал по-прежнему висел у меня на шее, потускневший и грубоватый, совсем не романтичный, скорее — функциональный. Этот ключ подходил не только к желтому коттеджу, но и еще к одной двери, в самой глубине моего сердца. Долгое время она была заперта наглухо, и я не хотела ее открывать из страха перед тем, что там скрывалось.

— В общем, нужно выкопать яму, наполнить ее водой и бросить туда рыбок, — сказала Оливия.

— Нет, вначале нужно установить насосную систему и водоочиститель. Принести камни и растения и придумать, как уберечь пруд от птиц, которые едят рыбу. И это еще не считая препаратов для обработки воды и защиты от ряски.

Она задумалась, потом наклонилась вперед и заглянула в пруд.

— По мне, так слишком много хлопот, — заметила она. — Тем более здесь даже не поплаваешь.

Официально у нас с Оливией был перерыв в работе над проектами по английскому, и я решила воспользоваться предлогом и познакомить ее с Джеми, который занимался своим обычным субботним делом — обустраивал пруд. Но едва мы с Оливией вышли во двор, как мистер Кросс подозвал Джеми к забору. Прошло уже пятнадцать минут, а они по-прежнему что-то оживленно обсуждали. Говорил в основном отец Нейта, а Джеми понемногу, дюйм за дюймом двигался к нам, и я поняла, что зять пытается сбежать, но без особого успеха.

— Хотя, с другой стороны, — заметила Оливия, вновь усаживаясь на скамейку, — у вас такой огромный участок, что можно завести и пруд, и бассейн, если захотите.

— Точно, — согласилась я. — Но это было бы уже слишком.

— Только не здесь. Нет, честно. Видела те огромные камни у въезда? Что это, Стоунхендж?

Я улыбнулась. Джеми у забора сделал еще один шажок назад, всем своим видом показывая, что хочет распрощаться с назойливым соседом. Мистер Кросс намека не понял — или сделал вид, что не понял, — и подошел ближе, снова сократив расстояние между собой и Джеми.

— Знакомое лицо, — сказала Оливия, кивнув в их сторону.

— Это отец Нейта, — сообщила я.

— Нет, я имею в виду твоего зятя. Где-то я его видела…